Черная кровь

— Конечно. Все что угодно, — задыхаясь, выговорил преподобный Уодсон. — Но сначала…
Ингрид улыбнулась улыбкой фотомодели. У преподобного Уодсона промелькнула мысль, что ей, наверное, не приходится пользоваться никакой косметикой. Такая кожа не нуждается в лосьонах.
Она попросила разрешения поцеловать его.
Он разрешил — что в этом плохого.
Она расстегнула молнию у него на брюках. Потом подняла руки и откинула свои длинные волосы на спину.
Преподобный Уодсон дернулся вперед — он уже не владел ни телом, ни чувствами.
И вдруг Ингрид отпрянула.
— Бросьте пистолет, преподобный отец, — приказала она. Куда девалась скандинавская мелодичность ее речи?
— А? — не понял Уодсон.
— Бросьте пистолет, — повторила она. — Горилла с оружием — это слишком опасно.
— Сука! — заревел преподобный отец и собрался было вколотить ее желтую башку в ближайший шкаф, но вдруг ощутил какое-то покалывание вокруг некоего весьма чувствительного органа. Похоже было, что Ингрид надела на него кольцо.
— О Боже! — воскликнул священник в ужасе и глянул вниз.
Там и в самом деле было кольцо, тонкая полоска белого металла, а по краям — его собственная кровь, как узенький красный ободок. Желание его тут же пропало, а все внимание переключилось с Ингрид на себя самого так возвращается в запустившую его руку мячик на тонкой резинке. Но блестящее металлическое колечко сомкнулось туже, как раз по размеру уменьшившегося желания. И кровь продолжала сочиться.
— Не волнуйтесь, преподобный, крови совсем немного. Хотите, чтобы ее стало побольше?
И тут в самом его чувствительном органе возникла боль. Преподобный Уодсон в ужасе наблюдал, как капли крови набухают и набухают.
Он схватился за кольцо, пытаясь снять его, но только сильнее разодрал кожу.
— Убью! — завопил здоровенный священнослужитель.
— И лишишься сам знаешь чего, детка, — ответила Ингрид и показала Уодсону черную коробочку размером с сувенирный спичечный коробок, какие подают в ресторанах.
В центре ее был красный пластмассовый рычажок. Она чуть сдвинула рычажок вперед, и боль в паху отпустила. Она двинула его назад, и преподобному Уодсону показалось, что в орган ему воткнулось множество иголок.
— Застегните штаны, преподобный папаша. Мы уезжаем.
— Да, конечно. У меня речь. Да с-сэр, черный и красивый — одно и то же. Черный — самый красивый! Мне надо выступать прямо сейчас. Расизм не дремлет. Нет, сэр. Черный цвет — вот истинная и изначальная красота.
— Заткните фонтан, преподобный. Вы пойдете со мной.
— У меня кровь течет! — взвыл Уодсон.
— Переживете.
Глаза Уодсона с недоверием уставились на блондинку.
— Пошли. Не затем я все это проделала, чтобы мне еще пришлось тащить вас на руках.
Преподобный Уодсон обернул металлическое кольцо, обратившее его в раба, мятой бумажной салфеткой. Он надеялся, что, быть может, кольцо сидит уже не так плотно и он сможет его сдернуть. Но, увы, нет, и он понял, что маленькая коробочка у Ингрид в руках — оружие более страшное, чем пистолет. Видимо, в коробочке находилось дистанционное управление, с помощью которого Ингрид могла сужать и расширять кольцо. Может, если между преподобным и коробочкой окажется стена, ему удастся снять кольцо?
— Забыла вас предупредить, — сказала блондинка. — Если радиосигнал перестанет поступать, кольцо замкнется навеки, и прощай ваше главное пастырское орудие.
Преподобный Уодсон улыбнулся и протянул ей свой револьвер с перламутровой рукояткой. Он старался держаться к Ингрид поближе, пока они направлялись к выходу из отеля. Но не слишком близко. Каждый раз, как его жирные коричневые лапы оказывались слишком близко к коробочке, которую несла Ингрид, боль в том самом уязвимом органе вспыхивала с новой силой.
Они погрузились в машину Ингрид. Ингрид села за руль, а Уодсону велела поместиться на заднем сиденье, где он и притих, зажав пах руками. Он вдруг осознал, что впервые в своей взрослой жизни находится рядом с красивой женщиной, не строя никаких планов насчет того, как забраться к ней под трусики.
  
