Грехи ангелов

– Привет! – услышала Джеки.
Застигнутая врасплох, она смущенно оглянулась.
– Ты, должно быть, Джеки? – спросил вошедший молодой человек.
Об этом не так уж и трудно было догадаться, поскольку она была очень похожа на Дэвида.
– А ты… – пробормотала она. – Ты…
– Я Джемми.
– Конечно. Извини. Я немного задумалась…
Джемми улыбнулся и пожал протянутую ею руку. В его глазах светился нескрываемый интерес.
– Кажется, ты приехала рановато? – сказал он, имея в виду занятого в кабинете отца.
– Да, пожалуй.
– В тебя можно влюбиться, – продолжал он, не отпуская ее руку. – Впрочем, ты и сама знаешь, насколько хороша.
Джеки покраснела.
– А ты всегда такой… – Она запнулась, подбирая подходящее слово.
– Прямолинейный? – подсказал он.
– Вообще-то я назвала бы это иначе, – пробормотала Джеки, высвобождая свою руку.
– Прямолинейный или как там еще – такой я, наверное, и есть, – кротко согласился Джемми. – Мой отец никогда не учил меня обходительности.
Она подумала, как в нем еще много мальчишеской нетерпеливости и непосредственности. Интересно, сколько ему лет? Ее отец как-то упоминал о его возрасте. Наконец Джеки вспомнила: ему двадцать четыре года. У нее было странное ощущение: он казался ей одновременно и младше, и старше своих лет.
– Я должен идти, – сказал Джемми. – Меня ждет Клэр. – Он приподнял руку, через которую была переброшена красная шаль. – Она попросила принести ей это.
– Вы собираетесь на прогулку?
Он кивнул.
– Ладно, еще увидимся.
– Очень на это надеюсь, – с теплой улыбкой сказал Джемми.
– Передай от меня привет Клэр, – попросила Джеки.
– Обязательно, – уже стоя у двери, пообещал он.
Джеки посмотрела в окно. Джемми стремительным легким шагом пронесся по дорожке перед домом. У него была грация атлета, и смотреть на его движения было одно удовольствие. Догадывался ли он сам об этом?
Итак, ему двадцать четыре. Он на шесть лет младше ее. Однако разница в возрасте кажется еще значительнее. Должно быть, все дело в том, что с некоторых пор в ней проснулись материнские чувства.
Джеки допила джин с тоником, и ее мысли неохотно вернулись к Дрю и его «другой женщине». Эти воспоминания мучили ее.
Удивительно, как это она могла быть такой дурой, что не поняла сразу, не почувствовала кожей, что Дрю спал с другой. В конце концов он серьезно прокололся, и та, другая женщина ухитрилась раздобыть у него телефон Джеки. Трудно поверить, но она позвонила Джеки и рассказала все – со всеми гадкими подробностями. В конце своего рассказа она даже всплакнула. Не то жаловалась, не то пыталась шантажировать. Джеки с отвращением бросила трубку и принялась собирать вещи.
Несколько мгновений она сидела и вслушивалась в тишину. По крайней мере Дрю оказался не слишком удачливым «охотником». По-видимому, он имел какое-то отношение к Кароччи, влиятельному и богатому итало-американскому семейству, и регулярно получал деньги. Он даже заговаривал о том, чтобы отвезти ее познакомиться со своими родителями, которые якобы жили на острове неподалеку от Капри, и обещал ей там классный отдых. Она поверила ему. Да ведь, собственно говоря, у нее не было никаких оснований не верить. И к тому же на вечеринку ее матери просто не мог попасть случайный человек – кто-то, кого бы предварительно не проверили и не перепроверили. Тем не менее Анжела предостерегала ее относительно Дрю. Впрочем, Джеки давным-давно перестала прислушиваться к советам матери – может быть, лет пятнадцать тому назад.
Тони Кассини, третий муж матери, переполнил чашу терпения Джеки. Когда она праздновала свое пятнадцатилетие, он полез к ней с поздравлениями и при этом обнимал ее чересчур уж крепко, а целовал слишком долго. Так долго, что его губы успели переместиться с ее щеки к дрожащим полураскрытым губам, а затем и на ее шею. Потом вдруг появилась мать. Она словно подгадала этот момент. Появилась и застыла на пороге со свирепым выражением на улице. Вообще-то Джеки была весьма обрадована ее появлением, но мать густо покраснела, а потом, шагнув к дочери, вдруг залепила ей увесистую пощечину, которая едва не сбила ее с ног и надолго оставила след на лице. Звук был похож на удар бича. После пощечины в комнате воцарилась мертвая тишина, а мать и дочь молча смотрели друг на друга. После этого случая Джеки отправили в Англию, к отцу.
