Матриархия (СИ)

«Козлы» накренились.
Девчонка сжала губы еще сильней. Теперь ее лицо превратилось в сплошные глазища.
Я наклонился еще дальше, ноги заболтались в воздухе и вот-вот, сейчас уже полечу вниз.
Наши пальцы встретились, ладошка у девчонки нежная. Я уже потерял равновесие и соскальзываю по стене, а кирпич царапает живот.
Кто-то вцепился мне в ноги. Девчонка повисла, а «дама» взвизгнула и рванула к нам.
В этот момент меня потянуло вверх, вместе с девчонкой.
Ноги нашарили опору, и я сам теперь тянул бедняжку наверх, а когти твари скользнули по ее икре и лодыжке. Девчонка вскрикнула, но так, больше от страха - жалобно. И захныкала.
Потом раздался выстрел.
В следующее мгновение мы лежали на «полу» крыши, в клубах взметнувшейся пыли.
- Вот болван... Вот болван! - бормотал Рифат ероша волосы. - Ты идиот, Рома!
- Почему это, - прокряхтел я. - Почему я идиот? Может, потому что спас ее?
- Спас! - фыркнул Рифат. - Ты чуть не угробил себя, герой хренов!
- Ты кусок говна, а он нормальный парень, - подал голос Юрец. - Вот и вся разница.
- Да? - скривил губы Рифат. - Скажи-ка мне, почему я кусок говна? Может, потому что поймал его за ноги, чтоб он не хренакнулся вниз, а? Может поэтому?
- Не ругайся. Ты же мусульманин, - я встал, потирая поясницу. Еще пару дней в таком темпе и тело превратится в сплошной синяк. Если раньше мне не перегрызет глотку какая-нибудь бабуля, жена алкоголика, наркоманка или там одичавшая бизнес-леди.
- Да иди ты в задницу, - с досадой махнул Рифат. - Мусульманин! Я думал, у тебя есть башка на плечах...
- Кажется, мы про кого-то забыли, - я многозначительно кивнул в сторону незнакомки, которая продолжала глотать слезы. Щеки распухли, губы тоже. Глаза-щелочки. В джинсовых шортиках и в футболке с надписью «ROCK IT’S MY LIFE»
- Как тебя зовут? - сказал я.
- Оля.
- А меня Рома. Этот рассерженный горец - Рифат. А это Юра.
- Что... моя мама!.. Что случилось? Ребята! Вы знаете, что происходит?
- Не знаем, - я покачал головой. - Ты может, голодная?
Она не ответила. Глядит перед собой и бормочет «мама, мама». Я подхватил мешок с провизией, чувствуя взгляд Рифата - как будто иголки вытанцовывают на спине. Да и в желудке тоже.
Протянул Оле банан, и она взяла, безучастно. А потом посмотрела с недоумением, как будто я дал ей пульт от телевизора.
- Кушай, - подбодрил я. - Ам-ам.
Оля улыбнулась, вытерла слезы. Стала чистить банан - лед тронулся.
Откусила, набила щеки.
- Мы тоже не знаем, что происходит... - начал я.
- Но с твоим приходом, Оля, у нас появилась дополнительная информация. - Юрец поднял указательный палец. - Весьма важная, на вес золота инфа.
- Какая же? - буркнул Рифат.
- Что не все представительницы прекрасного пола спятили! - торжествующе воскликнул Юрец. - Вот, абсолютно нормальная девушка.
- Это радует, - Рифат подошел к краю стены, глянул вниз. Прицелился, потом опустил винтовку. Выругался сквозь зубы, а после снова завел непонятную песню на басурманском языке.
- Не могу сказать, что это так уж радует, - Юрец поднял шероховатый обломок кирпича. - Теперь понять бы, ПОЧЕМУ эта девочка не поддалась общему настроению женщин. И откуда это самое настроение взялось.
- То есть, почему Оля не начала рвать окружающих в клочья?
- Почему - «окружающих»? - Юрец размахнулся, издал «й-йэх» и метнул камень. - Бабы не нападают друг на друга - только на мужчин. Это первое. Второе: среди попадавшихся женщин мы не встретили ни одного ребенка, что тоже важно. Кстати, сколько тебе лет?
- Шестнадцать будет через месяц, - пробубнила Оля. Она уже дожевала банан и теперь нервно складывала кожуру, потряхивала ей и снова складывала. Переводит взгляд с меня на Юрца, а сторону Рифата лишь косится исподтишка.
- Ого, - пробормотал Юрец.
