Десятый принц
Пожалуй, это уникальное свойство-умение больше всего и поражало окружающих.
И опять-таки они дружно больше всего опасались побеспокоить Фредерика именно в эти десять минут. Если такое случалось, день у него был испорчен фундаментально, а всем виновным и невиновным доставалась изрядная доля раздражительного гнева, несправедливой ругани и масса въедливого сарказма. Уж на что жена была любима и балована, и то предпочитала дождаться действий супруга, чем самой шевельнуться раньше времени и заявить о причинах бессонной ночи или о терзающих сознание проблемах.
Так что помешать никто не мог. В принципе. Тогда как на самом деле всё сегодня происходило совершенно иначе:
«О чём таком приятном помечтать? – родилась блаженная мысль. – Можно и про… э-э-э?» – вот тут и вторглась в сознание первая странность: лежать было жестко и страшно неудобно. Одеяло на спине не ощущалось и под щекой что-то неприятно надавило.
«Отлежал… – расстроенно подумал принц. – Или я себе вчера позволил алкоголь?»
Излишней тягой к выпивке он не страдал, и по понятиям большинства подданных, являющихся натуральными алкоголиками, мог считаться человеком непьющим. Но иногда бокала два шампанского или чуток отличного бренди себе позволял, и последствия такого позволения организм всегда отменно чувствовал на следующее утро. То есть неудобство позы было быстро, пусть и подспудно оправдано.
Только затем навалился на разум следующий фактор: неприятный запах. Причём запах знакомый, узнаваемый. Получая высшее воинское образование и проживая довольно скромно в отдельной комнате, Фредерик несколько раз попадал в казармы рядового личного состава. В его стране служба была почётна и хорошо оплачиваема, жили солдаты в чистоте и порядке, но всё равно в казарме наличествовал тот определённый мужской дух, который порой сопутствует раздевалкам спортсменов. Вот этот неистребимый запах казармы и ощутили органы обоняния.
Объяснение подобному – сознание не отыскало. Но хуже всего, что улетучилось напрочь желание помечтать и появилась обеспокоенность.
«И не слышно дыхания жены!..» – в последние годы он спал только с ней. Причём каждую ночь (если не был в отъезде) только с ней. А тут он дыхания не мог услышать по иной, невероятной причине: его и нельзя было бы расслышать по причине мощного… храпа! Причём храп вырывался сразу из нескольких мужских глоток!
Это уже выходило за рамки всех догадок, домыслов, предположений и даже буйных фантазий. О шутке не могло быть и речи, об издевательстве – тем более, а недоразумений подобных – попросту не бывает!
Но одна догадка всё-таки мелькнула:
«Наверное Лу не выключила телевизор… Хотя… она его с вечера и не включала… Мм… а что у нас было вечером?..»
Какие-то несуразные сцены замелькали в неожиданно туманной круговерти сознания: бред какой-то толстухи, крики, потасовки, приближающийся прямо к глазам шар… искры из тех же глаз после удара…
Вот тут Фредерик поёрзал щекой по подушке. И понял чётко: это не подушка! Скорей какой-то несуразный валик из брезента! А значит, надо осмотреться и понять, кто это с утра ему осмелился испортить настроение на весь день. Поднял голову, открыл глаза и… окаменел. Да так с минуту и пялился на всё увиденное.
В левую сторону от него отходила линия низких солдатских кроватей, на которых, кроме матраса и валика, ничего больше из постельных принадлежностей не было. На кроватях спали мужчины, про одежду которых можно было выразиться идентично постельным принадлежностям. А говоря по-простому – совершенно голые! Да! Ещё и лысые! И всё это при освещении тускло горящих, забранных решётками фонарей, прикреплённых к стене.
Фредди, даже не касаясь своей головы рукой, понял по движению лёгкого сквозняка, что она тоже лысая. Тело щупать посчитал лишним: однозначно костюм «В чём мать родила». Стало понятно, кто глушил своим храпом дыхание жены. А именно:
«Кошмары! Мне снятся кошмары…! – после чего взгляд был переведён прямо перед собой. – Оп-па! Ещё один!»
