Наследники Демиурга
Короче говоря, Сотникову-младшему почитателями его (и в особенности отцовского) таланта было сделано предложение, от которого, как говорится, нельзя было отказаться. Нет, «Кольта» сорок пятого калибра ему никто к голове не приставлял. И даже контракт кровью подписать не требовал. Собственно, ни контракта, ни вообще каких-нибудь бумаг не было и в помине. Имело место джентльменское соглашение, согласно которому он, Сотников Владислав Георгиевич, начинающий писатель-фантаст, обязался написать для неведомых заказчиков в трехмесячный срок книгу, неважно, роман, повесть или эссе, определенного содержания…
Вот содержание-то и смущало больше всего.
По желанию заказчиков, описываемые в книге события должны были происходить приблизительно в 2025 году, причем всякого рода технические подробности, характерные персонажи и прочие писательские «штучки-дрючки», как выразился двойник незабвенного Иосифа Виссарионовича, никого особенно и не интересовали. Главным должно было быть то, что действие романа развивалось в России, где давно и бесповоротно победил ислам в одной из самых радикальных его форм. В Москве и на окружающих территориях, по неведомому капризу «меценатов», все должны были жить исключительно по законам Шариата…
* * *Проснувшись на следующий день после памятного разговора, Владислав сначала легкомысленно посчитал все происшедшее сущим бредом, признаками надвигающейся шизофрении или чего-нибудь похуже, если есть в психиатрии, о которой он имел самые смутные представления, что-то хуже шизофрении… Однако пресловутый конверт, весомо оттягивающий внутренний карман старенького, лоснящегося на локтях пиджачка грязно-мышиного цвета, то есть самого приличного на излете развитого социализма, когда и был куплен, висевшего, по студенческо-холостяцкой привычке, на спинке стула, увы, быстро развеял иллюзию.
Садиться за заказ явных клиентов психушки не хотелось. Ну кто, скажите на милость, в России, ведущей нескончаемую войну на Кавказе и не менее тяжкую борьбу в тылу с «лицами всякой-там-разной национальности», напечатает, хотя бы микроскопическим тиражом, подобную лабуду? Полный абсурд! Никогда, даже если в авторах книги будут числиться не только Сотников-младший или даже оба Сотниковых – и старший, и младший, а даже сами братья Стругацкие, Роберт Энсон Хайнлайн или тот же «король российского книжного рынка» Бушков Александр Батькович, поодиночке и скопом! Да что там Стругацкие-Хайлайны! У Толстого бы подобное не приняли, будь он хоть Лев Николаевич, хоть Алексей… Вообще-то, помнится, Лев Николаевич, как раз, о Кавказе-то и написал изрядно.
Хотя Владислав и понимал преотлично (может быть, лучше иных понимал, на собственном горьком опыте), что в национальном кавказском менталитете склонности к безобидным шуткам и розыгрышам не прослеживается и такие деньги они просто так в руку не суют, целую неделю оттягивать неизбежное как-то удавалось. Удавалось бы и дольше, нашлись бы всякие уважительные (для себя, разумеется, не для заказчиков) и благовидные предлоги, если бы не проклятый телефонный звонок.
Грубоватый голос с едва заметным кавказским акцентом на другом конце телефонного провода неожиданно вежливо поинтересовался как идут дела с «нашей книгой». Так же вежливо собеседник выслушал бессвязный лепет Сотникова-младшего насчет творческих потуг, вдохновения и всего такого, затем не менее кротко задал несколько вопросов. Его живо волновало здоровье отца Владислава, Георгия Владимировича, школьные успехи сына Сашки и, в довершение ко всему, планы на ближайшее будущее некой Ирины Евгеньевны. Высказав все это, он, не меняя тона, коротко попрощался и уступил свое место в трубке и, соответственно, в ухе Владислава коротким гудкам.
Сотников еще долго стоял у кухонного окна, прижимая к уху гудевшую трубку и бездумно следя за струящимися по стеклу потоками ночного дождя, подсвеченными снизу загадочным зеленоватым светом одинокого уличного фонаря, бог весть как уцелевшего при очередном российском лихолетье.
