Потерянный дневник дона Хуана
Он пытался спасти меня, но было очевидно, что его слова не будут услышаны.
— Да, да, я знаю…
С этими словами инквизитор погладил падре Мигеля по голове. Потом он повернулся ко мне и, как всегда, счел необходимым обосновать правоту своего дела:
— Сначала происходит заблуждение ума, а за ним неизбежно следует заблуждение тела. Наш Господь ревнив, и он не прощает измены тому, кто поклялся хранить ему верность… Похоже, вы так и не усвоили моих уроков, дон Хуан.
— Похоже, вам так и не удалось вбить их в меня! — процедил я сквозь зубы.
— Мой долг — заставить раскаяться и тем самым спасти души грешников.
Он приподнял край белой нижней рубахи, надетой под черной рясой, и показал десятки шипов, вшитых в ткань, по всей видимости, руками сестер.
— Каждый из этих шипов — душа грешника, за которую я в ответе. Я вправе удалить его только тогда, когда грешник раскается или… освободится. Днем и ночью они терзают мое тело, и я не обрету покоя до тех пор, пока все заблудшие не познают милость Божию.
Он коснулся пальцем одного из шипов.
— Этот — ваш, дон Хуан. Он терзает меня дольше других — с того самого дня, как вы появились в нашем монастыре и ваше преступление заставило одну из сестер навлечь на себя вечное проклятие.
— Неправда, ваше преосвященство, сестра Тереза навлекла на себя вечное проклятие именно благодаря вам.
— Вот уж поистине, дьявол никогда не отвечает за свои злодеяния! — засмеялся он в ответ.
— В таком случае, ответьте хотя бы за свои! Сестра Тереза боялась, что следующей, за кем вы придете, будет она.
— О чем это вы?
— Должно быть, вам нелегко упомнить все свои жертвы. Вы погубили ни в чем не повинную сестру Иерониму!
Он опустил глаза, припомнив те давние события. Сестра Иеронима погибла прежде, чем была доказана ее невиновность.
— Нам не всегда дано знать волю Господа.
— И при этом вы всегда желаете быть ее исполнителем!
— По отношению к вам, дон Хуан, воля Господа совершенно ясна. Не будь у вас столь влиятельных друзей, я бы оскопил вас немедленно, — проговорил он с отвращением и, обращаясь к страже, щелкнул пальцами с желтыми ногтями. — Уберите его!
Два огромных стражника подхватили меня и буквально выволокли из камеры. В коридоре я увидел, как двое других солдат выносят из пыточной камеры носилки с телом. Не было сомнений, что это именно та жертва, которую недавно пытали на моих глазах. Когда носилки поравнялись со мной, я увидел лицо пожилой женщины, ее длинные седые волосы, открытый рот и пустые глазницы. Ужас пронзил мое тело, и мне стало трудно дышать.
Наконец, меня вышвырнули за дверь, что несказанно удивило стражника, несущего караул снаружи. Я вскочил на лошадь и галопом поскакал прочь из этого замка. Движимый бессильной яростью и неутоленной жаждой мести, я выхватил шпагу и располосовал знамя инквизиции, висевшее при въезде на мост. Затем, не дожидаясь, пока инквизитор передумает, я быстро пересек мост и скрылся за стенами Севильи.
По дороге домой я продолжал оплакивать падре Мигеля и ту женщину, с которой он помог мне встретиться в ту давнюю роковую ночь.
Самый смертный грех
После того как падре Мигель согласился устроить мне встречу с сестрой Терезой, каждый день ожидания казался мне длиною в год, а каждый час — длиною в месяц. Наконец падре Мигель появился в нашем монастыре. Брат Игнасио встретил его настороженно, ведь посетитель приехал именно ко мне, а кроме того, принадлежал к новому ордену иезуитов.
Когда мы остались вдвоем, падре Мигель сообщил:
— Она согласилась написать тебе письмо и сказала, что спрячет его сегодня вечером в обычном месте.
Он ничего не знал о тайнике в стволе старой магнолии, но был уверен, что я пойму.
