Иисус. Дорога в Кану

— Ты прав, — сказал рабби. — Но пойдете ли вы к матери и отцу, сделаете ли это вместо меня? Если пойду я, то буду плакать слишком много и слишком долго и разгневаюсь. Если пойдет Иасон, он наговорит много ненужных слов.
Иасон невесело рассмеялся.
— Ненужных слов. О том, что эта деревня — просто жалкая кучка пыли? Да, такие ненужные слова я скажу.
— Ты не обязан жить здесь, Иасон, — заметил Иаков. — Никто не станет уверять, что Назарету нужен свой греческий философ. Возвращайся в Александрию, в Афины, в Рим, туда, куда ты вечно сбегаешь. Разве нам нужны твои философствования? И никогда не были нужны.
— Иаков, будь терпелив, — сказал Иосиф.
Рабби взывал к Иосифу, словно не слышал ни слова.
— Ступайте к ним, Иосиф, ты и Иешуа, вы всегда умеете найти верные слова. Иешуа может утешить любого. Объясните Науму, что его сын и сам был ребенок, так же как Сирота. Ах, бедный Сирота!
Мы уже собирались уходить, когда Иасон боком приблизился ко мне и сверкнул глазами. Я поднял голову.
— Берегись, чтобы люди не начали говорить что-то подобное и о тебе, Иешуа, — сказал он.
— О чем это ты толкуешь? — потребовал ответа рабби.
Он поднялся со стула.
— Не обращай внимания, — негромко произнес Иосиф. — Это пустяки, просто Иасон скорбит и о том, чего нет.
— Как, ты утверждаешь, будто об Иешуа не ходят странные слухи? — спросил Иасон, пристально поглядев на Иосифа, а затем на меня. — Ты же знаешь, как тебя называют, мой молчаливый и неколебимый друг, — обратился он ко мне. — Тебя называют Иешуа Безгрешный.
Я засмеялся, отвернувшись, чтобы не подумали, что я смеюсь ему в лицо. Однако на самом деле я смеялся ему в лицо. Он продолжал говорить, но я его не слушал. Я разглядывал его руки. У него были красивые нежные руки. И часто, когда Иасон разражался гневной тирадой или читал длинный стих, я просто рассматривал его руки. Они вызывали у меня мысли о птицах.
Рабби внезапно схватил Иасона за край накидки и замахнулся на него правой рукой, словно желая ударить. Но он снова опустился на стул, а Иасон залился краской. Теперь ему было стыдно, очень стыдно.
— Но они же болтают? — сказал Иасон, глядя на меня. — Где твоя жена, Иешуа, где твои дети?
— Я больше не стану стоять здесь и выслушивать подобные слова, — сказал Иаков и потянул меня к двери. — Ты не имеешь права говорить так о моем брате, — бросил он Иасону. — Все знают, что тебя гложет. Думаешь, мы глупцы? Ты просто не в силах вынести позор. Авигея тебе отказала. Ее отец выставил тебя на посмешище.
Иосиф вытолкнул Иакова из комнаты, пройдя мимо меня.
— Довольно, сын. Каждый раз ты попадаешься на его удочку.
Клеопа согласно кивнул.
Рабби тяжело опустился на стул и положил руки на пергамент.
Иосиф склонился над раввином и зашептал ему что-то. Я улавливал утешительные интонации, но не слова. Иасон тем временем сверкал глазами на Иакова так, словно тот сделался его личным врагом, а Иаков сопел, поглядывая на Иасона.
— Мало тебе несчастий? — негромко спросил Иасона Клеопа. — Зачем ты вечно изображаешь из себя Сатану? Хочешь судить моего племянника Иешуа, потому что не было суда над Йитрой и Сиротой?
— Иногда мне кажется, — ответил Иасон, — будто я рожден для того, чтобы говорить вслух то, о чем все думают, но никто не осмеливается произнести. Я предостерегаю Иешуа, вот и все. — Он понизил голос до шепота. — Разве одна его родственница не дожидается нынче его решения?
— Это неправда! — заявил Иаков. — Все это нелепые домыслы завистников! Тебе она отказала, потому что ты ветреный, а зачем женщине выходить замуж за ветер, если ее никто не неволит?
Внезапно все заговорили разом: Иасон, Иаков, Клеопа, даже Иосиф и рабби.
Я пошел вниз по улице. Небо было синее, улицы опустели. Никто не хотел выходить из дома после того, что случилось. Я уходил все дальше и дальше, но все еще слышал их голоса.
— Ступай писать письма своим друзьям-эпикурейцам в Риме, — сказал Иаков колко. — Расскажи им, какие скандалы сотрясают жалкую деревушку, в которой ты вынужден жить. Напиши сатиру, почему бы нет?
Он пошел вслед за мной.
Иасон выбежал за нами, обогнав двух стариков, которые тоже вышли на улицу.
— Хорошо, я скажу, коль ты меня вынуждаешь, — гневно ответил он. — Если я и пишу что-нибудь стоящее, здесь есть только один человек, способный понять, что я пишу, и это твой брат Иешуа.
— Иасон, Иасон… — сказал я. — Оставь, ну к чему все это?
— А если не это, так было бы что-нибудь другое, — заметил Иаков. — Не говори с ним. Не смотри на него. Такой день, а он затевает ссору. Самая страшная зима без дождя, и Понтий Пилат угрожает развесить свои флаги в Святом городе. А он хочет ссориться по такому поводу.
— Ты думаешь, это шутка, — взвился Иасон. — Эти знамена? Говорю тебе, его солдаты прямо сейчас маршируют к Иерусалиму, и они повесят флаги даже в самом Храме, если захотят. К этому все и идет.
— Замолчи, мы ничего об этом не знаем, — сказал Иосиф. — Мы ждем новостей о Понтии Пилате так же, как дождя. И перестаньте уже вы оба.
— Возвращайся к дяде, — сказал Иаков. — Зачем ты идешь за нами и беспокоишь нас? Никто другой в Назарете не станет с тобой говорить. Возвращайся. Ты нужен сейчас своему дяде. Разве тебе не предстоит исписать многие страницы, чтобы засвидетельствовать, какие творятся возмутительные дела? Или наша земля не ведает закона, как те разбойники, что живут на холмах? Или мы унесем их в пещеру, ничего не написав о том, как они умерли? Возвращайся к своей работе.
Иосиф бросил на Иакова суровый взгляд, который заставил его умолкнуть, и он пошел дальше, опустив голову.
Мы шли своей дорогой вслед за ним, однако Иасон не отставал.
— Я не хотел тебя обидеть, Иешуа, — сказал он.
Его доверительный тон выводил из себя Иакова, и он обернулся, но Иосиф его остановил.
— Я не хотел тебя обидеть, Иешуа, — повторил Иасон. — Это место проклято. Дождь никогда не пойдет. Сады засыхают. Цветы погибли.
— Иасон, друг мой, — сказал я, — дождь всегда приходит, рано или поздно.
— А если он не придет никогда? Что, если окна Небес захлопнулись для нас, и не без причины?
Он был готов разразиться потоком слов. Но я вскинул руку.
— Приходи позже, мы поговорим с тобой за чашей вина, — сказал я. — А сейчас я должен навестить семью покойного.
Он пошел назад, медленно направляясь к дому дяди. И я услышал его голос издалека.
— Иешуа, прости меня, — кричал он так, чтобы слышали все.
— Иасон, ты прощен, — ответил я вполголоса.
  
