Некрасавец и Нечудовище (СИ)

Гарри, однако, знаком с нею точно не был, а потому продолжил стесняться.
Между прочим, он вообще знал только Толстую Даму, да и то - благоразумно - обходил этот портрет стороной.
- Кошка-спасибо, - откликнулась мартышка, шагнув, наконец, поближе к картине.
Девчонка, наглая морда, посмела расхохотаться, отчего тугие косы на её голове запрыгали, словно пружинки.
Гарри залился краской, но исправляться не стал - раз такая умная, значит, всё поняла.
- Нормально, - только добавил он недостающее слово.
А портрет продолжал хохотать.
- Какой забавный! - восторженно воскликнуло отражение, пока Гарри изучал взглядом пол. - А я тебя видела. Тебя и кошку. Кажется, это было вчера; я сидела в картине, где вкусный чай.
Гарри припомнил такую картину - ту самую, напротив горгульи, где вечно толпилось много народу. Там гуляла половина нарисованного Хогвартса, обпиваясь нарисованным чаем и объедаясь нарисованными тарталетками. Как это можно было есть краску, Гарри не понимал.
- А впрочем, совсем не важно, - подумав, сказал вновь портрет. - Ведь ты сам, сам по себе, - интересный.
Неловко, но всё же Гарри растянулся в улыбке и посмотрел на девочку из-под ресниц, смущённо.
- Правда? - поинтересовался он.
- Клянусь.
И улыбка мальчишки стала откровенней, он даже слегка приосанился, приободрился и осмелел.
А осмелев, спросил:
- Ты кто такая?
Девчушка собрала губы бантиком, чтобы не рассмеяться вдруг, ненароком, ведь ребёнок был презабавнейший.
- Не ты, а вы, - вмешался вдруг старческий надтреснутый голосок.
Гарри посмотрела на спину бабули строптиво, как молодая лошадка, и выдал:
- А вас и не спрашиваю.
И стал похожим на помидор.
Секунду, а может, две, было тихо, как будто вокруг - никого. А затем раздалось тоненькое девичье "ха-ха" и огрубевшее "хо-хо-хо!", эти звуки прорезали коридор, словно залпы от пушек.
- Каков грубиян! - добродушно сетовала старушка.
- Каков забияка! - потешалась девчонка, всё потряхивая своими косичками.
- Я так не хотел, - мямлил тихонько Гарри, бочком отходя от портрета, чьё полотно сотрясалась, словно живое. - Я не специально.
И ему стало вдруг так нестерпимо стыдно, что он кинулся прочь, совсем не оглядываясь по сторонам, зато смотря только под ноги. Вслед ему ещё долго доносилось веселье, а ещё бабуля сказала:
- Ты, сынок, не пужайся, ведь я в душе молода, я - шутница!
Гарри нёсся на всех порах, чтобы дальше, чтобы не слышать и не краснеть. А всё же тихенький голос до него докричался, и девочка ему говорила, девочка с добротой кликала вслед:
- Приходи к нам, маленький Гарри, и мы научим тебя шутить!
А Гарри казалось, что он до сих пор видит, как она ему улыбается.
В общем, денёк выдавался маетный. Об этом думал Гарри, прыгая через ступеньки (теперь уже вниз) до тех пор, пока перед носом не вырос знакомый вход.
Тот день был на зависть тёплым. Сквозь арки, сквозь витражи и рамы светило солнце, рассаживая по полу, потолку и стенам лучи, устраивая внутри замка целый палисадник - так беспардонно, но нежно. Толстобрюхие кучевые облака летали высоко и стайками, похожие то на птиц, то на соловых лошадей, а иногда и на одного большого и жирного человека. Всё это было чудно и чудесно - такие маленькие волшебные вещи, которые, может, навечно, а может, лишь на мгновение, которые собою похожи на жизнь и потому - замечательны.
Но вот Гарри пробрался внутрь, и округа заметно утратила краски. Неслабоки сидели, нахмурившись и сбившись в кучу, нахохлившись, как воробьи, и глядели на Гарри осуждающим взглядом.
- Так-так-так, - сказал Макаронина очень важным и насмешливым тоном.
- Так-так-так, - подхватили его Неслабоки. А кто-то даже неодобрительно покачал головой.
А Гарри так покраснел-побледнел, потупил так свои огромные глазки, так артистично развёл руками - не Гарри, а просто картинка! То было само раскаяние, а не маленький человек.
Он стоял, ковыряя пальцем столешницу, и громко натужно дышал - видно, решался сказать.
Вся компания угрюмо за ним наблюдала.
- Ну? - не вытерпел первым Малина.
И хотя все молчали, стало ясно, что Малина высказал не столь личное мнение, сколь общественное.
- Прошу меня ни в чём не винить. Я это всё - не нарочно.
Неслабоки переглянулись серьёзно и деловито, и были они чем-то похожи на судей, только вместо напудренных париков у них на макушках болтались мятые шляпы. А вот мантии подходили на славу - чем же они не судейские?
Гарри в тот миг чувствовал себя маленьким и виноватым. Но это длилось недолго, пока Макаронина вдруг не сказал:
- Ну ладно.
А остальные не подхватили:
- Ведь в первый же раз!
- И он говорит, не нарочно.
- Помиловать!
- Простить его!
- Можно!
- Я тоже! Я - за!
И так далее, как всегда громко и суетно. И опять улыбаясь.
В сердце у Гарри защекотало, видно, там расцвело что-то приятное, когда Неслабоки простили его. Мальчик робко им улыбнулся и с большим удовольствием сел в круг, лишь только ему предложили.
- Спасибо, - честно поблагодарил он.
- Нет-нет, ты не думай, что просто так всё закончилось, - тут же одёрнул его Синьор, севший рядом.
- Да, симпатяжка, ведь из-за тебя мы потеряли очки, - подхватила и Анна, которая, может, и хотела припугнуть Гарри, но при всём желании - не могла. Ведь симпатяжка смотрела на неё влюблённым глазами и совсем не боялась. - Мы тебя немного накажем.
- Но это не больно, - услужливо шепнул Малина, и Гарри оторвался от созерцания Анны, чтобы посмотреть на него. - Опасно, конечно, но больно не будет.
- А что же мне сделать? - заинтересовался Гарри.
Все Неслабоки заговорщицки переглянулись.
Лишь Индюк вдруг не выдержал и возмутился:
- Ну нет, убьёт же! На этот раз точно!