С заходом солнца я в последний раз перебрался через монастырскую стену и «одолжил» лошадь. Обуреваемый нетерпением, я скакал так быстро, как только мог, и даже привставал на стременах. Ночь выдалась холодной, но, когда мы подъехали к стенам монастыря, и я, и лошадь были в поту. Кобыла фыркала, и я похлопал ее по бокам, чтобы успокоить. Потом я толкнул нашу потайную калитку, которая оказалась незапертой, и направился к дереву. В дупле я обнаружил собственные послания и ее ответ. Вновь и вновь при свете полной луны я перечитывал записку, пока до меня не дошел ужасный смысл этих строк.
«Я пыталась забыть тебя. Я пыталась очистить свою несчастную душу от греховности своей плоти, но не смогла. Я нарушила клятвы, данные Господу, и запятнала свое тело. Инквизитор придет, чтобы покарать меня за мой грех, если я сама не покараю себя».
Я выронил письмо, бросился к двери монастыря и колотил в нее до тех пор, пока не вышла сама настоятельница Соледад.
— Хуан, ты знаешь, что тебе запрещено здесь появляться.
Не тратя времени на объяснения, я оттолкнул ее с дороги, сбросив со своих плеч ее жилистые руки. Я устремился в келью Терезы, на бегу выкрикивая имя своей возлюбленной и не обращая внимания на сестер, которые повыскакивали в коридор. Дверь кельи, вероятно припертая изнутри стулом, не открывалась. Тогда я изо всех сил толкнул ее плечом и с криком ворвался в комнату.
Тереза лежала на кровати, вытянув руки вдоль тела, и кровь стекала с ее груди и рук, изрезанных ножом. На полу к этому моменту успела образоваться кровавая лужица. Я бросился к девушке и обхватил ладонями ее голову. Мое сердце бешено колотилось, когда я гладил ее по щеке, как она когда-то гладила меня, и умолял ее не умирать.
— Тереза, прошу тебя…
В ее глазах, подернутых смертельной пеленой, еще теплилась жизнь. Узнав меня, Тереза едва заметно улыбнулась и прошептала:
— Молись за меня, Хуан… Я не хотела…
В ее глазах застыл ужас.
— Я знаю…
Ее глаза начали медленно закрываться.
— Нет! — закричал я и подхватил ее на руки. — Мы отвезем тебя к доктору Пабло. Он вылечит тебя, он спасет тебя…
Я пронес ее мимо матери-настоятельницы и мимо остальных монахинь, которые застыли у дверей, не в силах сдвинуться с места. Продолжая прижимать к груди ее безжизненное тело, я медленно вышел из темного монастыря и упал на колени. Чудовищная боль, словно от удара ножом, пронзила мою ногу. Когда я вновь взглянул на Терезу, она была уже мертва. До самого рассвета я рыдал, качая на руках ее тело. Я смотрел в равнодушные небеса и тщетно надеялся увидеть хоть какой-нибудь знак. Где сейчас душа Терезы? Даровано ли ей искупление и спасение?
С восходом солнца мать-настоятельница накрыла тело Терезы одеялом и сказала, что мне пора уходить. Я едва держался на ногах, и каждый шаг причинял мне страшную боль. С трудом взобравшись в седло, я пустился в обратный путь. В тот момент, когда последние слезы высохли на моем лице, я поклялся, что никогда впредь не стану рыдать ни по одной женщине, и сдерживал свое обещание до сегодняшнего вечера, когда вновь оплакивал Терезу. Сейчас, поднимаясь по лестнице в свою комнату, я решил, что Альма не должна видеть моего отчаяния.
Догадка Альмы
— Хвала Господу, с тобой все в порядке, — сказала Альма, когда я открыл дверь. — Что произошло?
— Душа падре Мигеля заключена в темницу, так же как и его тело.
— Тебе удалось повидать его?
— Они убили его душу.
Она со слезами припала к моей груди, и я нежно погладил ее по голове.
— Чем мы можем помочь ему?
— Ничем.
— Может быть, следует обратиться за помощью к маркизу?
— Невозможно освободить человека от него самого.
— Куда ты? — спросила она, когда увидела, что я, прихватив со стола бутылку рома, направляюсь в спальню.
— Заглушать боль. — С этими словами я одним глотком отпил треть содержимого.
— А как же маскарад во дворце маркиза?
— Я туда не пойду.
— Но… маркиз устраивает маскарад в твою честь. Посыльный только что сообщил об этом.
— В мою честь? — удивленно переспросил я.
— В честь твоей сегодняшней победы на арене.