Киреевы

Было так же ясно и солнечно, как и накануне.
Проходившая мимо здания штаба молоденькая девушка задержалась около клумбы, любуясь равно-цветными гладиолусами. Заметив Андрея, она смутилась и быстро пошла дальше.
Поднимаясь по лестнице, Андрей думал:
«Война, смерть и… цветы. У этой девушки, вероятно, тоже есть кто-то близкий на фронте. Она дрожит за его жизнь и все же искренне радуется цветку, жадно вдыхает его аромат. Как все это и сложно и просто».
В оперативном отделе Лена Мартьянова заканчивала чертеж схемы боевых операций. Увидев Андрея, она приветливо поздоровалась с ним:
— Костя только что был здесь и уехал на аэродром.
— Не беда! Я сам еду на аэродром. Там его поймаю, — сказал Андрей.
— Нет, не поймаете… — Лена сделала выразительный жест рукой, означавший, что Костя ушел в полет, — но вечером он вернется. Вы обязательно приходите к нам, у нас и переночуете.
Андрей записал адрес:
— Постараюсь прийти.
Из штаба Андрей поспешил на аэродром. Там было сравнительно малолюдно и тихо. Ночные бомбардировщики уже вернулись, и их экипажи отдыхали, а старт для тренировочных полетов был дан около часа тому назад.
На летном поле стояли два четырехмоторных воздушных корабля, широко распластавших свои мощные крылья. Андрей узнал их издали. Скоро воздушные корабли «К-1» поднимутся в воздух и пойдут в глубокий тыл врага.
«Как будут работать дизели? Выдержат ли они решающий экзамен», — беспокойно подумал Андрей.
Вместе с борттехником и механиком он долго копался в моторах, еще раз тщательно проверяя все до последнего винтика.
В гарнизон вернулся поздно вечером, усталый, запыленный.
Сначала он решил: «Неудобно в таком виде и в такое время идти в гости, буду ночевать в общежитии». Но потом подумал: «А вдруг Костя завтра улетит, и надолго, а я его так и не успею повидать…»
Мартьяновы жили недалеко от штаба в белом четырехэтажном доме.
Когда Андрей позвонил, входную дверь открыл сам хозяин квартиры.
— Андрей! — Мартьянов крепко обнял друга.
— Осторожней, Костя! Я весь измазан. Ради всего святого, дай мне умыться! — попросил Родченко.
— Лена! — крикнул капитан.
Из соседней комнаты вышла Лена и проводила гостя в ванную:
— Мойтесь скорее! Сейчас будем ужинать. Андрей вошел в столовую свежий и повеселевший.
Лена и еще две девушки накрывали на стол.
— Знакомьтесь — сотрудницы штаба: Маргарита и Валя, — представила девушек Лена и усадила Андрея между ними.
У Маргариты были серые глаза с густыми темными ресницами. Пышные, слегка рыжеватые волосы она стригла коротко, и эта прическа придавала ее лицу мальчишески озорное выражение. И фигурой Маргарита больше походила на юношу: тонкая, с широкими плечами и совсем узкими бедрами. Тем более неожиданно звучал ее голос: нежный, певучий, с какими-то особенными мягкими грудными нотками. Его хотелось слушать, не вдумываясь в слова.
Валя рядом со своей подругой выглядела совсем маленькой. Смуглая, с густыми черными локонами, она напомнила Андрею Соню Маврикиеву.
«Славная девушка!» — тепло вспомнил он о Соне, о ее покорных и счастливых глазах на вечеринке у Киреевых. Такой же любящей Андрей увидел Соню через год в Москве. Это была случайная встреча на шумной улице. Вспыхнувшее радостным румянцем смуглое лицо ее поблекло, когда он сразу же, сославшись на занятость, поспешно простился с ней.
Ему тогда было больно и стыдно. Но он ничего не мог поделать с собой. Слишком свежа была рана, нанесенная Наташиным замужеством. Наташа все время стояла перед его глазами. К Киреевым он в тот период совсем не показывался.
Когда Родченко снова появился у Киреевых, Катерина начала над ним охать, а Мария Михайловна, внимательно вглядываясь в его лицо, ласково укоряла:
— Ты словно перенес тяжелую болезнь. Нельзя же, Андрюша, так чрезмерно увлекаться работой, надо себя поберечь.
