Зарубежный детектив (Человек со шрамом, Специальный парижский выпуск, Травой ничто не скрыто) с иллю

— Я хотел бы знать, как обстоит дело, — сказал Карл-Юрген. Его не так легко было сбить с толку.
Профессор соблаговолил снова заметить нас.
— Извольте!
Профессор поправил галстук. У каждого своя манера выдерживать театральную паузу.
— Доктор Бакке ранен в спину с близкого расстояния. Входное отверстие чрезвычайно мало. Пуля проникла между двух ребер, прошла над диафрагмой, затем над печенью. При латеральном продвижении задела основание легкого. Выходное отверстие расположено на груди, справа. Результат: ограниченный пневмоторакс и неработоспособность в течение двух-трех недель.
Профессор кашлянул и снова поправил галстук. Ему надоел этот разговор. Мы с Карлом-Юргеном смотрели на него, выпучив глаза. Но Кристиан улыбался. Надменный коротышка разозлил меня не на шутку.
— А нельзя ли повторить все это на человеческом языке? — спросил я.
— Я всегда изъясняюсь на человеческом языке, доцент Бакке.
Так это было или нет, из всего сказанного следовало одно: специальная терминология недоступна пониманию непосвященных.
— Сейчас я вам все объясню, — сказал Кристиан. — Надеюсь, профессор, у вас нет возражений?
Было совершенно очевидно, что возражения профессор имел. Его, видно, весьма раздражали визиты, особенно визиты таких невежд, как мы с Карлом-Юргеном. Он пожал плечами.
— Профессор объяснил все очень точно, — сказал Кристиан. — Попросту говоря, это означает, что из всех мыслимых и немыслимых удач на мою долю выпала самая крупная. Я легко ранен в легкое, и в плевру попало немного воздуха. Мне придется проваляться в постели недели две-три.
— Это означает, что не только на вашу долю, доктор Бакке, но и на долю еще трех-четырех человек выпала невероятная… г-мм… удача, как вы изволили выразиться. Судя по всему, пуля натолкнулась на какое-то препятствие. Может быть, у вас было что-то в нагрудном кармане? Иначе она легко могла бы поразить еще нескольких человек, стоявших перед вами.
— Пуля… — повторил я.
— Мы ее найдем, — сказал Карл-Юрген. — Вот уже час с лишним мои люди рыщут по Холменколлену. Ты же рассказал мне, где вы будете стоять, а Кристиан, который очухался раньше тебя, подробно описал мне это место.
— Убийца… — начал я.
— Это уже другой вопрос, — отрезал Карл-Юрген, и на лице его проступила ледяная решимость.
— Я совершенно не понимаю, зачем кому-то понадобилось поднять на вас руку, доктор Бакке, — сказал профессор.
И опять мой брат улыбнулся.
— Меня хотели убить потому, что я слишком много знаю.
— Что это за… как прикажете это понимать? — спросил профессор.
— Так и понимать, как сказано. — ответил я тоном проказника-мальчишки, каким себя в ту минуту и ощущал.
Профессор не удостоил меня даже взглядом.
— Желаю вам скорейшего выздоровления, доктор Бакке. Завтра я к вам загляну. Сегодня вечером дежурит, по-моему, сестра Карин.
Спустя минуту в дверях возникла улыбающаяся сестра.
Я чуть было снова не шлепнулся в обморок. Но на этот раз по куда более приятной причине. Сестра Карин была похожа на Софи Лорен — до того похожа, что казалось, перед нами стоит сама актриса в белом халате, который весьма шел к ее стройной фигуре.
Даже Кристиан на какое-то мгновение оцепенел. Потом он улыбнулся.
— Как видишь, Мартин… на каждом шагу меня ждут приятные неожиданности.
— Меня тоже, — сказал я. — Только не такие приятные. И потому они меня мало радуют.
Я сидел против Карла-Юргена в его кабинете.
Часы на Ратуше пробили шесть.
Во дворце уже готовятся к вручению призов: через несколько часов Бьерн Виркола получит свой кубок.
— Да, — повторил Карл-Юрген. — Слишком много он знает…
— Да, — отозвался я. — Кристиану что-то известно. И ему следовало бы все нам рассказать.
Карл-Юрген чертил карандашом черточки и кружочки.
— Я не убежден, что он знает что-то, но он, очевидно, что-то подозревает. И это напугало убийцу. Мартин! Встань!..
