Наследники исполина

— Сударыня, мне надо сказать вам нечто важное.
Император заметил на себе несколько недовольных взглядов. «Ах слишком громко говорю? Да будь моя воля, я б сплясал вокруг теткиного гроба!»
Екатерина медленным, как бы через силу, движением подняла траурную вуаль, открыв неестественно бледное лицо в красных пятнах слез. И он заметил, как к ней обратилось несколько сочувственных, благодарных взглядов. «Дурачье! Ненавижу! Эльзе всегда было наплевать на вас! Так чего же вы плачете, как сирые дети с испугу?»
В смежной с траурным залом комнате Петр сказал, больно сжимая жене локоть:
— Вы должны быть мне благодарны, я увел вас из этого царства скорби.
— У людей горе, — холодно возразила Екатерина. — Его следует разделить.
«Лицемерка! Не ты ли пыталась покончить с собой после того, как августейшая стерва запретила тебе носить траур по собственному отцу. Ведь он не королевской крови! И ты не носила. А теперь плачешь?» Петр смотрел ей прямо в лицо.
— Наша мучительница скончалась, и никакие силы более не удерживают нас друг возле друга. Я надеюсь, вы рады?
Екатерина вспыхнула.
— Вам не кажется, что отказавшись от законной супруги, вы можете оскорбить религиозные чувства своего народа?
— Нет, — ледяным тоном отрезал он. — А вам не кажется, что вы стараетесь быть более русской, чем сами русские?
Она молчала.
— Скажите, сударыня, — ядовито спросил Петр, — если бы судьба забросила вас к киргизам или алеутам, вы бы тоже мазали волосы салом и гадили под шкуру в чуме?
— Это все, что вы намеревались узнать? — Екатерина повернулась к двери. — В таком случае я вернусь к телу государыни и буду молиться. Кстати, — мстительная улыбка тронула краешки ее губ, — Вы никогда не задумывались, о чем я молюсь?
* * *
— Зачем он сюда ходит? Лучше бы вовсе не являлся. — тихо шепнула маленькая княгиня Дашкова, дежурившая вместе с другими дамами у траурного катафалка.
Рядом с императором она заметила свою сестру, которая ласково поманила ее пальцем.
— Как твое здоровье, душенька? — Елизавета Воронцова обхватила талию княгини полной рукой. — Государь беспокоится о тебе. Идем отсюда, здесь скучно.
Дашкова инстинктивно отстранилась, но ее уже сменила у гроба другая дама, и она последовала за сестрой. Из смежных покоев доносились смех и веселые голоса. До бесстыдства ярко горели гроздья свечей, многократно отраженные в зеркалах.
Государь вел игру в кампи. Екатерину Романовну потрясло, что здесь, всего в двух шагах от тела покойной императрицы, люди пили, ели, хохотали, говорили дамам двусмысленности, жульничали за картами, и она в своем простом траурном платье нелепо смотрелась среди разодетой публики.
Воронцова держалась хозяйкой вечеринки и принимала от присутствующих странные поздравления. Несколько прусских генералов из голштинцев Петра Федоровича, как бы обмолвясь, пару раз назвали ее: «Ire Meiestat!» — Ваше Величество!
Княгиня начинала чувствовать, что ее самые худшие подозрения относительно сестры оправдываются.
— Тебе, дитя мое, следует меньше бывать в обществе великой княгини. — Елизавета тронула локоть Дашковой.
— Императрицы, — решительно поправила та.
Полное благостное лицо Воронцовой затряслось от смеха.
— Не обижай нас, — Дашкова не заметила, как сзади к ним подошел Петр Федорович. — Уверяю тебя, что куда безопаснее иметь дело с такими простаками, как мы, чем с хитрецами вроде моей жены, которые сперва выжмут из лимона сок, а потом отбрасывают кожуру. Оставайтесь при своей сестре. — Петр Федорович открыто приобнял Воронцову за бедро и, откинув кружева, поцеловал полный локоть. — Ее ждет великое будущее. — Он повлек любовницу к карточному столу, знаками приглашая княгиню следовать за ними.