С первоначальным определением возраста я тоже ошибся, хотя вблизи и понял, что Оля выглядит взросло. В обман ввели щечки, распухшие от слез. Спелая девица с хорошей попой, груди правда, почти нет.
Каюсь - на это я сразу обратил внимание.
Слышал всякие истории, о том, как девочки беременеют и в двенадцать, и в десять лет. А к четырнадцати годам некоторые становятся вполне себе развитыми барышнями. Не зря же на Руси отцы выдавали дочек замуж примерно в этом возрасте, если был подходящий жених?
В Средние века, и после - в эпоху Возрождения, двадцатилетняя девушка считалась чуть ли не старухой. Хотя тут дело еще и в продолжительности жизни, в ее качестве.
Видя, что Оля снова глядит перед собой, а по щекам спускаются хрустальные дорожки, я подсел к ней.
- Ну-ну... Не плачь. Все будет хорошо.
- Как... не будет! Как ты можешь так говорить! Мама... - Оля расплакалась, а я притянул ее к себе за плечи. Не люблю и не умею успокаивать девушек, да и когда футболка промокает от слез и соплей - это не очень-то приятно. Любой подтвердит.
Но сейчас я поглаживал Олю по волосам, а сам представлял, что рядом со мной - Аня. Она вот так же плакала бы, и всхлипывала...
Сквозь слезы Оля начала рассказывать. Как она проснулась, и увидела, что мама порезала ножом младшего брата, а папа - уехал рано. Он всегда встает в пять утра, делает гимнастику, а потом только завтракает и едет на работу. У них мало денег, живут не в нищете, конечно, но не хватает. Маму только недавно уволили, и она подыскивает себе новое место...
Оля так говорила, рассказывала. А я думал, что теперь эта девчонка может и не дожить до своего шестнадцатого дня рождения. Ведь никто не знает, что будет через месяц.
И отца Оли, наверное, уже нет в живых. На его работе по-любому есть женщины. Я почему-то представил, как он заходит в офис, раньше всех, и встречает на своем этаже уборщицу в синей униформе. Она в перчатках, с тряпкой и ведром и мужчина здоровается с ней. Уборщица сначала смотрит на него остановившимся взглядом, не мигая. Потом в ней что-то щелкает, и она бросается на недоумевающего беднягу и рвет его ногтями и зубами, рвет насмерть, и желтые перчатки становятся красными.
Сложновато с богатым воображением. Ведь чем больше рисуешь, тем больше появляется дополнительных «спецэффектов», и реальность становится слишком яркой.
- У меня предложение, - сказал Рифат. - Кончать базары и валить отсюда.
- К твоей дочке? - прищурился я.
- Причем тут она? Нельзя на одном месте сидеть.
- Благодаря Роме у нас есть надежда, - сказал Юрец. - А ты, если б не был таким косым, застрелил бы Олю и все. Нифига бы мы не узнали. И не свисти, я вижу, что тебя только своя шкура интересует.
Я краем глаза отметил, как сжалась Оля. Она наверно, только-только на линейке была, девятый класс, все дела. Или десятый?
Дай бог, чтоб с ума действительно сошла ЧАСТЬ людей.
Что если это лишь вопрос времени?
И что если через пару часов мы - я, Юрец, Рифат - начнем рвать друг другу глотки, как звери? Может же быть такое, что женщины просто более чувствительны, восприимчивы к... к чему?
- Ты вообще, придержи язык, - пробурчал Рифат, и скрестил руки на груди. - Вы не видите, что их становится все больше и больше? Вон там шляются, вон там стоят. В конце концов, тварей станет так много, что они...
- Сцапают нас? - вставил я и Оля прыснула.
- Сейчас самое время поржать, да, - с досадой тряхнул «Соболем» Рифат. - Мы должны слезть по канату и бежать к машине.
- Если она на месте, - сказал Юрец.
Я подошел к краю стены. Да, дядя Костя недооценивает женщин, как впрочем, и все мужики (каюсь, грешен). Их слишком много и они слишком злые, по-звериному, а патроны имеют обыкновение заканчиваться.
- Еще час-два и нам крышка! - взревел Рифат и стал палить направо и налево.
Попал в ту бабку, которая чуть не схватила Олю. Пуля вырвала из белого, как батон, плеча шмат сала. Толстуха упала на спину, навзничь. Полежала немного, потом медленно встала, буравя нас взглядом.
- Хватит. Не трать зря патроны, - я положил ладонь на цевье. Рифат опустил ствол, посмотрел на меня. Точнее, сквозь меня.