Я встал в полном недоумении.
— Повернись!
Я повернулся. Несколько секунд, показавшихся мне вечностью, я стоял спиной к Карлу-Юргену. Затем я снова повернулся к нему лицом.
— Что это еще за… — начал я.
— Мартин, я не уверен, что пуля предназначалась Кристиану. Конечно, это возможно. Но возможно также, что она предназначалась тебе. Раньше я просто не замечал, как вы похожи друг на друга… Слушай, Мартин! Ты должен оставить эту работу. Я пошлю в дом полковника Лунде одного из моих людей, и он будет дежурить там круглые сутки…
Ах так! Значит, сторожевой пес уже не годится. И его хотят заменить хорошо выученной овчаркой.
— Ни в коем случае, — заявил я. — Я обещал полковнику Лунде стеречь Викторию, и я сдержу свое слово.
— Это приказ, Мартин. Ты должен выбраться из этого дома. Скажи им что тебе угодно. Можешь сказать, что тебя отзывают в школу. Или что тебе надо навестить маму… все равно. Понял, Мартин? Это приказ!
Есть, кажется, в Уголовном кодексе статья, предусматривающая наказание за «сопротивление полиции»?
— Так точно! — сказал я.
В дверь постучали, и вошел человек в сером.
— Вот пуля, инспектор… мы ее нашли.
Он положил ее на стол перед Карлом-Юргеном. Крохотный, безобидный с виду металлический шарик. Но он должен был отнять жизнь у моего брата Кристиана.
Я не мог оторвать глаз от пули.
— Калибр? — спросил Карл-Юрген.
— 9 миллиметров, — сказал человек в сером.
— Спасибо.
Человек в сером вышел из кабинета.
Карл-Юрген поднялся, взял в шкафу толстую папку, вынул из нее кипу каких-то бумаг и начал листать.
— Что ты ищешь, Карл-Юрген?
— Хочу установить, какой револьвер у полковника Лунде.
— А ты знаешь, что у него есть револьвер?
— Он военный. У него наверняка есть револьвер. И лицензия.
Он продолжал листать бумажки.
— Вот он тут как тут. У полковника Лунде револьвер системы «Люгер». Девятимиллиметровый калибр соответствует.
— Но, наверное, у многих людей есть такой револьвер?
— Разумеется. Но сейчас нам важно установить, что он есть у полковника Лунде. А с помощью баллистического теста нетрудно определить, был ли этот выстрел произведен из его револьвера. Едем туда, Мартин, мне надо задать два-три вопроса семейству Лунде!
День тонул в золотисто-синих сумерках. Улицы на пути к Холменколлену казались голыми — тысячи ботинок вытоптали весь снег.
На улицах сейчас было безлюдно. Разве что повстречается запоздалый гуляка, хлебнувший лишнего и теперь нетвердой походкой бредущий к центру столицы.
На Холменколлене служащие Общества Лыжников убирали мусор: газеты, программы, бутылки, бумаги из-под колбасы и бумажные стаканы.
Праздник был позади. Еще два-три часа — и сгустившиеся сумерки скроют трибуны, деревья и озерцо. И только трамплин, залитый светом прожекторов, все так же будет белеть яркой дугой над темным лесом.
Полковник Лунде и его три дамы, как всегда по вечерам, сидели вокруг стола в гостиной. Со своими книгами, рукоделием и пасьянсом.
Я вдруг почувствовал, что ненавижу их всех.
Карл-Юрген остановился у двери, я закрыл ее за ним и тоже остановился. Не знаю, какие у нас при этом были лица.
— Сегодня утром кто-то стрелял в доктора Кристиана Бакке, — сказал Карл-Юрген. — Ему выстрелили в спину, когда он стоял в толпе у трамплина.
В комнате стало совсем тихо, а я впился глазами в лица четырех людей у стола. Но реакция у всех была совершенно естественная. Все четыре лица исказились ужасом. В общем, так и должно было быть.
— Где вы храните ваш револьвер, полковник Лунде?
— Я? При чем тут я?!
— Полковник Лунде, я спросил: где?
Полковник Лунде встал. Прямой как палка. Он понял, что перед ним старший по чину и подчиняться надо беспрекословно.
— В левом верхнем ящике письменного стола.
— Кому известно, что вы держите его там?
— Кому?.. Да всем известно. Я хочу сказать… всем моим близким.