Раскадровка (СИ)

ЛИНДСЕЙ:
Помнишь, что Карла сказала как-то о секретах, когда мы сидели здесь?
ВИКРАМ:
Нет. Напомни.
ЛИНДСЕЙ:
Секрет только тогда бывает настоящим секретом, когда ты мучишься, храня его.
ВИКРАМ:
Сущая правда, блин!
В ванной перестала течь вода. Том прислушался. Он надеялся, что Эффи ляжет в постель и скоро уснет, а на утро они вместе позавтракают и поедут на работу, и с момента, когда переступят ворота киностудии, снова станут просто коллегами. Закипал чайник и за его возрастающим шумом Том уже не мог различить происходящего в спальне, а потому снова опустил глаза в сценарий.
ЛИНДСЕЙ:
И эти копы не сказали никому, где я?
ВИКРАМ:
Нет, им просто надо было выяснить, что ты за птица. Они расспрашивали о тебе на улицах и в трущобах. Ребята, с которыми ты работал, хорошо о тебе отзывались.
Чайник закипел и выключился, дверь спальни открылась, и в коридоре послышались босые шаги. Том попытался укрыться «Шантарамом», но это было напрасное ребячество, он понимал это. А потому, всё ещё делая вид, что сосредоточено читает, спросил:
— Хочешь чаю?
Эффи, чьё присутствие он ощущал буквально физически, пропустила его вопрос мимо внимания и задала встречный:
— Хиддлстон, сколько у тебя таких как я в Торонто? А в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Лондоне?
Он захлопнул и отложил сценарий, поднял голову и раздраженно процедил:
— Эффи, послушай…
Она стояла в дверном проеме, полностью одетая, растирая влажные пепельные волосы полотенцем.
— Нет, не нужно, — её лицо было спокойным, она смотрела своим обычным придирчивым взглядом, будто оценивала нанесенный грим. — Ты ничего не обещал, ты закончишь съемки и уедешь из Канады — я понимаю и принимаю эти условия без возражений. Просто…
Она опустила полотенце и склонила голову набок. Длинная челка завалилась следом, спадая на глаза.
— Тебе, наверное, так одиноко в этой твоей жизни. Рядом с тобой нет никого. Каждый раз тебе приходится начинать всё заново, с новым временным человеком, с нуля выстраивать стену. Ты не заблудился в лабиринте этих стен?
Её слова капали на него обжигающе холодной ртутью, она растекалась и просачивалась под кожу, вызывая болезненный, тревожный зуд. Том сам добровольно согласился на одиночество и лечил его обострения симптоматически вот такими вечерами, не имеющими продолжений. Наименьше ему сейчас хотелось выслушивать собственный диагноз от одноразового лекарства.
— Я вызову тебе такси, — произнес он, и голос его прозвучал угрожающе хриплым и злостным.
***
Пятница, 18 апреля 2014 года
Лос-Анджелес
Бизнес-лаундж авиакомпании «Юнайтед» в аэропорту Лос-Анджелеса в пятничный полдень, к счастью Норин Джойс, оказался немноголюдным. Глубокие белые кресла в нём стояли повернутыми друг к другу обособленными четверками с пуфом или журнальным столиком посередине, пол был застлан темным узорчатым ковром, а вдоль панорамных окон выстроились пышные вазоны, рассеивающие в своих широких листьях яркий солнечный свет, заливающий летное поле и протекающий оттуда в зал. Норин, с небольшой ручной кладью, перекинутой через локоть курткой и с воткнутыми в волосы солнцезащитными очками, которыми пыталась оградиться от ослепительных вспышек нескольких затерявшихся в зоне регистрации папарацци, мягко ступала в поисках свободной четверки кресел.
Всё утро она провела в дороге из трейлерного городка в пустыне, нервно выпрямившись в сидении предоставленной киностудией машины и судорожно сжимая руль. Норин не любила водить, особенно на скоростных федеральных трассах, но должна была попасть на сегодняшний двухчасовой рейс до Солт-Лейк-Сити, потому что следующие полностью свободные от съемок сутки стояли в её графике нескоро, а сценарий Уэсли Осборна Колдуэлла не давал ей покоя всю неделю с того момента, как она перевернула его первую страницу. Сегодня же ночью последним рейсом она должна была вылететь обратно, и эта строгая ограниченность времени на встречу с режиссёром сдавливала ей голову, и все вопросы, все мысли, предположения, возражения, сомнения и страхи — всё, что оказалось в её мозгу после прочтения сценария, закипало и выплескивалось. Ей срочно нужно было упорядочить и систематизировать этот огненный смерч.
