Миссис Крэддок

— Ах, нет, — ответила Берта, слегка греша против истины. — Прошлась до ворот и случайно заметила вас.
— Я очень рад встрече. В последнее время вас почти не видно, мисс Берта.
— Не называйте меня «мисс Берта»! — воскликнула она. — Звучит просто ужасно!
В действительности обращение звучало еще хуже — почти по-лакейски.
— В детстве мы звали друг друга по имени, — напомнила она.
Он немного покраснел, и его застенчивость отозвалась в душе Берты радостной ноткой.
— Да, но когда вы вернулись полгода назад, то очень изменились, и я не осмеливался… Кроме того, вы сами назвали меня «мистером Крэддоком».
— Ладно, с этим покончено, — улыбнулась Берта. — Я гораздо охотней буду звать вас Эдвардом.
Она умолчала о том, что из всех христианских имен это имя казалось ей самым прекрасным, как и о том, что за последние недели мысленно повторяла его тысячу раз.
— Как в старые добрые времена, — сказал он. — Помните, как весело мы проводили время, когда вы были маленькой девочкой, еще до того, как уехали за границу с мистером Леем?
— О да! И на ту маленькую девочку вы смотрели с полным презрением, — рассмеялась Берта.
— Ну и вот, когда я впервые увидал вас после вашего возвращения — в длинном платье, с прической, — то жутко оробел, — признался он.
— Не такая уж я и страшная!
Они смотрели друг другу в глаза уже пять минут, и вдруг без всякой причины Эдвард Крэддок залился краской. Это не укрылось от Берты, и приятная дрожь короткой волной пробежала по ее телу. Она тоже вспыхнула, темные глаза засверкали ярче.
— Жаль, что мы видимся так редко, мисс Берта, — произнес Крэддок.
— Сами виноваты, любезный сэр, — ответила она. — Вступите на путь, что ведет в мой чертог, и в конце обязательно увидите дверь.
— Я побаиваюсь вашей тетушки.
С языка Берты едва не сорвалось, что трус никогда не завоюет красавицы, но из скромности молодая женщина сдержалась. Ее вдруг охватило оживление, она почувствовала себя невероятно счастливой.
— Вы очень хотите повидаться со мной? — с бьющимся сердцем спросила она.
Крэддок опять покраснел и замялся; его примечательный внешний облик и смущенный вид стали для Берты источником новых радостей.
«Если бы он только знал, как я его обожаю!» — думала она, разумеется, не имея возможности сделать признание вслух.
— Вы сильно переменились за эти годы, — произнес Крэддок. — Я вас не понимаю.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Конечно, очень хочу, Берта, — быстро сказал он, очевидно, собрав все свое мужество. — Я мечтал бы всегда видеть вас.
— Что ж, — с чарующей улыбкой промолвила она, — после ужина я иногда совершаю прогулку к воротам и смотрю на вечерние тени.
— Бог ты мой, мне бы раньше знать!
«Дурачок, — мысленно усмехнулась Берта, — не догадывается, что сегодня я выйду на эту „прогулку“ впервые».
Она с улыбкой сказала Крэддоку «до свидания», и они расстались.
Глава II
Берта летящей походкой вернулась в дом. Мысли о любви, словно стайка птиц, порхали над ее головой. Амур перелетал с ветки на ветку и пускал свои стрелы в распахнутое девичье сердце. Воображение Берты покрыло голые сучья нежно-зеленой листвой, окрасило серое небо в лазурь. Сегодня Эдвард Крэддок впервые явно выказал свою любовь. Прежде о его чувствах можно было лишь догадываться, и сомнения причиняли Берте ужасные муки. Что до нее, она не обманывала себя и не стыдилась: она безумно любила Крэддока и была готова целовать землю, по которой тот ступал. Берта храбро заявляла всему свету, что Эдвард — единственный мужчина, способный составить ее счастье, и потому она готова отдать свою судьбу в его сильные мужественные руки. Берта полностью уверилась, что Крэддок должен повести ее к алтарю. «Я хочу быть его женой», — сладко замирая от страсти, думала она.
Бесчисленное множество раз она представляла себя в его объятиях — в этих крепких руках, одна мысль о которых защищала от всех мирских напастей. О да, она грезила о том, как он обнимет и поцелует ее; чувствовала прикосновение его губ, теплое дыхание и едва не лишалась чувств от любовной лихорадки.
