Киреевы

Но она так и не пришла. Наташа встревожилась:
— Что случилось? Может быть, Тася заболела?
Сергей Александрович не отходил от Наташи и не сводил с нее глаз. Он совсем потерял свой обычный самоуверенный вид. Виктор даже пожалел его.
О предстоящей разлуке старались говорить так, будто расставались в обычных условиях и на короткий срок. Прощаясь с женой и сыном, Глинский выскочил из теплушки, когда поезд уже медленно двинулся.
— Береги себя и Степу! — крикнул он сдавленным голосом.
Виктор невольно поддержал его под руку. Ему показалось, что Глинский упадет тут же на глазах у Наташи.
Станционные здания остались позади. Наташа еще долго смотрела в открытую дверь вагона. Ей казалось, что самое важное она так и не успела сказать мужу и брату. А в чем именно состоит это самое важное, не знала.
На сортировочной станции, расположенной в двух километрах от города, эшелон застрял: скопились поезда, преимущественно с военными грузами. Сортировочная походила на огромный растревоженный муравейник.
Стояли долго. В вагоне, где ехала Наташа, было тихо. Многие женщины и дети, утомленные сборами в дальний путь, задремали.
Близкие разрывы бомб и треск пулеметных очередей заставили всех вскочить: на станцию налетели немецкие самолеты.
Несколько бомб разорвались недалеко от заводского эшелона. Дети закричали и в ужасе заметались по вагонам.
Подошел комендант поезда.
— Товарищи! — крикнул он. — Все на очистку путей! Иначе нам не выбраться.
Наташе нелегко было расстаться с плачущим сыном. Все же она отдала его Асиной матери и вышла из вагона одной из первых.
Немецкие самолеты, надрывно воя, продолжали кружиться над станцией.
Вместе с Асей, Соней и еще двумя девушками, тоже бывшими студентками, Наташа разбирала завал, образовавшийся на путях.
Работали они усердно, подбадривая друг друга.
Вдруг кто-то звонко крикнул: «Ложись!»
Бомба разорвалась вдалеке, никому не причинив вреда, только Ася при падении поцарапала щеку. Кровь струйкой сползала по ее, еще не успевшей потерять румянец щеке. Ася небрежно носовым платком вытерла кровь.
— Пустяки! — тряхнула она головой в ответ на беспокойный Наташин взгляд.
Ася хотела что-то еще сказать, но не успела… Новый взрыв оглушил их всех и разметал в разные стороны.
  * * *  
Проводив сестру, Виктор прошел вдоль санитарного поезда со слабой надеждой увидеть Тасю. Из предпоследнего вагона выскочила медицинская сестра, молодая, чернобровая, с приветливым смуглым лицом. Она куда-то очень спешила, но Виктор все же остановил ее:
— Скажите, пожалуйста, где сестра Лукина?
— Тася Лукина? Она не пришла. Наверно, решила остаться в городе, — ответила девушка и побежала дальше, к головному вагону.
Виктор бродил по перрону до тех пор, пока не ушел санитарный поезд.
Теперь он боролся с желанием хотя бы на минутку зайти на квартиру к Тасе, узнать, что с ней.
Но, может быть, она просто опоздала и сейчас придет. Ему даже показалось, что в толпе мелькнула тоненькая фигурка. Он бросился навстречу, — это была не Тася.
Вокзальные часы гулко пробили девять раз.
«Времени остается совсем мало. Не придется увидеться», — подумал Виктор.
Он не мог примириться со страшной для него мыслью, что Тася не уехала. Невероятной силы тяжесть свалится теперь на ее хрупкие плечи. Выдержит ли она такое испытание? Любимая, единственная… Что будет с ней, когда она услышит… Посмотреть бы еще раз в ее любящие глаза.
Виктор продолжал бродить по перрону.
«Нет, видно не увижу…»
В последний раз юноша окинул глазами дорогу, по которой могла прийти Тася, и, уже не оглядываясь, быстрыми шагами пошел, почти побежал в противоположную сторону.
Доронин ждал Виктора Киреева в горкоме партии.
«Молод, правда, — думал он о Викторе, — опыта у него мало. Зато надежный, да и смелый. Опять же язык немецкий хорошо знает».
