Мордоворот

— Вы бы заварили чаю, девочки, — Я наконец справился с собой и криво улыбнулся, — залеживаться некогда, сегод­ня уйма дел.
Оставшись один, я торопливо оделся и, высунувшись в окно, закурил сигарету. На улице моросил мелкий дождь и несколько капель попало мне в лицо. В воздухе пахло сыро­стью. Я посмотрел на часы, которые чудом уцелели во время вчерашних приключений и обнаружил, что уже около один­надцати. Чтобы провернуть за сегодня задуманное меропри­ятие, нужно было поторапливаться. Сделав несколько глубоких затяжек, я выбросил сигарету за окно и уселся на стул, дожидаясь чая. В глубине квартиры хлопнула входная дверь.
— А где Надя? — спросил я, когда Наташа появилась на пороге комнаты, держа в руках поднос.
Узнав, что Надя уехала в больницу к своему парню я не­сколько опешил, так как рассчитывал получить от нее ин­формацию, которая была необходима для осуществления моего плана. Поглощенный кровожадными замыслами, я не сообразил тогда, что выяснять у бедной девочки где ее на­силовали было бы крайне жестоко. Прихлебывая из чашки ароматный горячий напиток, я напряженно размышлял. Наташа что-то говорила, но ее слова почти не доходили до моего сознания.
— Слушай, а гриль сегодня работает? — невпопад бряк­нул я, чтобы как-то поддержать разговор.
— Не ходи туда! — в голосе девушки послышался страх, — Монах с Эдиком большие друзья и он наверняка скажет, что тебя видел!
— Большие друзья, значит, прекрасно! — я понял, что нашел выход, — ты у меня просто умница! — от избытка чувств я чмокнул Наташу в щеку. Не понимая в чем дело, она застенчиво улыбнулась и густо покраснела.
— Ты мне веришь?! — я крепко взял девочку за руку, за­глядывая в глаза. — Ну так вот, я даю слово, что Монах больше ничего, никому не сможет сделать! Никогда!
Наташа ничего не понимая, удивленно и робко смотрела на меня...
Спустя двадцать минут я подошел к бару и пинком отво­рил дверь, на которой висела табличка «Санитарный час». По дороге я успел заскочить домой. Еще сидя на квартире у Наташи я вспомнил, что позавчера забыл отдать Рафику пистолет и сейчас он тяжело оттягивал карман моей ветров­ки. Посетителей внутри, естественно, не было, однако убор­кой не пахло. Толстый Эдик, облокотившись на стойку, ле­ниво таращился в телевизор, настроенный на коммерческий канал. «Растут лимоны на высоких горах, на крутых берегах, короче ты не достанешь!..» — на экране тряс телесами Витя Рыбин, солист популярной группы «Дюна». В душном, пло­хо проветренном помещении пахло какой-то кислятиной и непромытыми пепельницами. Свет, пробивавшийся сквозь разноцветные окна, падал пятнами на лицо Эдика, делая его похожим на жирного клоуна. На звук открывшейся двери Эдик медленно обернулся и, ехидно улыбаясь, воззрился на мою забинтованную голову:
— Ба, кого я вижу, наш герой пришел! Никак упал где? — по его хитрой гримасе я понял, что Эдик прекрасно знает как я «упал» и спрашивает просто, чтобы поиздеваться.
— Осторожнее надо быть, осторожнее, — продолжал он, расплываясь все шире и показывая гнилые, покрытые нико­тиновым налетом зубы.
В дверь робко просунулся помятый пьянчута и с надеж­дой посмотрел на бармена.
— Закрыто, не видишь что ли! — рявкнул Эдик и пьянчу­га сконфуженно испарился.
— Ну а тебе так и быть налью, — барственным жестом он вытащил из под стойки полупустую бутылку и плеснул в стакан. — Лечись!
«Страна Лимония — страна без забот. В страну Лимонию прорыт подземный ход. Найди попробуй сам...» — вопил те­левизор. Взглянув на довольную, откормленную ряху бар­мена, я подумал, что уж он то этот ход давно нашел.
— Вот что, родной, — сказал я отодвигая от себя ста­кан, — скажи мне лучше, где твоего друга Монаха найти можно. Взаймы я у него взял, вернуть надо!
— Монаха? — Эдик изобразил удивление. — Кто это та­кой?
— Сейчас объясню, — схватив бармена правой рукой за горло, я с силой ударил его головой об стену. Эдик захрипел, из носа потекла струйка крови и испачкала мне руку. 
