Оглянись

Наконец Воблин скомандовал «разойдись» и подошел к Нестерову. Обнял его одной рукой за плечи и повел вдоль колонны.
– Ну, расскажи, Нестеров, как там наша девчонка? Что с машиной?
– Вас что интересует в первую очередь – машина или девчонка? – вопросом на вопрос ответил Нестеров.
– Что с тобой? – Воблин отступил на шаг и, щурясь, взглянул на Нестерова. – Ты чем-то недоволен, лейтенант? Сознание затуманилось? «Духи» насмерть испугали, да?
– Не в этом дело. Я или выполняю боевую задачу, или обеспечиваю безопасность девушки. Делать одновременно и то и другое я не могу. Дайте команду, чтобы медсестру пересадили в другой бронетранспортер.
– А чем она тебе мешает?
– Она связывает меня по рукам и ногам. Вместо того чтобы нормально ответить на огонь противника, я беспокоился о том, чтобы ваша подопечная не промочила ноги и не поймала пулю.
– Ладно, хватит грубить, – охладил пыл лейтенанта Воблин. – Ничего, не развалишься. Медсестра остается в твоей машине. Надо уметь делать все, лейтенант. И воевать, и защищать. Ясно? Представь, что эта девушка – твоя сестра. Или… – Воблин мгновение подыскивал сравнение, – или твоя невеста.
– Хорошо, – кивнул Нестеров, прикуривая. – Уже представил. Разрешите идти?
Нестеров плелся к своей машине, безо всякого любопытства рассматривая кишлак и нависшие, казалось прямо над ним, скалы. Сновали у боевых машин мальчишки, грязные, в калошах на босую ногу, отрывисто выкрикивали слова, предлагали купить презервативы и чарс, клянчили у солдат сигареты. Степенные старики, сгорбившиеся и флегматичные, шаркали калошами, проходя мимо, останавливались напротив какой-нибудь машины, не поворачивая туловища, искоса рассматривали выцветшими глазами солдат и офицеров, одним ухом прислушивались к чужой речи и, заложив руки за спину, так же чинно и невозмутимо шли дальше.
Около бронетранспортера Нестерова окликнул голос:
– Закуривайте, товарищ лейтенант!
Шарыгин, сидя на броне, протягивал пачку сигарет.
– Накурился уже до одури, Шарыгин… Да ладно, давай твою отраву… Где эта немногословная красавица, мать ее за ногу…
– Ушла к начальнику штаба.
– А почему не спросила у меня разрешения? Ладно, скатертью дорога. Надеюсь, она больше не вернется, и мы сможем заниматься нормальной боевой работой.
– Это верно, – согласился Шарыгин, загоняя шомпол в ствол автомата. – Зря мы в канаве валялись. Надо было бы посадить Толяна за пулемет, а самим рвануть вперед, закидывая дувалы гранатами.
– Ну да, надо было… Только и остается фантазировать, каких бы мы шиздюлей навесили «духам».
Нестеров курил, глубоко и часто затягиваясь, глядя, как солдаты меняют сахар на анашу. По обочине шел Ашот Вартанян, крепко прижимая к груди банки с тушенкой и отбиваясь от наседавших на него мальчишек. «Азер! Азер!» – кричали они вслед офицеру. Ашот оборачивался, хмурил брови, делал свирепое лицо и матерился. Пацаны смеялись, улюлюкали, показывали непристойные жесты.
Криво улыбаясь, Ашот подошел к Нестерову:
– Маленькие волчата! Хотели тушенку умыкнуть. Один, юркий такой, хвать у меня из рук банку – и в толпу. Я за ним, а мне – подножку. Еле устоял… Гляди-ка, кого наш ротный в-ведет…
Звягин быстро шел вдоль колонны, а за ним едва поспевал старый афганец.
– Нестеров! – крикнул издали Звягин. – Где Алимов? Пусть переведет. Этот душара хочет нам что-то сказать.
– Бабок он хочет, по роже видно, – пробормотал Нестеров.
Исмаил Алимов, таджик по национальности, понимал дари и вполне справлялся с обязанностями переводчика. Солдат подошел к афганцу и протянул ему руку:
– Салам алейкум!
Афганец ответил на приветствие и торопливо заговорил, прикладывая руку к сердцу:
– Меня зовут Махмед Саид. Я дехканин, живу недалеко отсюда, на краю рисового поля. Недавно у меня родился третий сын. Ребенок здоров, но его мать чувствует себя очень плохо. Врачей у нас нет. Денег тоже мало. Мы очень бедные, а жена вот-вот умрет. Может, среди вас есть врач?
