Иисус. Дорога в Кану

— Прекратите это безумие! Будет суд, как того требует Закон. Свидетели, где вы? Вы что, испугались, те, кто затеял все это?
Его голос потонул в реве толпы.
Снизу по склону бежал Наум, отец Йитры, а за ним его жена и дочери. Толпа снова разразилась бранью и оскорблениями, потрясая кулаками. Но Наум пробрался между людьми и посмотрел на сына.
Рабби все это время продолжал взывать к толпе, требуя прекратить бесчинство, однако теперь мы не слышали его слов.
Кажется, Наум заговорил с сыном, но я ничего не слышал.
Когда ненависть достигла наивысшей точки, Йитра протянул руку — наверное, это получилось у него само собой — и притянул Сироту к себе, словно защищая.
— Нет! — закричал я.
Но мой крик потонул в общем гуле. Я побежал.
Полетели камни. Толпа колыхалась, и камни, направленные в мальчиков на поляне, со свистом разрезали воздух.
Я протискивался сквозь толпу, чтобы добраться до мальчиков, а Иаков шел следом.
Но все уже было кончено.
Рабби ревел на крыше синагоги, словно зверь.
Толпа умолкла.
Рабби, зажав руками рот, смотрел вниз на гору камней.
Иасон покачал головой и отвернулся.
Мать Йитры завыла, сестры подхватили плач.
Люди отворачивались. Они бежали вверх по холму, бежали в поля, перебирались через ручей и бежали по дальнему склону. Они бежали куда глаза глядят.
И тогда рабби вскинул руки.
— Да, бегите, бегите от того, что вы натворили! Но Господь на Небесах видит вас! Господь Небесный видит это!
Он стиснул кулаки.
— Сатана правит в Назарете! — ревел рабби. — Бегите, бегите от позора, от того, что вы натворили, презренные, не ведающие закона негодяи!
Он обхватил голову ладонями и зарыдал еще громче, чем женщины из семьи Йитры. Он согнулся пополам, и Иасон поддерживал его.
Наум созвал женщин и повел их прочь. Один раз он оглянулся, а потом потянул жену вверх по склону холма, и девочки побежали за ними.
Лишь немногие еще были здесь — наемные работники, поденщики, дети, выбравшиеся из укрытий под пальмами и появившиеся в дверях соседних домов. Мы с Иаковом смотрели на кучу камней и двух мальчиков, которые лежали под ними, словно прижавшись друг к другу.
Рука Йитры так и осталась лежать на плече Сироты, а голова покоилась у него на груди. Кровь текла из раны на голове Сироты. Глаза Йитры были наполовину закрыты. Кровь виднелась только на волосах.
Жизнь ушла из них.
Я услышал топот ног: последние из тех, кто замешкался у синагоги, спешили прочь.
На поляну вышел Иосиф, с ним старый рабби Берехия, который еле передвигал ноги, и другие седовласые старцы, самые пожилые люди в нашей деревне. Мои дядья, Клеопа и Алфей, тоже пришли. Они остановились рядом с Иосифом.
Все выглядели заспанными и сбитыми с толку.
Иосиф глядел на мертвых мальчиков.
— Как это случилось? — шепотом спросил он и поднял глаза на нас с Иаковом.
Иаков перевел дыхание. Слезы покатились по его лицу.
— Это… просто случилось, — прошептал он. — Нам надо было… Я не думал…
Он уронил голову на грудь.
Над нами, на крыше, рыдал рабби, уткнувшись в плечо племянника, который смотрел в поля, и его лицо казалось воплощением скорби.
— Кто их обвинил? — спросил дядя Клеопа и посмотрел на меня. — Иешуа, кто выдвинул обвинение?
Иосиф с рабби Берехией повторили его вопрос.
— Я не знаю, отец, — ответил я. — Кажется, свидетели даже не высказались.
Рабби душили рыдания.
Я сделал шаг к куче камней.
И снова Иаков оттащил меня, но на этот раз не так резко, как прежде.
— Прошу тебя, Иешуа, — прошептал он.
Я остался там, где стоял.
Я смотрел на этих двоих, которые лежали, словно спящие дети, под кучей камней. Крови было мало. И правда, крови было слишком мало, чтобы ангел смерти остановился, обернулся и взглянул на них.
  
