Сто дней до приказа
-- Домой собираешься? -- Комбат иронически оглядел ефрейторскую стрижку.-- К последней партии отрастут в самый раз!
Зуб дернулся и уперся взглядом в землю. Поехать с последней партией -самое большое наказание для "старика". Это значит -- прибыть домой на месяц, а то и на полтора позже, чем другие. О таком даже думать невозможно!
-- А ты, Купряшин,-- дошла очередь до меня,-- не делай вид, будто тебя ничего не касается. В расчете -- бардак, а его из библиотеки за уши не вытащишь. Ты меня понял?
-- Не понял, товарищ старший лейтенант.
-- Поймешь,-- пообещал комбат.-- Кругом! Мы повернулись по-уставному, сделали несколько шагов и остановились, дожидаясь, пока Уваров отберет у Цыпленка окончательно утомленную Лидочку и нервным шагом покинет плац. Все это время Зуб раскалялся, как кусок железа на углях, так что к моменту, когда комбат скрылся из виду, ефрейтор был уже весь белый и шипел.
-- Ну, гадина, ну, стукач! Убью! -- заорал он наконец.
Я рванулся следом за ним, пытаясь на ходу объяснить: Елин не жаловался, комбат сам все понял или ему капнул кто-то другой; я даже попытался схватить Зуба за руку, но он оттолкнул меня в сторону и так дернул ничего не понимающего Едина за ремень, что тот чуть не переломился, а его пилотка отлетела далеко в сторону.
-- Ну... ну, салабон,-- сказал, задыхаясь от ненависти, ефрейтор.-- А я его еще пожалел... Крыса его бортанула! Ай-ай-ай! Так тебе, гаду, и надо!
В подобных случаях пишут: "Его словно что-то толкнуло",-- но меня в самом деле будто толкнуло, и я с такой силой вклинился между Зубом и Елиным, что оба отскочили в стороны.
-- Не трогай его! -- заорал я.
-- Ты что, обалдел? -- опешил ефрейтор и тут же шарахнул меня в челюсть.
Споткнувшись о лавочку, я кувырком полетел в кусты, росшие вокруг курилки. Земля рванулась навстречу, точно конец незакрепленной доски. Удар был несильный, и тотчас, вскочив, я засветил Зубу кулаком в живот, а после того, как он присел от боли, еще -- по затылку. После проделанного я вдруг на мгновение воспарил над землей, а затем довольно грубо был отброшен в сторону. Это Титаренко вмешался в наш честный поединок и, взяв меня за шиворот, дал команду: "Брэк!" И, надо сказать, чрезвычайно своевременно, потому что, одетый, как на парад, лейтенант Косулич с повязкой дежурного уже направлялся к нам, чтобы построить и увести солдат, идущих в кухонный наряд. Сквозь очки он поглядел на бурно дышавшего Зуба добрыми глазами и спросил:
-- Боролись?
-- Вся жизнь -- борьба...-- ответил я за ефрейтора, закрывая пальцами царапину на щеке.
Слава богу, командир взвода не видел нашей схватки, а то бы сидеть нам "на губе" в отрезвляюще-прохладной комнатушке с местом для заслуженного отдыха, похожим на маленькую деревянную сцену.
10
-- Раз-два-три,-- командует Уваров,-- раз-два-три...
Комбат бежит сбоку от нас, бежит легко, но лицо его тяжко-неподвижно. И я представляю себе, как сегодня ночью он проснулся от телефонного звонка, включил ночник и хрипло отозвался в трубку:
"Старший лейтенант Уваров слушает... Что?! Как пропал?!.."
От шума, наверное, проснулась Таня, она села на кровати рядом с комбатом и, щурясь от света, испуганно спросила: "Кто пропал? Сережа, что случилось?.."
Нет. Не так. Вместе им спать совершенно не обязательно.
Сквозь закрытую дверь Таня услышала звонок и громкий голос Уварова. Она подняла голову, покосилась на тихо посапывающую Лидочку, потом накинула халат и выглянула из своей комнаты:
"Кто пропал? Уваров, что случилось?"
-- Раз-два-три,-- командует комбат.-- Шире шаг... Мы выскакиваем за ворота гарнизона и поворачиваем к полигону.
* * *
-- Ну, а с тобой, друг индейцев, я еще поговорю! -- пообещал Зуб и ушел зализывать раны.
Испугал ежа голыми руками! Мы одного призыва-- как-нибудь разберемся, даже если накрутит против меня "стариков". Но какая он все-таки сволочь, ткнул Елина в самое больное место да еще пригрозил: из наряда, мол, лучше не возвращайся! Не понравилось мне, как Елин среагировал -- оглянулся затравленно, даже безысходно, а на меня поглядел с укором: мол, эх ты, трепло... Вот так, считаешь себя умным человеком, а потом выясняется, что ты балда балдой и только все портить умеешь: додумался, с кем елин-ским горем поделиться... "Дебил в четвертом поколении" -- как говорит старшина Высовень.
Размышляя таким образом, я снова отправился в бытовку привести себя в порядок. Протравил одеколоном царапину на щеке, убедился, что синяк на скуле проявится лишь к вечеру, почистил китель, выкурил, чтобы успокоиться, сигарету и, наконец, отправился в полковое книгохранилище.
Путь мой пролегал через полковой плац. Сколько разводов отстоял я на этом брусчатом поле, сколько раз строевым шагом, вывернув голову до отказа вправо, прошел мимо дощатой трибуны, мимо командира полка, замершего с приложенной к козырьку ладонью, прошел, нещадно лупя сапогами камень в такт ухающему где-то за спиной большому полковому барабану. Скоро мой последний развод!
...В библиотеку ведет узкая скрипучая лестница. Достаточно встать на первую ступеньку, а наверху уже знают, что движется новый читатель, и невольно поглядывают на дверь...
За столами, перелистывая журналы, сидели несколько солдат. Между стеллажами бродил библиотечный кот Кеша и наворачивался на ноги всем входящим. Пахло старой отсыревшей бумагой, но иногда пробивался вдруг острый запах свежей типографской краски.
Последние месяцы я проводил в библиотеке все свободное время. Не только потому, что люблю читать и "завалился", между прочим, не где-нибудь, а на историческом факультете. Раньше библиотекаршей у нас работала одна вольнонаемная дама, она так страдала, глядя на копавшихся в книжках солдат, словно они рылись в ее интимном дневнике. За настоящих читателей дама признавала только офицеров не ниже майора.
Но вот однажды, заявившись в библиотеку, я застыл на пороге: за столом сидела девушка в пушистом свитере, чем-то неуловимо похожая на Лену. Не пойму, чем: то ли мальчишеской прической, то ли грустными серыми глазами. Это внезапное сходство прострелило навылет мое разочарованное солдатское сердце, и с той минуты при первой же возможности я шел в библиотеку, садился в дальнем углу и смотрел на Таню Уварову, загородившись подшивкой газет.