Как же дождаться вечера, как пережить эти медленно тянущиеся часы? Все это время ей придется сидеть напротив тетушки и вести беседу либо делать вид, что она занята чтением. Боже, это невыносимо! Ни с того ни с сего Берта задалась вопросом, знает ли Эдвард о ее любви. Он и представить не может, какую страсть пробудил в ней.
— Прошу прощения, что опоздала к чаю, — извинилась она, войдя в гостиную.
— Дорогая, — отозвалась мисс Лей, — тосты с маслом, конечно, уже совершенно несъедобны, съешь лучше кекс.
— Не хочу ничего есть! — воскликнула Берта и бросилась в кресло.
— Зато, как видно, умираешь от жажды, — прибавила мисс Лей, в упор глядя на племянницу. — Возьмешь чашку побольше?
Тетя пришла к выводу, что причиной беспокойства и долгого отсутствия Берты может быть только мужчина. Про себя она пожала плечами — какая в общем-то разница, кто именно? «Жених наверняка незавидный, — подумала мисс Лей. — Надеюсь, они не станут тянуть со свадьбой». Старую деву отнюдь не прельщала мысль несколько месяцев терпеть в доме робкого воздыхателя, истомленного чувством. Она считала, что все ухажеры попросту смешны и их следует скрывать — так же, как сыновья Ноя укрыли отцовскую наготу.
Мисс Лей наблюдала, как Берта жадно допивает шестую чашку чая. Разумеется, эти сияющие глаза, алые щеки, вздымающаяся грудь свидетельствовали о любовном волнении. Зрелище забавляло тетушку, однако из снисходительности она благоразумно притворилась, что ничего не замечает. «В конце концов, меня это не касается, — размышляла мисс Лей. — Но если уж Берта собралась замуж, лучше бы ей управиться с этим до следующего квартального дня[10], когда Брауны съедут с моей квартиры».
Мисс Лей сидела на кушетке у камина — среднего роста, сухая, с худым морщинистым лицом. Среди ее черт более всего выделялся рот, не слишком крупный, с чуть тонковатыми губами, которые всегда были крепко поджаты, что сообщало ей донельзя решительный вид. Уголки губ, однако, обладали выразительной подвижностью, странно противоречившей выводам, каковые можно было сделать из ее облика в целом. Мисс Лей имела привычку буравить собеседников холодным пристальным взглядом, и это было, мягко говоря, довольно неприятно.
Говорили, что мисс Лей смотрит на людей так, будто считает их непроходимыми дураками, и, между прочим, в большинстве случаев именно этого мнения она и придерживалась. Ее жидкие седые волосы были уложены совсем просто, а чрезвычайно скромный костюм придавал определенную чопорность, так что излюбленная манера мисс Лей изрекать всякие нелепицы с самым серьезным и благочинным выражением лица зачастую повергала случайного собеседника в замешательство. Создавалось впечатление, что эта женщина, в юности не отличавшаяся красотой, в зрелом возрасте обрела гораздо более располагающую внешность. Молодые джентльмены изрядно опасались мисс Лей, но лишь до тех пор, пока не обнаруживали, что служат для нее неиссякаемым источником развлечения, тогда как дамы преклонного возраста полагали, что мисс Лей, будучи, безусловно, благовоспитанной леди, все же имеет свою чудинку.
Берта допила чай и поднялась.
— Знаете, тетушка, — сказала она, — мне кажется, вас следовало бы назвать Мартой или Матильдой. «Полли» вам как-то не подходит.
— Милочка, не надо подчеркивать, что мне сорок пять. И пожалуйста, не улыбайся так, будто знаешь, что на самом деле мне сорок семь. «Сорок пять» устраивает меня просто потому, что это круглая цифра. Через год я буду говорить, что мне пятьдесят. Сорок восемь — совершенно неопределенный возраст, и женщине ни к чему в нем сознаваться, если только она не намерена выйти за вдовца с семнадцатью детьми.
— Тетя Полли, почему вы не вышли замуж? — спросила Берта, глядя в сторону.
Мисс Лей едва заметно улыбнулась; вопрос племянницы показался ей очень существенным.