Широкий, метра три, коридор вдоль кроватей оказался занят рядом табуреток у изголовий, на которых лежали стопками комплекты обмундирований, а прямо напротив тоже на таком же табурете восседал военный в форме. Он, в свою очередь, тоже с недоумением пялился на Фредди. Освещения хоть и не хватало, но неприятную, уголовную рожу сидящего типа, обезображенную несколькими шрамами и только слегка прикрытую короткой щетиной, удавалось рассмотреть идеально. Всё-таки он находился в метре, не больше. Глубокие, насыщенные бешеной злобой глаза. Трепетные стенки носа, словно принюхивающиеся к окровавленной жертве. Приоткрытые для ругани губы. Видимый во рту, на четверть отломанный передний зуб. И всё это обрамлено ёжиком колючих волос и сидит на толстенной шее, которая резко переходит в такое же, увитое бугрящимися мускулами тело.
И вот этот кошмар, который вначале показался окаменевшим, вдруг ожил и утробно прошипел:
– Чего это ты не спишь?
И только пытаясь отыскать достойный ответ на такой диковинный вопрос, принц вдруг отчётливо вспомнил о событиях вчерашнего дня. Грохот, попытка побега, падение… Потасовка… Прикрытые глаза от несущегося навстречу им шара гадалки… И даже вновь ощутил боль на лбу от попавшей туда бейсбольной биты.
Наверное, поэтому вздрогнул всем телом и ответил совершенно непроизвольно:
– Не спится…
От такого ответа вояка резко вскинулся, затрясся словно в конвульсиях, а потом грохнул таким смехом, что, наверное, и мёртвые бы проснулись. Но не успели ещё спящие толком открыть глаза, как рявкнула сирена боевой тревоги, вспыхнул яркий свет, а подавившийся смехом вояка исступлённо заорал:
– По-а-а-адъё-ё-ём! Встать и немедленно одеться! Потом замереть у изголовья кровати по стойке «смирно»! Выполня-а-ать! Последние, а также самые ленивые будут наказаны жуткой болью!
Из этого всего Фредерик Астаахарский понял только одно: несомненно, что обращаются не к нему. А вот в чём весь остальной прикол, пока и задумываться не пытался. Попросту в неконтролируемой прострации (отнюдь такое любопытством не назовёшь!) перевёл свой взгляд на проснувшихся мужчин, ожидая, насколько хорошо тут поставлена дисциплина и насколько быстро приказание увитого мышцами горлопана будет выполнено.
После чего изумился ещё больше: никто даже не почесался! Нет, несколько человек всё-таки сотворили данное действо, причём в местах ну совсем не выставляемых на всеобщее обозрение, но сделали они это скорей машинально, ничего не соображая. И уж совсем не «почесались» в смысле деловитого и быстрого исполнения раздавшегося приказа. Тогда как выпученные глаза, нервно двигающиеся головы, отвисшие челюсти и прижатые от испуга (а у кого наоборот – оттопыренные) уши говорили о полнейшем непонимании того, что вокруг происходит. Кто отрешённо поглаживал свои лысые головы, кто сидел и тупо пялился на соседей, кто вообще оставался лежать, чуть привстав, а сосед рядом с принцем так и замер в положении на спине, руки по швам. Могло показаться, что его хватил инсульт.
Между тем уголовно смотрящийся горлопан ещё больше взбеленился, повторяя свой первый приказ, а потом перешёл к угрозам:
– За невыполнение – будете все наказаны жуткой болью! Вста-а-ать!!! – ну и надо было видеть, насколько наплевательски, глубоко индифферентно отнеслись голые мужики и к этой команде. Мало того, лица большинства из них стали покрываться красными пятнами недовольства, а то и бешенства. А пару мужчин попыталась что-то строгое и жесткое сказать в ответ. Горлопан заорал: – «Получите!» – и тут же добавил: – «Единичку»!
Все без исключения голяки с криками извернулись, словно угри не сковородке. Но самое дикое и несуразное, что принц Фредерик тоже ощутил такую страшную боль вдоль спины до самых щиколоток, словно его стеганули раскалённой докрасна медной проволокой. Тем не менее, вопя от боли и подлетев над кроватью на добрых полтора метра, он успел заметить, что точно такое же болевое наказание досталось и смуглому соседу с рядом стоящей кровати. Он точно так же, как все, взлетел, пытаясь непроизвольно ощупать собственную спину, на которой до того лежал, и так же дико орал, как и все остальные.