– Где медсестра? – спросил Звягин у Нестерова.
– У Воблина спроси.
– Давай-ка, Саня, найди ее, еще трех солдат с собой, и сходите к афганцу… Если, конечно, это действительно недалеко.
– Приключений захотелось?
– Надо же изобразить сочувствие, блин горелый! – вспылил Звягин. – Мы тут все-таки оказываем помощь братскому афганскому народу!
Воблин и девушка сидели на земле рядом с командно-штабной машиной. Выслушав Нестерова, начальник штаба посмотрел на девушку и произнес:
– Заставлять не могу. Просить не хочу. Приказывать не имею права…
– Ладно, я схожу, – ответила медсестра, поднимаясь с земли.
– Только недолго, Нестеров, – предупредил Воблин. – Одна нога там – другая здесь. Даю вам от силы полчаса.
Махмед Саид быстро шел по кишлачной улочке. За ним – медсестра, Нестеров, Вартанян. Трое солдат во главе с Шарыгиным, оглядываясь по сторонам, замыкали маленькую группу.
Вскоре афганец вышел на маленькую площадь, в центре которой возвышался трехэтажный дом, обнесенный очень высокими дувалами. Поминутно оглядываясь, Махмед свернул влево и по узкой улочке повел в глубь кишлака. Наконец он отворил тяжелую, обитую железом дверь и жестом пригласил всех зайти во двор.
– А он не из бедных, – вслух подумал Ашот, заглядывая через проем двери. – Может, «духам» помогает, а они ему платят.
– Да скорее всего он сам и есть «дух», – вставил кто-то из солдат.
Двор был обжитым, уютным. У большой кучи соломы лежал теленок, чинно расхаживали куры, индюки. Двуколка с поднятыми, как стволы орудий, оглоблями была завалена мешками и дровами. Из двери дома вышла смуглая, пугливая девочка и юркнула в сторону.
– Моя старшая дочь, – сказал афганец.
Шарыгин и солдаты остались у входа во двор. Только Алимов вслед за офицерами и медсестрой зашел в дом.
В комнату вела дверь, утепленная войлоком. Когда Махмед распахнул ее и отодвинул в сторону занавеску, дохнуло тяжелым запахом жилья, несвежести, грязного белья, и офицеры, как по команде, схватились за носы.
Маленькая комнатушка была жарко натоплена. Левая часть была перегорожена шторой. В центре комнаты – «буржуйка», накаленная докрасна, изгиб трубы от нее уходил в отверстие в стене. У запотевшего окошка на матрасе, укутанный в одеяло, лежал крохотный ребенок. Не спал, смотрел невидящими глазами перед собой и едва шевелил губами.
Матрасы были разбросаны в каждом углу. Хозяин, войдя в комнату, снял калоши, босиком зашлепал к шторке, оттянул ее край и жестом пригласил медсестру зайти. Там была женская половина.
Медсестра вопросительно посмотрела на Нестерова.
– Да иди уж… – ответил Нестеров. – Если что случись, нам тут всем крышка.
Ашот легонько толкнул Нестерова локтем и едва заметно указал глазами куда-то в угол. Махмед на полсекунды опередил это движение Вартаняна, присел на матрасе и быстро смотал в рулон какой-то продолговатый предмет, похожий на ленту.
– Исмаил! – раздался из-за ширмы голос медсестры. – Скажи, что вялость и слабость у жены – вполне обычное явление… Воспалений нет.
Солдат синхронно перевел афганцу слова. Махмед, очень внимательно слушая, кивал головой, а девочка, сидящая около печки, смотрела на Алимова как на бога, широко раскрыв рот.
– Что ты мне хотел показать? – спросил Нестеров Ашота.
– Патронташ, – негромко ответил Вартанян.
Нестеров посмотрел на часы. Прошло уже двенадцать минут, как они оставили колонну.
Пока шел диалог между медсестрой, солдатом и Махмедом, Ашот без видимого любопытства стал расхаживать по тесной комнатушке, рассматривая предметы. Потом он взял с печурки маленький металлический чайник, налил бледно-желтой водички в пиалу, придирчиво осмотрел ее края, но все же переборол брезгливость и медленно выпил. Рукавом бушлата вытер усы и пробормотал:
– Умирал, пить хотел. Но боялся, что он предложит первым. Когда бабаи что-то предлагают мне, то всегда отказываюсь… Что-то, старик, тревожно мне на душе.