Шторм (ЛП)

— Мэри, ты можешь вернуться в магазин. Я буду в порядке.
Мари вопросительно смотрит на неё.
— Ты уверена?
Что, чёрт возьми, она думает, мы собираемся сделать с Тиффани?
— Уверена, — улыбается Тиффани.
— Хочешь, я приготовлю вам чай, прежде чем уйду?
— Хотите чего-нибудь выпить? — спрашивает у меня и Боба Тиффани.
— Я выпил бы чаю, — говорит Боб.
— Джейк? — Тиффани смотрит на меня.
— Я в порядке, — говорю я.
— Чай для меня и Боба было бы замечательно. Спасибо, Мэри.
Тиффани наблюдает за тем, как Мэри выходит из комнаты.
Затем она переводит взгляд на меня и Боба.
— Итак, я уверена, что у вас есть вопросы ко мне.
— Послушайте, я не хочу быть засранцем, но, рискуя показаться таковым, перейду сразу к сути. Очевидно, ты обратилась к нам сейчас, потому что тебе нужна помощь со Штормом. Без сомнения, так и произойдёт. Но я хочу узнать, как ты себе это представляешь, — говорю я.
Боб посылает мне раздражённый взгляд. Но я не сожалею о своих словах. Лучше разобраться с этим сразу. А потом я спрошу о ребёнке всё, что придёт в голову.
Она с минуту смотрит на меня изучающим взглядом.
— Я - единственная семья Шторма. Честно говоря, я не продумала всё должным образом. Я только знаю, что у меня мало времени.
— Нам не нужно говорить об этом сейчас, — вмешивается Боб. — Это разговор не для сегодняшнего дня. Прямо сейчас я просто хочу узнать всё, что только можно узнать о моём внуке.
Мэри возвращается с чаем, поэтому я сжимаю губы и позволяю Бобу задавать свои вопросы о Шторме.
Следующие полчаса я внимательно слушаю, как Тиффани рассказывает нам о жизни Шторма — насколько хороши его оценки в школе и что у него есть некоторые проблемы с поведением. Но она избегает этой темы, не заостряя внимания на подробностях, как сделала бы любая заботливая мать.
Он любит музыку. Это радует меня. Он играет на гитаре. И это делает меня ещё счастливее.
Он наверняка сын Джонни. И чем больше Тиффани рассказывает о Шторме, тем больше я узнаю в её описании своего лучшего друга.
Я достаточно долго сохранял молчание, оставляя свои собственные вопросы на потом, но теперь я обязан их задать. Это может разозлить Боба, но мне нужно знать.
— Тиффани, я должен знать... почему ты не пришла к нам, когда узнала о беременности? Мы могли бы помочь. Джонни имел право знать о своём сыне.
— Тогда всё было слишком неконтролируемым. Мы все употребляли наркотики, и друг с другом тоже. Мне нелегко было принять такое решение. В то время я была влюблена в Джонни. Джейк, мы с тобой... — она отворачивается. — Ну, я также была с Джонни, и за это время я влюбилась. Но я не была его единственной. И мне хватало ума, чтобы понимать, что я не была ей и никогда не стану.
— Возможно, но он бы заботился о своём сыне.
— Может быть, ты прав. Но тогда мне нельзя было рисковать. Я не знала, твой это ребёнок или Джонни. Боже, как я испугалась. Мои родители были глубоко религиозными. Я уже была для них огромным разочарованием и позором. Я не знала, что делать. Поэтому... — она выдыхает, — я решила рассказать Джонни. Не в обиду тебе, Джейк, но Джонни всегда был гораздо более отзывчивым, чем ты. Он был менее... напряжённым, я думаю. Итак, после того, как я набралась смелости, чтобы пойти к нему, я пришла к тебе домой в Нью-Йорке. Была вечеринка, как обычно. Тебя там не было. Тома и Денни тоже — я заметила это. Но мне нужен был Джонни. В конце концов, я нашла его в своей спальне... — она поворачивается к Бобу. — Я сожалею, что рассказываю такие вещи о вашем сыне перед вами.
— Не стоит. Ты не можешь рассказать ничего такого, что шокировало бы меня, Тиффани. Я знал своего сына и всё равно любил.
Она медленно выдыхает и переводит взгляд на меня.