— Садись, — указал он на диван вошедшему Кирееву и сам сел рядом, — кандидатуру твою одобрили. Договорились с командованием. Ты поступаешь в наше распоряжение. Комиссаром в отряде — Кузьмич. На него, как на каменную стену, положиться можешь. Имей в виду, и партизаны и жители города — все должны быть уверены, что отрядом командует Елена Цветаева. Хотя она в наши края приехала недавно, — авторитет у нее в народе крепкий. Тебе самому известно, как отличилась она в гражданскую войну. Вот какого человека будешь заменять! По ней тебе придется равняться: выполнять порученное дело так, как выполнила бы сама Елена Цветаева. Человек ты военный, немецкий язык знаешь хорошо. Такой, как ты, для нас в городе очень нужен. Только, смотри, не ершись. Если хоть малейшее сомнение возникнет, обращайся к Кузьмичу. Ему не по силам будет, — к нам. Не увлекись по молодости, помни: от каждого твоего неверного шага могут погибнуть сотни людей. Понятно?
— Понятно! — четко, по-военному ответил Виктор. Доронин испытующе посмотрел на Виктора.
— Знаю, тяжело тебе будет. Город родной, кругом знакомые — ненавидеть, презирать станут. Стерпи! Ты советский командир, сын Николая Николаевича Киреева, и я верю, что вытянешь, не споткнешься. Помни, даже самый близкий человек не должен заподозрить правду. Связь с тобой я буду держать через Кузьмича. А сейчас иди по полученному вчера адресу. Надо торопиться. Сегодня жители города должны узнать, что Виктор Киреев оказался дезертиром и его предали суду ревтрибунала. Ну, а теперь до свидания, товарищ Киреев!
 ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ 
  
Поздно ночью гитлеровцы вошли в город. Зарево пожаров вырывало из темноты дома, кварталы, переулки.
Одиночные выстрелы и редкие пулеметные очереди не прекращались до самого утра.
Немецкие квартирьеры деловито сновали из дома в дом. На ломаном русском языке, а иногда и просто жестами они предъявляли свои требования растерянным хозяйкам. Те подчинялись с затаенными вздохами, с острой ненавистью в глазах. Напуганные детишки жались к матерям. Некоторые, побойчее, с любопытством рассматривали незнакомую форму и прислушивались к незнакомому языку.
Появившиеся вслед за квартирьерами солдаты и офицеры, властно покрикивая, располагались как у себя дома.
На квартиру Глинских явились два офицера гестапо: капитан Генрих Ауэ и обер-лейтенант Карл фон Бринкен. Капитан был высок, строен. На его неприятно красивом, выхоленном лице застыло выражение высокомерного презрения. Прозрачные сероголубые глаза без всякого выражения останавливались на окружающих предметах, а на губах время от времени появлялась холодная и какая-то скользкая не то улыбка, не то усмешка.
Обер-лейтенант фон Бринкен был ниже ростом, сутулый, с широкими плечами. Челюсти его выдавались вперед, и, когда он смеялся, обнажались крупные «лошадиные» зубы.
Оба офицера были в блестящих мундирах, сверкающих белизной накрахмаленных воротничков.
Для Глинского появление немцев было неожиданностью. Несмотря на свои панические настроения, он все же надеялся организовать эвакуацию оставшихся подсобных цехов такими темпами, чтобы не позже, чем через два дня, покинуть город. А тут вдруг фашистские офицеры у него в доме… Что теперь предпринять? Ведь его могут посадить в тюрьму, пытать…
Сергей Александрович озлобленно подумал:
«Неужели нельзя было поручить окончательную эвакуацию кому-либо другому? У меня жена, маленький сын. Наконец, я ценный специалист, мне нельзя гибнуть. Надо сберечь свою жизнь, — постараться обмануть врагов, войти к ним в доверие. Тогда сравнительно легко будет уйти из города и добраться к своим — к Наташе, к Степе».
С такими мыслями Сергей Александрович вышел к незваным гостям.
Капитан Ауэ снисходительно улыбнулся хорошо одетому инженеру и сказал по-немецки:
— Мы будем жить здесь!
— Пожалуйста, господа! — ответил Глинский. Широким жестом гостеприимного хозяина он пригласил их в столовую.