Воспоминания были до того отвратительны и мучительны, что Джеки с радостью выбросила бы их из головы навсегда.
Она встала и подошла к небольшому роялю отца. На его сверкающей полированной крышке в беспорядке валялись старые театральные программки. Большинство с фотографиями Дэвида. Это были этапы его актерской карьеры. Здесь ничего не изменилось и, казалось, не изменится никогда. Последнее обстоятельство заключало в себе, может быть, главную прелесть этого дома.
– А как насчет независимых продюсеров, таких, как Ллойд Вебер и Камерон Макинтош? – поинтересовался Дэвид. – Полагаю, ты обращалась к ним?
Джеки кивнула и устало улыбнулась, глядя на своего высокого седовласого отца.
– И не забудь, есть еще Роберт Фокс, а также Тельма Хольт. Они тоже могли бы помочь.
– Все они были со мной очень милы и вежливы, однако никто из них не проявил особенного интереса. Они уверены, что «Мэрилин» не будет иметь успеха, – печально ответила она. – Кроме того, все они связаны другими проектами.
– Думаю, они просто осторожничают, но ты не должна осуждать их за это. Ты же знаешь, что в прошлом году провалилось сразу десять мюзиклов, и люди, вложившие в них деньги, потеряли несколько миллионов фунтов.
– Да, я знаю, – ответила она. – Но такие мюзиклы, как «Мисс Сайгон» и «Фантом», продолжают приносить доход.
– Что они из себя представляют, эти мюзиклы! – сдержанно улыбаясь, проговорил Дэвид. – Одна позолоченная чепуха, и больше ничего.
– Конечно, ты прав. Это больше похоже на игру в рулетку или лотерею, чем на искусство… – со вздохом согласилась Джеки, но тут же добавила: – Однако в основе моей постановки биография яркой личности, и каждый человек найдет в ней что-то для себя. Она содержит в себе все слагаемые успеха. По-моему, «Мэрилин», с коммерческой точки зрения, стопроцентное предприятие.
Дэвид лукаво улыбнулся.
– Все так говорят о своих постановках… – мягко заметил он, внимательно посмотрев на дочь.
– Папа, я работала над этим целых пять лет! – горячо воскликнула она.
– Знаю, Джеки.
Ее лицо разрумянилось от возбуждения. Таким же и он был когда-то. Только много-много лет назад.
– А ты обращалась в Комитет по культуре? – поинтересовался Дэвид.
– Ты, наверное, шутишь! – ответила Джеки с едва сдерживаемым раздражением. – Если бы у них и были деньги, то едва ли они дали бы их продюсеру, о котором еще никто не слышал… Вдобавок не забывай, сейчас никто не желает связываться с мюзиклами. – Она покраснела еще сильнее. – И наконец, в моем спектакле не будут играть звезды, а это значит, что мне нечего предложить публике в качестве наживки.
– Когда ты была бы готова к премьере?
– В феврале или в марте следующего года.
Он недоуменно приподнял брови.
– И все, что тебе нужно для этого, два с половиной миллиона фунтов?
Джеки кивнула.
– Может быть, даже меньше. Если нам, конечно, повезет, – сказала она.
Дэвид не смог сдержать вздоха.
– Однако две трети этой суммы тебе уже удалось собрать, не так ли? – спросил он немного погодя. – Включая твои собственные деньги.
– Альдо Моррис, композитор и музыкальный режиссер, внес сто тысяч, а его брат – пятьдесят. Десять и пятнадцать тысяч вложили Гордон Макки и Джой Ньюби – наши поэты. Еще семьдесят пять тысяч дал наш режиссер Макс Локхарт. Два австралийских антрепренера обещали дать еще триста пятьдесят тысяч. Один японец, большой фанат Мэрилин Монро, даст тоже триста пятьдесят. Я также убедила баронессу Грейшотт, которая спонсировала мой «Святой Грааль», вложить пятьдесят тысяч… – Джеки сделала паузу, чтобы перевести дыхание. – Есть еще и другие, более мелкие спонсоры. В общей сложности нам осталось собрать приблизительно семьсот пятьдесят тысяч фунтов. Я уже положила на депозит семьдесят тысяч фунтов, которые тоже пойдут на постановку спектакля. И вот теперь я задействовала весь мой капитал. Больше у меня ничего нет…