— Я вошла в его комнату. Он потерял сознание на своей кровати... на его руке был затянут ремень, а рядом с ним на кровати лежала использованная игла. В комнате находилась ещё пара девушек без сознания — одна на кровати и одна на полу. На тумбочке был кокаин. Везде валялись пустые бутылки из-под алкоголя. Ничего такого, чего я не видела раньше, но беременность заставила меня взглянуть на всё это более ясными глазами. В тот момент я поняла, что не хочу, чтобы мой ребёнок жил такой жизнью. Если бы я рассказала Джонни о беременности, как раз это и случилось бы.
Я знал это о Джонни. Знал, что время от времени он вводил инъекции. Сам я никогда не пользовался иглой, но для него такой границы не существовало. Я ненавидел это, но никогда не пытался его остановить. Я всегда был под кайфом. Каким же лицемером я был, когда в течении дня едва ли был чист?
— Родители отреклись от меня, когда я сказала им, что не откажусь от ребёнка, — продолжает Тиффани. — Поэтому я уехала из Нью-Йорка. Нашла дешёвую квартиру в Квинсе. Хоть это и было трудно. Мне удавалось жить на пособие до тех пор, пока Шторму не исполнился год, а затем я устроилась на работу в пекарню Мэри. Работа шла в комплекте с комнатой в квартире этажом выше. С тех самых пор мы живём здесь. И мы были счастливы — до тех пор, пока... я не заболела.
Я как раз собирался спросить о её болезни. Сколько ей осталось жить? Что будет со Штормом, когда её не станет?
Но потом до меня доносятся голоса и звуки открывающейся и захлопывающейся входной двери.
Взгляд Тиффани скользит к часам, висящим на стене.
— Он пришёл домой раньше, — говорит она.
— Он знал, что мы будем здесь? — спрашиваю я.
— Да. Он знал, что ты приедешь, чтобы увидеться с ним. Но я ждала его в полчетвёртого. Он рано, а значит, он ушёл из школы на час раньше, чем предполагалось, что означает, что у него неприятности.
— Что именно ему известно об этой ситуации? — спокойно спрашиваю я, не веря, что не спросил об этом раньше. — Он знает, что я мог бы быть...
Тиффани качает головой.
— Нет. Он знает, что было двое мужчин... один, из которых потенциально мог бы быть его отцом, — тихо говорит она. — Сейчас он знает о Джонни, но не то, что другим мужчиной в этом уравнении был ты.
Отведя глаза от Тиффани, я смотрю на открытую дверь, слыша тяжёлые шаги в коридоре, и моё сердце бьётся в два раза быстрее.
Затем, секунду спустя, в дверном проёме появляется двойник Джонни, и моё сердце уходит в пятки.
Глава 10
Я пялюсь.
Я знаю, что пялюсь.
Но такое ощущение, будто я вернулся в прошлое. Каждый дюйм Шторма — это Джонни. Это ужасает и удивляет одновременно.
Шторм выглядит так же, как Джонни, когда я впервые встретил его, переехав в Штаты.
Он его точная копия — от худощавой фигуры и длинных лохматых тёмно-русых волос, зачесанных назад, до голубых глаз... глаз Джонни. И они устремлены прямо на меня.
Если имелись какие-либо сомнения, что Шторм не был сыном Джонни, то они исчезли в этот самый момент.
— Шторм, почему ты дома так рано? — мягкий голос Тиффани разносится по комнате.
Шторм переводит взгляд с меня на Боба. В конце концов, он смотрит на мать.
— У меня перемена, — в итоге отвечает он.
Иисус. Он даже говорит, как Джонни.
Не знаю, от чего мне плакать, от облегчения или от боли.
Тиффани вознаграждает Шторма тем же взглядом, которым Тру смотрит на Билли, когда у него возникают проблемы в школе, что случается нечасто. Он просто унаследовал немного бунтарства от меня.
Тиффани не задаёт Шторму вопросов об этом, по-видимому, оставляя всё, как есть.
Я встаю. Прижав потные ладони к джинсам, я прочищаю горло.
— Шторм... я Джейк.
Он снова смотрит на меня. Его взгляд пронизывает меня насквозь. Я не могу прочитать его. У него несколько отстранённый взгляд.
— Я знаю, кто вы.
Конечно, знает.
— Шторм... — раздаётся дрожащий голос Боба позади меня.
Я смотрю на Боба, когда он продвигается вперёд, становясь рядом со мной.