Десятый принц
Звереющий на глазах уголовник разорялся ещё громче:
– Это лишь первое по жесткости наказание! Немедленно одеться и встать у кроватей! Иначе получите по «двойке»!
Фредерик осознал себя чётко, ясно, до малейших деталей, хотя и продолжал корчиться, стоя на матрасе на четвереньках. Он успел рассмотреть несколько новых моментов: направо уже была стена, то есть его кровать была последней в ряду. Ну и то, что смуглый сосед, хоть и умудрился упасть после болевого удара на пол, уже вскочил, оказался возле своей табуретки и резким движением сдёрнул со стопки обмундирования нечто похожее на широкие, чуть ли не футбольные трусы. От большинства остальных коллег по непонятному несчастью неслась слитная ругань, угрозы. Общее количество их оказалось десяток, дюжина от силы. Хотя вначале сдавалось раза в полтора больше.
Тем временем тип продвинулся ближе к центру, метра на полтора. До крайности обозлённому принцу пришла в голову дикая идея:
«Надо этого придурка оглушить! Табуреткой!» – и он прямо с кровати перешагнул изголовье, наклоняясь к единственно доступному предмету мебели, стоящему ближе всего. Это его спасло от второго наказания, потому что было принято за попытку выполнить приказ «одеться!».
– Ах вы, уроды! – возопил неизвестный горлопан. – Не доходит через голову, так получите…
Его крик прервался слаженным воплем, исторгшимся из восьми глоток. И судя по извивающимся, бьющимся об пол телам, боль и в самом деле оказалась намного большей, чем первый раз. Фредди так и замер, заледенев от ужаса, тогда как сосед уже довольно сноровисто надевал на себя довольно плотные, вроде как хлопчатобумажные носки.
– А теперь повторяю последний раз: немедленно одеться и встать по стойке «смирно» у своей кровати! Кто сделает это последним – получит «троечку»! Выполнять!
Подействовало: сразу два человека трясущимися руками потянулись за своими вещами. А тип со шрамами на морде продолжал неистовствовать:
– Вижу, ещё не все поняли?! Получите! – шесть самых неповоротливых получили, кажется, «единички», потому что опять стали извиваться, как уже раз упомянутые угри. Сразу после этого один пострадавший заорал не менее громким, грозным криком:
– Да я тебя сейчас…! – и тут же свалился наземь от «двоечки».
– Всем молчать! За попытку говорить и что-то вякать – боль первого ранга, «единичка». За грубый окрик или ругань в мой адрес – «двоечка». За попытку ударить – «троечка»! Обращаться ко мне только «господин сержант!» и только после моего разрешения. И учтите, наказания по шкале варьируются до «восьмёрки»! После такого «угощения» будете несколько часов валяться измочаленным болью овощем. Живей! Шевелитесь! А то назначу последними, заслужившими наказания лентяев – двоих сразу! Или уже забыли, что сейчас один из вас схлопочет «троечку»?!
Теперь уже стали одеваться все без исключения, а смуглый сосед принца так вообще заканчивал, оправляя на себе уже всё надетое, скорей рабочее, чем военное обмундирование защитно-грязноватых расцветок.
Даже больше всех получивший наказание здоровяк возле шестой по счёту кровати проявил неожиданную сноровку, одеваясь со скоростью отлично обученного спецназовца. Вскоре уже девять человек попытались встать в некое подобие «смирно» возле табуреток собственных кроватей. А вот один явно не торопился, надев только брюки, и теперь с каким-то презрением рассматривал натягиваемую через голову рубаху. Ему и досталось:
– Летит «троечка».
Замешкавшийся индивидуум вдруг несуразно крутнулся на месте, словно в брейк-дансе, свалился на пол и затрясся в неистовой судороге.