Найдя подходящее место, она умостилась в кресле, выудила из сумки сценарий, из которого возмущенно торчали разноцветные закладки, и оглянулась в поисках ручки или карандаша. Кафетерий, пустые столы, сотрудница авиакомпании у стойки возле входа, женщина присела у раскрытого чемодана, мужчина в кресле из соседней четверки держал возле уха мобильный телефон и часто кивал, мужчина через проход склонился к лэптопу на низком столике, слушал что-то в паутиной повисших наушниках, отбивал носком ботинка ритм и опущенными на колено пальцами перебирал невидимые струны. Норин замерла.
Ей был знаком этот профиль: покатый лоб, острый нос и тонкие, словно скептически поджатые губы. Волосы коротко отстриженные, но вьющиеся и пышные.
— Том?
Он не отозвался, но его длинную поджарую фигуру сложно было спутать с кем-то другим. Синяя стеганная куртка и красная клетчатая рубашка, темные джинсы, затертые ботинки, к креслу привален расстегнутый рюкзак — разительный контраст смокингу или точно посаженному костюму с телепередачи, но это определенно был Хиддлстон. Норин отложила сценарий, встала и осторожно к нему подошла.
— Том!
Он не услышал, но краем глаза заметил движение и насторожено покосился. В его глазах мелькнуло обреченное понимание того, что его узнали, и губы дрогнули в преддверии пустой механической улыбки. Он вытянул наушники, поднял голову и посмотрел прямо в лицо Норин. На долю секунды он очевидно растерялся, а затем резко вскочил и сдавленно выдохнул:
— Ты… ты что здесь делаешь?
Его удивленный взгляд скользнул вниз и вверх по её фигуре, проверяя, в самом ли деле это была она.
— Жду свой рейс, как и ты, — хохотнув, ответила Норин и шагнула ему навстречу. Том схватил её за плечи и втянул в объятия, сжав так неожиданно сильно, что Джойс непроизвольно выдохнула.
— Я так рад тебя видеть, — сказал он и прислонился к её щеке губами.
— И я тебя. Где бы ещё мы могли с тобой встретиться?
— Правда, — он всё ещё обвивал её руками, и его голос она одновременно услышала и ощутила передавшейся из его тела вибрацией. Он пах знакомым древесно-травяным одеколоном, а ещё немного пылью города и кофе.
— Куда летишь? — спросил он, наконец отступая.
— В Солт-Лейк-Сити, а ты?
— Съемки?
— Нет, я отсюда со съемок туда на встречу с режиссером нового проекта.
— Замечательно. А я отсюда с прослушивания в Торонто на съемки.
Запала пауза. Они стояли друг напротив друга, взволнованные и улыбающиеся, и Норин вдруг поймала себя на том, что и в самом деле была рада Тому. Его присутствие в этом лаундже отвлекало от лихорадки её мыслей.
— Давай присядем, — предложил Том.
Они сели, и между ними оказался стол, открытый лэптоп и бумажный стакан.
— То как прошли пробы? — спросила Норин. — Как думаешь, получишь роль?
Порой ей трудно было находиться в чьём-то обществе, ей стоило больших усилий вести себя непринужденно и заводить праздную светскую беседу. В мире шоу-бизнеса все вокруг — актеры, агенты, сценаристы, журналисты, режиссеры, представители кинокомпаний, критики, работники съемочных площадок — были смертоносными хищниками, и об этом всегда приходилось помнить. Те, кто добился некоторых успехов, прошел уже не по одному трупу и волок за собой зловонный кровавый шлейф, но большинство из них весьма убедительно казались приятными и совестливыми людьми. Они говорили о мире во всем мире, проводили сборы денег на благотворительность, выпячивали глубинную моральность каждого своего проекта, расхваливали коллег и конкурентов, предлагали дружбу и даже дозированные порции собственных тайн, но при малейшем конфликте интересов вонзали нож под ребра. Это была постоянная борьба за выживание, где врагами были все вне зависимости от именитости, пола, возраста и амплуа — на кону были не только проекты и роли. Куда важнее, война велась за значительно более ограниченные ресурсы: влияние, репутацию, аудиторию. Конкуренция пылала внутри фильмов: кому сколько заплатят, кому дают большую свободу в интерпретации персонажа, с кем режиссёр ближе, к кому строже, кому какие пресс-туры назначат, кого снова пригласят на работу с этой же командой. Конкуренция пылала снаружи. Кто отхватит наиболее удачные даты для премьеры, кто дольше задержится в прокате, чьё продвижение окажется эффективнее, к кому будет благосклоннее пресса, кто втиснется в фестивали, а кого наградят — и чем. Конкуренция была неотъемлемой, уже естественной частью существования, как дыхание или сон. Заходя на ведущую в шоу-бизнес дорогу, в первую очередь, нужно было иметь готовность вступить в конкуренцию и бороться, раскалывая щиты и ломая копья, и только потом — талант.