Глава 4
 
Мать Йитры поручила домочадцам увязывать пожитки в тюки. Ослы уже были навьючены. Самые младшие скатывали ковер, лежавший на земляном полу, красивый ковер, наверное, главное их богатство.
Когда мать Йитры увидела Иосифа, она поднялась с колен и бросилась ему на шею. Она дрожала, но глаза ее были сухи, и она цеплялась за него так, словно тонула.
— Вы благополучно доберетесь до Иудеи, — сказал Иосиф. — Путешествие отвлечет вас от ваших мыслей, и уже к вечеру твои дети будут далеко от сплетен и косых взглядов. Мы знаем, где лежит Йитра. Мы будем присматривать за ним.
Она смотрела так, словно пыталась уловить смысл его слов.
Затем вошел Наум с двумя наемными работниками. Мы видели, что они силой привели Наума в дом. Он привалился к стене, глаза его были пусты.
— Не думай об этих тварях, — обратился к нему Иосиф. — Они сбежали. Они знают, что поступили плохо. Оставь их на милость Небес. Отправляйся в Иудею, отряхни со своих ног прах этого селения.
Один из работников, добрый человек, шагнул вперед и кивнул, обнимая за плечи Иосифа и Наума.
— Шемайя хочет купить твою землю, и он даст хорошую цену, — сказал он. — Я бы сам купил, если б мог. Собирайся в дорогу. Иосиф прав, те твари, которые обвинили мальчиков, теперь уже далеко. Наверное, они сбегут в горы, к разбойникам. Там обычно оседает грязь вроде них. Да и что мы могли бы с ними сделать? Ты бы убил всех жителей?