Острая боль не утихала. Тысячу раз Андрей мысленно спрашивал себя: как мог он без борьбы отказаться от настоящего счастья? Временами у него появлялись припадки такой безысходной тоски, что даже любимая работа не спасала.
Стараясь скрыть свои переживания от окружающих, Андрей выработал у себя защитный шутливый тон. Этим тоном, обычным для многих авиаторов, но совсем не гармонировавшим с его характером, Андрей разговаривал и здесь, у Мартьяновых.
Валя оказалась похожей на Соню только внешне. Бойкая, жизнерадостная, она сразу же начала расспрашивать Родченко, где он работает, давно и надолго ли в гарнизоне? Узнав, что он москвич, тихонько вздохнула.
— Мама моя в Москве, одна. Скучает без меня. Мы же с ней раньше никогда не расставались. А сейчас я на военном положении. Хоть и близко, но видимся мы редко.
Валя неожиданно извлекла из сумочки запечатанный конверт и протянула его инженеру:
— Передайте, пожалуйста, письмо маме, а если времени не будет, опустите в почтовый ящик.
— Валя в своем репертуаре, — улыбнулась Маргарита. — Всех просит письма маме отвезти. И когда она их успевает писать?
— А вы? Не пишете писем? — спросил Андрей, чтобы еще раз услышать ее голос.
— У меня переписка огромная, — ответила Маргарита, и трудно было угадать, шутит она или говорит серьезно.
— Простите, если мой вопрос покажется нескромным, с кем же вы так усердно переписываетесь?
Маргарита равнодушно посмотрела на Родченко:
— Мои родные сейчас по всей советской земле разбросаны, это — во-первых. А во-вторых…
— А во-вторых, — со смехом перебила Валя, — у Маргариты столько поклонников, что, не печатай она на машинке так быстро, половина нежных излияний оставалась бы без ответа.
— Брось, Валя, глупости говорить! — лениво отмахнулась Маргарита.
— Какие там глупости! — Покосившись на Лену, наливавшую чай, Валя торжественно заявила:
— Истинная правда, товарищ военный инженер! Первая примета: кто с Маргаритой познакомится, начинает вздыхать: «Один я одинешенек на свете белом, пожалейте меня, Маргарита Александровна».
Валя так комично изобразила «страдающего» летчика, что Андрей не выдержал и расхохотался.
— А как ваше сердце — на месте, товарищ военный инженер? — засверкала улыбкой Валя.
— Увы! Мое сердце разбомбили, — шутливо подхватил Андрей.
— Плохо забронировано, — певуче сказала Маргарита.
— Есть бомбы — никакая броня не устоит, — отпарировал Родченко.
Когда ужин окончился, Мартьянов встал и с угрожающим видом вплотную подошел к Андрею:
— Ты сюда, собственно говоря, зачем явился: старого друга проведать или нашим девушкам головы кружить?
— Ничего не поделаешь, подчиняюсь грубой силе, — шутливо вздохнул Родченко.
Костя увел его в дальний угол на диван и засыпал вопросами:
— Мы живем здесь на отшибе, ничего не знаем. А тут еще пустили слух, что расформируют нашу часть. Будто бы не оправдывает она своего назначения. Конечно, это чепуха! Вражьи выдумки или просто бабья болтовня, но народ все-таки нервничает.
Андрей рассказал все, что слышал о перспективах тяжелой бомбардировочной авиации.
— Если это так, — я готов горы ворочать, а то стыдно называться летчиком дальнего действия. Каждый день летаю в «дальние тылы», но… советские. Вожу не бомбы, а всякую рухлядь в Красноярск да Ташкент. Вчера в Читу груз доставил… Что хуже других летаю? Почему меня в тыловика превратили? — чуть не плачущим голосом, совсем неподходящим к его крупной массивной фигуре, сказал Мартьянов.
— Асе, настоящий асе! — засмеялся Андрей. — Кроме шуток, летчик ты отличный. Помню, какие ты показывал нам фигуры высшего пилотажа в аэроклубе. Но ты, Костя, не горячись, не один ты в таком положении — все хотят летать бомбить вражьи тылы. Погоди и до тебя дойдет очередь.
— Слушай, друг, — попросил Костя, — если сможешь, помоги, чтобы эта очередь поскорее до меня дошла. Сил нет больше терпеть!
Костя и Андрей еще долго сидели вдвоем. Девушки давно ушли. Лена уже, вероятно, видела второй сон, а они все не могли наговориться.