– Болевое ощущение «троечка», – перешёл на менторский тон сержант, начав прохаживаться перед строем, – отличается продолжительностью в минуту и полным ощущением всех прелестей в этот период «двоечки» и «единички». Очень отлично прочищает мозги лентяям, даунам и хитрожопым ублюдкам. Кстати, коль у нас по вине самого тупого появилось лишних полминуты, прочту короткую лекцию о причине вашего пребывания здесь. Она проста: вы пока никому и даром не нужны, но вас будут учить сражаться, будут заставлять выполнять скрупулёзно любые приказы и часто убивать самыми изощрёнными способами. Ваша задача: всё это выполнить и выжить! Но для этого стать роботами, идеальными солдатами, выполняющими мою волю не задумываясь и с наивысшим усердием. Остальные разъяснения будете получать по ходу наших занятий. О… самое ленивое животное вроде стало приходить в себя…
Наказанный в самом деле попытался приподняться на локте и просипел:
– Я первый наследник императорск… – и сам себя прервал на полуслове воплем от пронзившей его спину боли: – А-а! У-у-у!
И снова дёрнулся от «единички». Тогда как всеми ненавидимый угнетатель продолжил тем же поучительным тоном:
– Это – для придания скорости! – очередной вопль, и изогнувшийся наследник чего-то там получил сразу повторное болевое наказание. – А это – за нарушение приказа разговаривать без разрешения! – рявкнул сержант, и тут же последовало третье идентичное наказание. – Ну и добавка по поводу того, кто вы есть. Я этого не знаю и знать не хочу! И глубоко плевать на ваши родословные! Здесь вы никто! И отныне ваши имена заменяются номерами. На левом фланге вашей шеренги стоит Первый, на правом – Десятый. Ну?! – Он шагнул к спесивому парню, который с трудом поднимался на дрожащих ногах у третьей по счёту кровати. Горлопан зарычал на него не хуже льва в дикой саванне: – Шевелись, дебилоид ленивый! Цегуни рекаля! – и хлёстко нанёс несколько пощёчин, так и не завершившему одевание Третьему.
Причём получилось не настолько больно, как унизительно и невероятно обидно. Налившийся краской бешенства парень резко распрямился, как пружина, косясь на единственно здесь возможное оружие. В глазах сержанта проклюнулось нечто вроде интереса, и он даже шагнул ближе к избиваемой жертве. Похоже, ему стало любопытно, решится ли тот на открытое сопротивление.
Оказалось, что не один Фредерик Астаахарский или всё тот же Третий мечтали проломить башку этому уроду табуреткой. Потому что удобным моментом попытался воспользоваться Шестой. Он в присяде и в движении вперёд постарался подхватить табуретку Пятого и в дальнейшем прыжке с места вознамерился всей массой объединённого с оружием тела достать садиста-уголовника. Видна была и отличная моторика атаки, и невероятная скорость движения, и несомненный опыт в подобных вещах отлично тренированного тела.
Да только, увы, ничего не получилось. Ещё в момент самого начала прыжка по нападающему ударила «троечка», превратив его в банальную, трясущуюся от боли статую. Статуя, выпуская табуретку из рук, рухнула за спиной сержанта, который не оглядывался даже, а просто сделал шаг вперёд. При этом Третий, уже в который раз, изогнулся от удара невидимого хлыста по спине и получил последнее предупреждение:
– Ещё раз застынешь на месте вместо исполнения моего приказа, буду наказывать только «двоечками». Одеться и встать в строй! – затем, даже не глядя на жертву своего насилия, тянущуюся к рубахе, развернулся к дёргающему в конвульсиях боли Шестому и обвинительно ткнул в него указательным пальцем: – Так будет с каждым! К тому же при особо большой «симпатии» с моей стороны я для наиболее шустрых, наглых или резвых не пожалею «четвёрочки» или «пятёрочки». Учитывайте это, олухи!
Носком своего армейского ботинка он откатил тело чуть в сторону и прошёл к центру коридора. Там развернулся и опять рявкнул:
– Пятый! Твоя табуретка должна стоять у изголовья твоей кровати!
Тот посмотрел исподлобья на горлопана и словно выплюнул из себя:
– Ну так поставь её на место! – и сжал до белизны кулаки, пытаясь приготовиться к отражению болевой атаки. Но её сразу не последовало, раздалось наущение, сопровождаемое поднятым, на этот раз вверх, указательным пальцем:
– Я только что упоминал про особо наглых. Этот… – палец опустился на поднимающегося Шестого, – ничем меня не оскорбил, пытаясь просто убить. А вот ты… – всё тот же палец, который десять пар глаз страстно мечтали выломать одним только ненавидящим взглядом, теперь указал на Пятого, – меня пытаешься унизить. Возомнил себе, что имеешь право приказать своему командиру…