«Ирка-то тут при чем? – сверлила мозг простая и незамысловатая, как четырехгранный штык допотопной „трехлинейки“, мысль. – Ну отец, ну Сашка, это все несложно просчитать и вычислить, а про Иринку-то, как они узнали?..»
По всем раскладам выходило, что писать чертову книгу придется, потому что вряд ли даже возвращенный с глубочайшими извинениями конверт сильно повлияет на исход дела. Просто-напросто, большой пряник и маленький кнут легко поменяются местами и, естественно, размерами, только и всего. При этом кнут, скорее всего, будет большим и страшным, а пряник – микроскопическим. Если вообще будет.
Знать бы еще, за каким чертом сдалась неведомым меценатам эта книга…
Владислав перечитал написанное еще раз, почеркал немножко красной ручкой, кое-что поправил, попытался продолжить, но, побарахтавшись на середине фразы, в сердцах швырнул тоненькую пачечку листов в ящик стола. Для первой главы сойдет. Не на Пулитцеровскую же премию он претендует, в конце концов, не на Букеровскую, не на Нобелевку пресловутую, Бунин недоделанный!
Всю ночь беспокойно ворочавшемуся на своем диванчике Сотникову-младшему снился только что порожденный им в муках Мансур (как его, интересно, по батюшке-то?) Рахимбеков.
Кадавр [3] имел еще зыбкие, текучие черты лица и почему-то пребывал в одних темных очках и белоснежном пиджаке, распахнутом на заросшем курчавой, черной и блестящей, просто вороной растительностью выпуклом брюшке. На лацкане пиджака, рядом с невразумительным блестящим значком, сияла бляшка, похожая на виденную в каком-то французском фильме розетку Ордена Почетного Легиона. Только не красного, а зеленого цвета.
Кошмарное создание почему-то кровожадно подступало к своему «родителю» с зажатым в кулаке дедовским кинжалом. Кинжал, в противовес ко всему остальному, был фантастически реален, весь покрыт затейливой чеканной насечкой, различимой во всех мельчайших подробностях… Слава богу, снайперскую винтовку с прикладом, изукрашенным серебряными гвоздиками, маячившую прямо в воздухе позади него, кавалер Ордена Полумесяца приберегал на потом.
Из-за плеча полураздетого монстра выглядывали уже настолько фантасмагорические личности, что сон, не задерживаясь в стадии триллера, сползал в совершеннейший кошмар.
Черты проклятого Мансура только-только начали складываться во что-то более или менее осмысленное, но было уже поздно. Зажав Владислава в каком-то тупике промышленного вида (не то излюбленный голливудскими киношниками заброшенный завод, не то вполне русская заводская свалка), персонаж, кровожадно ухмыляясь ежесекундно меняющимися губами: то плотоядно-пухлыми, то змеино-тонкими, поднес холодное лезвие кинжала к горлу своего создателя. Последним, что увидел Владислав, были потрясающей красоты женские полураскрытые губы на одутловатом небритом лице, губы полные и свежие, обнажавшие желтые и кривые, прокуренные насквозь зубы…
– Владик, проснись! – Встревоженный не на шутку отец, видимо прикативший свое кресло на крик, тряс слабой рукой сына за плечо. – Проснись! Приснилось чего?
Ночной дождь давно кончился, и за посветлевшим окном вовсю прочищали горлышки повеселевшие пичуги. На стенных часах, мерно посверкивающих в своем темном футляре латунным маятником, было только половина шестого, но спать, когда в Стране Песочного Человека бродят такие уроды, да еще с обнаженным холодным оружием – простите покорно, нет никакого желания!..
Пока, кое-как успокоив разволновавшегося старика и заодно выполнив на пару часов раньше все неизбежные и неприятные утренние обязанности, Владислав приводил себя в порядок, ставил чайник, словом занимался рутинными и незаметными, как сердцебиение, делами, стрелки перевалили половину седьмого. Снова ложиться было уже бессмысленно, и Сотников-младший задумчиво остановил свой взгляд на телефоне. Наверняка Иринка уже встала – ей к полдевятого в поликлинику, а добираться туда на метро чуть ли не через половину Москвы.