«Почему она? — думала Екатерина Романовна. — За что Бог так благосклонен к невеждам? Разве она готова к той ответственности, которая лежит на наперснике августейшей особы? Ей дела нет до Отечества!» Дашкова поймала себя на мысли, что сама сыграла бы эту блестящую роль лучше. Если бы, конечно, речь шла о другом государе. Вернее государыне…
 
Глава 5
СВЯТКИ
«Губы, губы… Хорошо, что под вуалью ничего не видно», — Екатерина облизнула искусанный рот.
Две пожилые камер-фрау помогли Като снять тяжелый, неловкий капот и откололи траурную вуаль, тянувшую голову к низу. Императрица почувствовала разбитость во всем теле и знакам приказала женщинам выйти.
В будуаре из-под полу тянуло, пробирая до костей. «Кто сегодня плакал? Бедные глупые гусыни, вам-то о чем жалеть?» Екатерина провела по лбу ладонью и опустилась на диван. Комната плыла перед глазами. Среди этого безобразного, мутного, вывороченного на изнанку дня — бледное лицо Ивана Ивановича с серыми потухшими глазами. «Узнал, каково оно?» При всем раздражении против Шувалова Като было его жаль. В сегодняшней пьесе, кажется, только они вдвоем и вели себя как люди. С той лишь разницей, что он не переигрывал, едва ли даже играл.
У императора хватило совести притащить его на ужин. Первый ужин после нее.
Иван Иванович вошел в залу, остановился у дверей, обвел прищуренными глазами пьяную, разряженную толпу прихлебателей нового императора, хрипло оравшую: «Виват!» — как после большой победы, и, резко повернувшись, вышел на лестницу. Плевать, на все плевать!
Не обратив внимания на окрики за спиной, бывший фаворит спустился вниз по лестнице, представляя с каким наслаждением вмажет перчатками по красному распаренному лицу любого, кто осмелится его остановить. Шувалов сам толкнул плечом тяжелую дверь, на минуту окунулся в ночной ветер и, забравшись в свои сани, все еще стоявшие ближе других к крыльцу, громко крикнул: «Трогай!»
* * *
В ушах у императрицы звенело, при чем в правом глуше, чем в левом — начиналась мигрень. Надо было перебраться в соседнюю комнату на постель, но снова вставать, передвигать ногами…
Полежать Като так и не дали. Дверь распахнулась, и с порывом сильного зимнего сквозняка в комнату ворвалась Прасковья Брюс. Отшвырнув мокрую от снега лисью шапку, графиня с разбегу кинулась к ногам Ее Величества и с хохотом обняла колени подруги.
— Катя! Морозец-то какой! И ночь ясная! — Выпалила она. — Сани летят, как на крыльях! На небе от звезд тесно! Грех на диване бока пролеживать!
Екатерина медленно подняла голову и с укором уставилась в румяное лицо гостьи.
— Грех то, что ты, фрейлина, сегодня не была у гроба императрицы, — устало проговорила она.
Прасковья действительно отсутствовала на траурном дежурстве. Графиня часто пренебрегала придворными обязанностями: опаздывала к выходам августейших особ, не посещала важных церемоний. К ее вызывающе вольному поведению давно привыкли. Но сегодня распущенность Брюс перешагнула все мыслимые границы.
— Я не люблю покойников! — Фыркнула она. — К тому же Святки на дворе…
— Святки? — Молодая императрица привстала с дивана. Такого от Парас не ожидала даже она. — Ты себе отдаешь отчет… Ты понимаешь, что в Петербурге траур? Что государыня скончалась?
— Ну и что? — Парировала графиня. — Государи приходят и уходят. А Святки — великий праздник. Нельзя его пропустить.
Прасковья была крепка какой-то простонародной логикой, по которой радость рождения Царя Небесного не могла быть перечеркнута смертью царя земного. Для нее отказаться от плясок ряженых на Святочной недели было едва ли не большим святотатством, чем не отдать последние почести августейшей покойнице.
Обе женщины с вызовом смотрели друг на друга.
— Ты рехнулась, — наконец, сказала Като, снова укладывая голову на диванную подушку.
— Нет, это ты рехнулась! — Прасковья вцепилась ей в руки и с силой тряхнула императрицу. — Ты что же из-за этой царственной рухляди пропустишь ряженых? Ханжа! Целый день простояла над гробом, рыдала и строила умильные рожи. Очнись! Снимай траур, поехали кататься!