— Говори, сволочь! — прошипел я, чувствуя что теряю над собой контроль. — Говори, иначе башку расшибу. К та­ким подонкам у меня жалости нет!
Лицо полузадушенного бармена налилось синевой. Он молча разевал рот, как вытащенная из воды рыба. В уголках рта появилась пена. С отвращением оттолкнув Эдика, я пра­вым «уракэном» ударил его по печени. Издав хриплый вопль, он рухнул на пол, корчась от боли. На мгновение я ужаснулся своей жестокости. В детстве, класса до шестого, я не мог ударить человека по лицу и не потому, что боялся, а просто не мог! Постоянные обиды со стороны одноклассни­ков все-таки заставили меня давать сдачи, но я делал это с трудом, каждый раз переступая через себя. Занятия каратэ и служба во внутренних войсках избавили меня от этой слабо­сти. Я научился быть жестоким к противнику в драке. Но вот сейчас я просто допрашивал с пристрастием человека, не имеющего возможности сопротивляться, делая это в луч­ших традициях НКВД и Гестапо.
— Я скажу, — просипел бармен. — Я все скажу, не бей, пожалуйста!
— Ну вот и чудненько, — я вздохнул с облегчением, — я Всегда знал, что ты умный мальчик. Только смотри, кара­пуз, не обманывай дядю!
— Андрей еще спит, — Наталия Николаевна, его мать, посторонилась, пропуская меня в квартиру.
— Никак не хочет подниматься!
— Ничего, сейчас разбудим, — я вежливо улыбнулся, — Вы извините, но он мне позарез нужен.
— Опять тренироваться пойдете? — она понимающе под­жала губы и, ни дожидаясь ответа с чисто женской логикой прошептала, — ты знаешь, он жениться собрался!
Я остолбенело уставился на нее. Это была новость по­истине неожиданная. В свои 28 лет Андрей считал себя зако­ренелым холостяком, менял женщин как перчатки, гордил­ся своей свободой и на «женатиков» смотрел с легкой жало­стью, как на неполноценных. А теперь, на тебе, сломался стойкий оловянный солдатик! Пока я переваривал это по­трясающее известие, позади хлопнула дверь — Наталия Ни­колаевна ушла гулять с собакой. «Ну и ну!» — пробормотал я про себя и шагнул в комнату.
Андрюха, сбросив во сне одеяло, вольготно раскинулся на кровати. Он громко сопел и чмокал губами, видимо смотрел приятный сон.
— Эй, старик, вставай! — я тронул его за мускулистое плечо с вытатуированной голубой русалкой. — Никакой ре­акции!
— Вставай, тебе говорят! — я тряхнул сильнее. Андрей что-то бормотнул спросонья и перевернулся на другой бок.
— Рота, сорок пять секунд подъем! — завопил я изо всех сил, сложив руки рупором и приставив к его уху.
— А, что, Где! — Андрей как подброшенный пружиной вскочил на кровати и ошалело затряс головой.
— Тьфу, придурок, — выругался он, узнав меня. — Так и заикой остаться можно.
— Хватит дрыхнуть, дело есть, — я всунул в рог сигарету и чиркнул зажигалкой; — Споласкивай морду, ставь чайник и поговорим.
— Что-нибудь серьезное?
— Да, сейчас Коля подъедет.
Послышался звонок в дверь.
— А вот и он, иди умывайся, я открою.
* * *
Заброшенное бомбоубежище, в котором собиралась шай­ка Монаха, располагалось в подвале старого, трехэтажного дома, неподалеку от Гриль-бара. Обычно они приходили ту­да по вечерам, но сегодня, в воскресенье, если верить Эдику, они должны были появиться в середине дня. В воскресенье банда решала организационные вопросы, намечала план действий на следующую неделю и пьянствовала в интим­ном кругу.
В подъезде ветхого, построенного еще при Сталине дома пахло сыростью и кошачьей мочей. Я вытащил пистолет и спустил предохранитель.
— Вы все запомнили?
Андрей молча кивнул.
— Конечно, расплылся в улыбке Коля, — что ты нас за дураков считаешь?
Я с удовольствием и некоторой завистью оглядел его мо­гучую фигуру. Великолепно развитые мышцы до предела растягивали ткань старенькой черной футболки. Ему было жарко, и на лбу блестели капли пота. «Прямо Шварценег­гер», — подумал я, — только вот лицо очень добродушное.
— Ну если так, то пойдем, — я двинулся вниз по ступень­кам, — да, Коля, смотри сверток не потеряй!