Глава 7
 
Здание, бывшее конечным пунктом их назначения, находилось всего в трех кварталах от магазина «Мейси» в центре Манхэтгена, но когда у «Мейси» и у «Гимбелла» звенел звонок, возвещавший закрытие магазинов, район внезапно пустел, словно Господь провел мокрой тряпкой ночи по классной доске города.
Преподобный Уодсон сидел, забившись в угол машины, когда они остановились перед старым, заляпанным известкой кирпичным домом, снаружи выглядевшим как крысиное общежитие. Он осторожно выглянул в боковое окошко, потом, изогнув шею, посмотрел назад.
— Мне тут не нравится, — заявил он. — В этом районе поздно вечером опасно.
— Я не дам тебя в обиду, боров, — успокоила его Ингрид.
— У меня нет оружия, — заскулил Уодсон. — Никто не имеет права заставлять человека ехать в такое место, когда он без оружия и не может себя защитить.
— Как те старики, которых ты сегодня вечером бросил в этих джунглях? Которых сожгли заживо?
— Это не моя вина, — сказал Уодсон. Если он сумеет ее заговорить, может быть, ему удастся добраться до черной коробочки, которую она, сев за руль, зажала между ног. — Это были добровольцы. Они сами вызвались искупить столетия белой эксплуатации.
Ингрид аккуратно сняла перчатки, в которых вела машину. Казалось, она не спешит выйти наружу, а словно бы ждет какого-то сигнала. Уодсон передвинулся на краешек сиденья. Если схватить ее за горло, то она, наверное, вскинет руки и попытается вырваться. Тогда свободной рукой он сможет дотянуться до черной коробочки у нее между ногами. Надо только быть осторожным. Очень осторожным.
— Это были бедные старые люди, и они не знали, на что идут, — сказала Ингрид. — Они поверили вранью, который вылили на них ты и мошенники вроде тебя. Ты обязан был защитить их.
— Не моя работа — защищать их. Правительство не дало достаточно денег, чтобы защищать их. Правительство опять обмануло черного человека, а теперь пытается обвинить черных в этом несчастье. О, когда это кончится, этот гнет и эксплуатация? — простонал он.
— Сильные обязаны защищать слабых, — возразила Ингрид. — В прежние времена, в колониях западных стран, это называлось бременем белого человека. А теперь, в этих джунглях… — Она замолчала и обернулась к нему. — А теперь это стало бременем дикого кабана.
Уодсон сидел уже на самом краешке сиденья, и тут Ингрид посмотрела ему прямо в лицо и широко улыбнулась, обнажив великолепные жемчужные зубы.
— Еще дюйм в мою сторону, шоколадка, и всю оставшуюся жизнь ты будешь петь сопрано, — нежно проворковала она.
Преподобный Уодсон снова забился в угол сиденья.
— И все-таки мне это место не нравится, — повторил он.
— Если на нас нападут грабители, прочтешь им свою дежурную проповедь о том, что все люди — братья. Это должно пробудить их совесть. Если у них таковая имеется.
Похоже, она вполне успокоилась, решив, что Уодсон отказался от своих агрессивных планов, снова отвернулась от него и принялась всматриваться в темноту сквозь лобовое стекло. Но чтобы он не забывался, она легонько прикоснулась к красному рычажку на черной коробочке.
— Ладно, ладно, — поспешно сказал Уодсон и, когда она немного ослабила давление, шумно вздохнул с облегчением.
Боль была вполне терпимая, но чувствовалась все время. Уодсон не слишком-то доверял Ингрид и боялся, что ей снова придет в голову дернуть рычажок. Поэтому он сидел смирно. Очень смирно. Ничего, его день настанет!
Придет день, и она будет в его руках, и у нее не будет этой черной коробочки, а у него будет пистолет, и он исполнит свой номер, а когда кончит, отдаст ее на забаву Саксонским Лордам, и они покажут ей, как вставать на пути у черного мужчины, как оскорблять его, как унижать его достоинство…
Кто-то шел по улице в их сторону. Трое мужчин. Все — чернокожие. Чернокожие молодые люди в небрежно нахлобученных шляпах, в туфлях на платформе и в брюках в обтяжку. Это что — те, кого она ждет?