В небе Украины

Он отчетливо видел вражеские танки. Рука невольно потянулась к пистолету. Но силы покидали его. Хитали уже не слышал сержанта Яковенко, не чувствовал ног, они словно в вате утонули — ни боли, ни ощущения, ни привычной опоры под ступнями.
Вдруг совсем рядом взревел мотор и в глаза уперлись два желтых огня. Грохот двигателя сотрясал землю.
— Свои! — неистово закричал Яковенко, силясь сбросить фонарь с кабины летчика.
Хитали очнулся. Перед глазами прямо по кустарникам, напрямик к его самолету, несся танк. Слышатся хлопки выстрелов, тяжелые рыки моторов. Танк останавливается, и из люка выскакивает танкист в черном комбинезоне.
Увидев над собой грязное, небритое лицо и замасленный черный шлем, Хитали спросил:
— Кто ты?
— Отошел! — обрадовался танкист. — Мы давно за тобой следили. Думали, не дотянешь. А тут немцы подоспели. Представляешь?! Ну, конечно, пришлось охладить пыл фрицев. Сам понимаешь, не могли же мы тебя на нейтральной оставить. Почти из-под носа у них выхватили. Правда, одну тридцатьчетверку потеряли…
Не скрывая радости, Хитали похлопывает по плечу Яковенко, крепко пожимает руку танкисту, который, рискуя жизнью, спас их.
Комдив, организовавший с вечера поиск экипажа, был несказанно рад, встретив живыми и невредимыми Хитали и Яковенко. Он смотрел на них, и в его светлых, блестящих глазах теплилась радость. Казалось, подполковник помолодел.
Комдив сделал все, чтобы быстрее доставить экипаж к месту. Но как быть с Хитали теперь? Ведь не запретишь ему летать. Пусть даже эскадрилья без него временно обойдется, но он, Хитали, без эскадрильи и часа прожить не мыслит.
Ноги сами понесли Захара Хиталишвили на аэродром, а там на стоянку, авось, да и найдется для него самолет. Желание сразиться с врагом бушует в крови комэска, и он уже не чувствует ни боли, ни усталости. Впереди Латвия, Литва, Восточная Пруссия. Впереди очень много дел.
А там, за каждой сотней километров, и логово фашизма — Берлин.
 XXXI 
Не найти среди нас, ветеранов, такого, кто мог бы забыть своего командира. Навсегда остался и в моей памяти подполковник Василий Николаевич Рыбаков — командир нашей 206-й штурмовой авиационной Мелитопольской дивизии.
Человек он был не из робких, и в критический момент, не дрогнув, дорого отдал свою жизнь.
Разве мог тогда кто-нибудь из нас подумать, что за два месяца до конца войны Василия Николаевича не станет? Мне понадобились годы, чтобы найти воздушного стрелка Кондрашова и узнать от него подробности гибели комдива. Встретившись с глазу на глаз с врагом, подполковник Рыбаков предпочел смерть плену.
Может, когда-нибудь в Литве на том месте, где принял последний бой комдив, будет воздвигнут памятник, который напомнит людям о героизме советского офицера, дравшегося до последнего патрона, а последним покончившего с собой.
С годами стираются детали, зато отчетливее, ярче вырисовывается то главное, существенное, что отличало комдива от других: мужество, мастерство, смелость, большие знания, огромная любовь к людям.
Наш корпус перебрасывается на Литовское направление. Садимся в местечке Ширкшинай. Кругом израненная, обожженная войной литовская земля.
С перелетом на Первый Прибалтийский сразу началась интенсивная боевая работа. Приходилось туго — надо было изучить район боевых действий, ввести в строй молодежь, «ловить» погоду. А погода здесь не баловала солнечными днями.
Хорошо, что комдив Рыбаков перед отлетом на это направление организовал ночные полеты на самолете «По-2».
Вначале казалось непонятным, зачем летчикам-штурмовикам ночная подготовка? Со временем поняли, что без этой подготовки трудно бы пришлось здесь в Прибалтике. Сам по себе ночной полет исчислялся двумя-тремя часами, но как пригодились нам эти часы! Приобретенный опыт полетов по приборам облегчал освоение полетов в сложных метеорологических условиях днем.
