Верхний этаж

— Вот они, — услышал Семен, — Операторы. Всего пять на всю эту стройку.
Мужчины и женщины сидели за столом напряженно и неподвижно. Пока башенка с колпаком находилась на экране, никто из них даже не шелохнулся.
— Им тоже не позавидуешь! — проговорил Семен. — Руки-ноги затекут! Они небось и кирпичики покидали бы с удовольствием после такой работы.
Никита Савельевич весело засмеялся.
— На тебя не угодишь! — Он снова потянулся к кнопке, — Хватит, пожалуй.
Когда шторы ушли вверх и дневной свет хлынул в зал, мастер спросил:
— Поработал бы на такой стройке?.. Только не бойся за свои руки-ноги. Операторам и халаты снимать приходится, и рукава засучивать. Техника ведь уход любит.
— Показуха! — помолчав, изрек Семен. — В кино все можно… И стройка эта — одна какая-нибудь на всю страну! Да и где она?
— Под боком, — загадочно ответил Никита Савельевич.
Комната, в которую он привел Семена, напоминала бильярдную с непомерно большим столом. Семен взглянул на него и чуть не выругался, увидев игрушечную башенку с прозрачным колпаком и сидевших под ним кукол-операторов. Здесь же, на столе, стоял и чудо-кран, оказавшийся всего-навсего ребячьей поделкой, лежали в беспорядке двух- и трехквартирные секции размером чуть побольше детских кубиков.
— Голову морочите! — с обидой произнес Семен.
Никита Савельевич ожидал от него такой реакции.
— Не торопись обижаться!.. Дело-то не в размерах. Все новое с макета начинается.
Он подошел к дальнему торцу стола, где был смонтирован пульт дистанционного управления краном, и повернул рычажок — на панели зажглись и замигали разноцветные лампочки. Мастер нажал на одну клавишу, на другую… Кран мягко покатился по рельсам, остановился у одного из кубиков, нагнул шею, взял его в захват и, повинуясь командам, подъехал к тому краю стола, где все еще стоял Семен. Раздвижная стрела вытянулась во всю длину, будто подавала ему кубик.
— Подставь руку! — попросил Никита Савельевич.
Семен с опаской раскрыл и подставил ладонь. Кран осторожно опустил на нее кубик.
— Ребята из прошлых выпусков сработали, — пояснил Никита Савельевич, — Они и фильм сняли, и это все смастерили.
Он показал на полки и стенные шкафы, заставленные макетами лысых и покрытых лесом пригорков, извилистых голубых речушек — желобов с пологими и обрывистыми краями. Были тут многочисленные образцы и всех когда-либо построенных домов — от старых изб и хат до современных высотных зданий. На отдельной полке горбились мосты, надземные и подземные переходы…
— На столе любую местность изобразить можно, — продолжал Никита Савельевич, подметив у Семена искорку интереса. — Изобразил — и строй хоть поселок, хоть город целый.
Семен небрежным взглядом окинул полки и шкафы с макетами, а к подъемному крану пригляделся повнимательней.
— Можно попробовать?
— Попробуй, — разрешил Никита Савельевич и объяснил назначение каждой из клавиш довольно сложного пульта. — Запомнил?.. И не огорчайся, если сразу не получится. Навык нужен. По первому разу все промахиваются.
Глаз у Семена оказался верным, а рука твердой. Он быстро освоился с клавиатурой и, направив кран в ближайший угол стола, попытался поднять захватом самый маленький макетик — красный трамвайный вагончик, затерявшийся на задворках двухэтажных домов-кубиков. Когда это ему удалось, он расплылся в такой по-детски широкой улыбке, какой никто еще в училище не видывал на его лице.
«Неужели нащупал струнку?» — подумал Никита Савельевич, наблюдая за Семеном. А тот созорничал на радостях — взгромоздил вагончик на крышу какого-то дома и погнал подъемный кран к дальнему краю стола — к притулившейся у косогора деревянной рубленой избе. Стрела нависла над ней и вдруг замерла, потому что Семен снял руку с пульта и задумался. Макет был очень похож на тот небольшой домик, в котором родился Семен и где осталась его мать с отчимом.
— Коротка стрелка! — вздохнул он, и глаза у него затуманились. — Дотянуться бы до дома, да сюда бы его вместе с мамкой!.. По дороге вытряхнул бы кой-кого в самое топкое болото! А кой-кому и голову бы отгрыз напрочь!