Глава 3
 
Мы пошли к дому рабби. Двери были открыты. Иасон стоял в дальнем углу комнаты перед полками книг, скрестив на груди руки. Старый рабби Иаким, сгорбившись, сидел за столом, опершись локтями на пергамент и закрыв лицо.
Он раскачивался вперед-назад, но нельзя было понять, молится он или читает. Может, он и сам этого не знал.
— «Не гневайся на людей, ибо мы ничто, — шептал он. — Не смотри на то, что мы делаем, ибо что мы такое?»
Я молча стоял рядом с Иосифом и Иаковом, выжидая и слушая. Клеопа остановился позади нас.
— «Ибо вспомни — по Твоей воле мы пришли в этот мир, и не покидаем его по своей воле; кто и когда говорил отцу своему и матери своей: „Породи нас“. И кто входил в царство Смерти, повторяя: „Прими нас“? Какая в нас сила, Господи, чтобы вынести гнев Твой? Что мы такое, чтобы вынести Твою справедливость?»
Он обернулся и понял, что мы стоим рядом. Тогда он откинулся назад, немного развернулся к нам и продолжил молитву.
— «Дай нам укрыться в Твоей милости, и в Своем милосердии ниспошли нам помощь».
Иосиф негромко повторил эти слова.
Иасон смотрел так, словно все происходящее его только раздражает, однако в глазах у него светились затаенная тоска и нежность, что ему, в общем-то, не было свойственно. Он был красивый мужчина, темноволосый, всегда опрятно одетый, а в Шаббат от его льняного платья часто веяло слабым ароматом ладана.
Рабби, зрелость которого пришлась на те времена, когда я только вернулся домой, в Назарет, теперь немного сгорбился под тяжестью прожитых лет, и волосы у него были такие же белые, как у Иосифа и моих дядьев. Он смотрел на нас так, словно мы не видим его, не стоим, выжидая, а он сам, просто из любопытства, наблюдает за нами из укромного уголка.
— Их забрали? — медленно спросил он.
Он имел в виду тела мальчиков.
— Да, — сказал Иосиф. — И окровавленные камни тоже. Все унесли.
Рабби поднял очи горе и вздохнул.
— Теперь они принадлежат Азазелю.
— Нет, это не так, но их больше нет, — сказал Иосиф. — А мы пришли навестить тебя. Мы знаем, как ты несчастен. Что ты хочешь, чтобы мы сделали? Нам пойти к Науму и матери мальчика?
Рабби закивал.
— Иосиф, я хотел бы, чтобы ты остался и утешил меня, — сказал он, качая головой, — но ты должен быть там. У Наума есть братья в Иудее. Он должен взять с собой семью и ехать к ним. Никогда больше он не будет знать покоя в этом селении. Иосиф, скажи мне, почему такое случилось?
— Никому нельзя ездить в Афины и Рим, чтобы учиться, как сделали эти мальчики, — заговорил Иасон со своей обычной горячностью. — Почему они не могли учиться в Назарете?
— Я не это хочу знать, — сказал рабби, бросив на него пронзительный взгляд. — Я не спрашиваю о том, что сделали мальчики. Мы не знаем, что они сделали! Не было суда, не было свидетелей, не было приговора! Я спрашиваю, как они могли забросать мальчиков камнями, — вот о чем я спрашиваю. Где же Закон, где справедливость?
Могло показаться, будто он недолюбливает своего племянника, судя по той манере, в которой он отвечал, однако на самом деле рабби обожал Иасона. Сыновья раввина умерли. Иасон помогал ему сохранять молодость духа, и каждый раз, когда племянник покидал Назарет, рабби делался отстраненным и забывчивым. А как только Иасон появлялся на пороге, вернувшись из далеких краев со связкой книг за плечами, рабби возвращался к жизни. Иногда, когда они обменивались колкими замечаниями, рабби казался настоящим мальчишкой.
— Да, и что они станут делать, — спросил Иасон, — когда отец Йитры спросит с тех детей, которые затеяли дело. Они ведь тоже дети, как ты знаешь, эти подростки, что болтались по тавернам. Но они трусливо сбежали, сбежали раньше, чем полетели камни. Наум, может быть, даже посвятит остаток жизни поиску этих мальчиков.
— Дети, — произнес мой дядя Клеопа, — дети, которые, возможно, даже не понимают, что видели. Что такого, что двое юношей спят под одним одеялом в зимнюю ночь?
— Все уже в прошлом, — сказал Иаков. — Разве мы собираемся теперь начать суд, какого не смогли устроить раньше? Все кончено.