Прибалтика впоследствии не раз экзаменовала летчиков, и этот экзамен был выдержан с честью.
В землянке комдив Рыбаков и комэск Хитали не отрывали взгляда от карты. Красный карандаш командира дивизии прошелся вдоль железной дороги, затем неожиданно остановился на железнодорожной станции Резекне.
— Здесь! — проговорил он, поворачиваясь к Хитали. — Через этот железнодорожный узел противник продолжает проталкивать один за другим воинские составы. Надо во что бы то ни стало воспрепятствовать этому движению.
Хитали задумался. Задача вроде проста и понятна: нарушить железнодорожное движение, нанести удар до обнаруженному эшелону. Но решить ее не так-то просто.
— Далековато, — озабоченно произнес комэск. — Почти двести километров.
С сосредоточенным видом, мысленно проверяя каждого летчика в отдельности, Хитали решает, кого можно будет выпустить на боевое задание; одновременно он намечает маршрут и производит штурманский расчет. От напряжения у Захара залегла на лбу глубокая складка, брови сошлись к переносице. Но вот он вскинул глаза на комдива и утвердительно произнес:
— Вылетать нужно только парами. Иначе не хватит горючего. «Охота». Только «свободная охота».
— Да, да, — согласился комдив, понимая, что большими группами вылетать рискованно. К тому же погода настораживала. — Внимательно следите за изменением метеообстановки, — напутствовал Василий Николаевич. — В случае чего… Словом, действуйте по обстановке.
Да, далеко не все предусмотришь здесь, в землянке, А в полете на «охоту» достаточный простор для инициативы. При этом летчики не связаны в маневре, да и цель выбирается ими по своему усмотрению. «Свободная охота» — соблазнительная штука, вот только не всегда ясно, кто за кем охотится — ты за противником или противник за тобой.
— Вылетайте, — объявил комдив. — Кого возьмете в ведомые?
— Головкова, — ответил Хитали.
— Ну что ж, Головкова так Головкова. Жду с победой!
Хитали застегивает планшет и направляется в противоположный угол землянки. Увидев сидящего на нарах Георгия, который играл в домино, окликнул:
— Головков, со мной на «охоту»! Георгий с силой ударил по дощатому столу фишкой и восторженно объявил:
— Рыба! — Затем молча взял планшет, надвинул на голову шлемофон и направился к выходу.
Они готовились на боевое задание одни, и в то же время не одни. Рядом были друзья, с которыми несколько минут назад сидели в землянке. С ними был командир дивизии, сказавший скупо и тепло на прощание: «Жду с победой». Нет, не одни они. Несколькими минутами позже вслед за ними пойдут очередные пары штурмовиков.
Острый взгляд Хитали скользнул по наплывавшей облачности, затем по механику, который ждал сигнала на запуск.
— Кажется, пора, — проговорил Захар.
В этот момент зеленая предупреждающая ракета взмыла в осеннее небо. Прежде чем она упала на землю, Хитали успел удовлетворенно бросить:
— Дождались, наконец.
Могучая энергия более полутора тысяч лошадиных сил мотора сотрясает кабину «ильюшина». Но тормоза сдерживают эту силу.
— Разрешите взлет? — запрашивает Хитали по радио.
— Взлет разрешаю.
Самолет отпущен с тормозов. Пара «илов» пошла на взлет. Чуть погодя за ней пойдет вторая, затем — третья.
В пути от аэродрома до цели, а летели в район Резекне, где час назад был обнаружен железнодорожный эшелон, Хитали и Головков не сказали друг другу ни одного лишнего слова, кроме того, что предусмотрено:
— Перехожу на бреющий…
— Подойди поближе…
— Порядок…
Погода ухудшалась, низкие многослойные облака протянулись на сотню километров, они скрадывали видимость, ухудшали ориентировку.
Уже должна показаться железная дорога. Хитали делает небольшой подскок, чтобы осмотреться, и опять переходит на бреющий. Он предельно лаконичен и спокоен в воздухе. Но никто не знает, какие усилия нужны летчику, чтобы в такую погоду не отклониться от проложенного маршрута. Самолет идет как по струнке, летчик точно ведет машину в нескольких метрах от земли.