Он жиманул на клавиши — захват на стреле крана несколько раз угрожающе распахнул свои челюсти, словно кусал невидимых врагов Семена.
— Давно писем не было? — спросил Никита Савельевич.
Была минута, когда Семен чуть не признался, что сам виноват. Решив навсегда порвать со своими бывшими дружками, он даже матери сообщил адрес училища только после того, как Сороконог все-таки разыскал его. Ответа от нее пока не было.
— Съездить бы домой! — тоскливо прошептал Семен, но Никита Савельевич услышал.
— Так съезди! Разрешаю!.. Придет воскресенье — и поезжай.
— Как у вас все просто! — неожиданно обозлился Семен и, нервно подергав щекой, буркнул: — Простите.
Этот странный разговор ничего нового не дал Никите Савельевичу. Он и раньше чувствовал, что у Семена неспокойно на душе. Сегодня это лишь подтвердилось. И еще понял мастер, что сейчас расспрашивать его без толку — не раскроется.
— Пойдем, — предложил он.
— Остаться нельзя?
Мастер протянул ему ключ от комнаты.
— Запрешь потом… И не забудь отключить пульт.
Спускаясь на первый этаж, Никита Савельевич продолжал раздумывать о странностях Семена. Мастер помнил, что в семье у парня неблагополучно. Только в этом ли вся беда? Нет ли еще чего-нибудь такого, что заставляет его наглухо замыкаться в себе? Не съездить ли к нему домой?
Шум мотора отвлек Никиту Савельевича от этих трудноразрешимых вопросов. В послеобеденное время редко кто заглядывал в учебные мастерские, а шум доносился именно оттуда. Мастер открыл дверь и увидел в облаке рыжеватой пыли Бориса Барсукова и Олю Зыбкову. На верстаке стоял привезенный вчера кирпичный блок, и Борис старательно чистил его пескоструем. Оля придерживала тугой шланг. Оба они не услышали, как вошел мастер.
Никита Савельевич поспешил отключить пескоструй.
— Ваши глаза мне все-таки дороже, — растроганно проговорил он, — Нельзя без защитных очков.
— Я думала, ничего у него не получится и очки не потребуются, — сказала Оля. — А у него получается. Даже удивительно!
— Интересно ж, — пробормотал Борис.
Мощный вентилятор быстро всосал в себя остатки пыли. Блок празднично закраснел очищенными от многолетней копоти кирпичами. Голубых изразцовых плиток не было видно. Борис заботливо закрыл их фанерой, чтобы не повредить струей песка.
Смотрел Никита Савельевич на обновленный блок, каждый кирпичик которого побывал в руках его отца, и чувствовал, как повлажнело в глазах.
— Уже и не знаю, как и чем отблагодарить…
— Закончу — в нашем музее выставим, — смущаясь, утробно выдавил из себя Борис. — Люблю возиться со старьем.
— Верно! Любит! — подхватила Оля, опасаясь, как бы не оскорбило Никиту Савельевича неуважительное словцо — «старье». — И откуда только ловкость у него берется?.. Я раньше боялась: если он дом будет строить — с крыши свалится, а если его на кран посадить — стрелой за стену заденет.
— Ты уж скажешь, — неуверенно запротестовал Борис. — Не бойся.
— А я боялась! — повторила Оля, и было видно, что ей приятно проявлять заботу о нем; — Я даже придумала, чтобы у нас кружок организовали — ловкость развивать. И Зоя меня поддержала! Мы и у Иннокентия Гавриловича уже были!.. А теперь я и не знаю, нужен ли такой кружок?
— Нужен, — сказал Никита Савельевич, — Ты это хорошо придумала, да и меня, старого, надоумила.
Мастер недаром похвалил Олю. Она действительно подсказала ему полезную мысль. Но эта подсказка заставила Никиту Савельевича неодобрительно подумать о себе. Девчушка-пигалица без всякого жизненного опыта, без знания людей сумела подметить, в чем слаб и в чем силен Борис. И она не только подметила, но и что-то предприняла конкретное — постаралась организовать кружок. А он, старый мастер, что сделал лично для Бориса? Наставнику и воспитателю следовало бы раньше других распознать под внешней неуклюжестью и безразличием глубокий интерес к тому, что сам Борис называл «старьем». Не скрыт ли в этом флегматичном парне талант реставратора? Не из любви же к отцу Никиты Савельевича и не из одного желания угодить своему мастеру возится он в свободное время с кирпичным блоком! Какая-то потребность руководит им.