Мечта поэта (СИ)
— А чтой-то ты, дорогой полковник Сван, так моей личной жизнью озаботился? Себя, чтоль, предложить хочешь на замену моему сожителю приходящему?
— Нет. Сдался ты мне. У тебя проблем в жизни больше, чем веснушек на носу…
— Раз нет, тогда сиди и молчи в тряпочку.
— Поговори у меня. В обезьяннике ночку проночуешь, сразу шелковым станешь.
— Да иди ты…
Нашу вялотекущую перепалку прерывает очередной звонок. На сей раз звонит его телефон.
— Сван… Май, Маюша, черт, я забыл… Ну прости. Прости, пожалуйста. Я постараюсь очень быстро управиться. Обещаю. Нет… Через час не смогу… Я без машины. Что? Ну… Она сломалась. Да. Надо в сервис отогнать. Или новую купить… Маюш, я же сказал, что постараюсь. Все. Все, я сказал! Я не один. Рядом… люди. Нет, на работу еду… Маюш, постой! Май, ну не плачь, ну Май… Маюша!.. Ебаный ты в рот наоборот!
Сижу и молчу. В тряпочку, как только что сам же рекомендовал делать Свану. Поначалу готовился дождаться конца его телефонного разговора и язвительно поинтересоваться: «Что? Муж? Хочет знать, где обретается его собственный вариант приходящего сожителя?» Но к концу их беседы, если ее можно так назвать, понял — нельзя. Не заслужил он такого. Да и лежачих не бьют. Ясно же, что все у него плохо. Возможно, еще хуже, чем у меня… Наверняка ведь муж звонил. Что-то они планировали, а этот долботряс со своей не самой спокойной работой забыл… Забыл из-за меня. И не убили его только чудом, а если бы убили, то опять-таки исключительно из-за меня…
Так в молчании и едем дальше в сторону участка. Сван лишь сопит по-бычьи, нервно курит, да бросает на меня затравленно-воинственные взгляды. Но я делаю вид, что их не замечаю. Опять звонит мой телефон. Папочка Питера. Зачем-то дублирует сообщение моего «приходящего сожителя» о том, что ночевать тот будет у него по причине высокого давления, которое в очередной раз мучает моего… Сказал бы о-свекра, так ведь этот статус папочка Питера так и не приобрел…
Желаю пожилому омеге не болеть, поскорее прийти в норму и прощаюсь. Хочется думать, что это он так своеобразно заботится обо мне. Подтверждает, что Пит у него, а не у какого-нибудь другого омеги, чтобы я не ревновал и не мучился. Если так, то спасибо ему, конечно, большое, но беспокоится он зря. У меня и в мыслях нет ревновать его сына. С его темпераментом и меня одного-то ему много…
Едва отбиваю звонок, как начинает надрываться телефон Свана. Они что там, все сговорились? На этот раз разговор совсем другой.
— Сван. Да, братишка. Спасибо, все в порядке… Да… Да… Да… Договорились. Ты мой должник… Ну и я твой… Да. Нет. Потом… Ну естественно! Бывай. Удачи тебе.
С кем это он теперь, интересно? Назвал «братишкой», но как-то так, что понятно: на самом деле речь не о кровном родстве. Так альфы и некоторые беты альфа-типа — как раз такие, как полковник Виктор Сван — часто называют самых близких друзей. Значит, друг?.. А у меня вот друзей, считай, нет. Был один, так этому дураку пришло в голову зачем-то выскочить замуж за иностранца и усвистать на другой конец света. Сначала созванивались часто, потом все реже. Сначала мешало несовпадение во времени, потом во взглядах и интересах. Все-таки как сильно меняются люди, отрываясь от родной земли… Так что теперь у меня из друзей один только престарелый сосед Алекс Глейк. Надо бы ему, кстати, позвонить. Рассказать, правда, ничего не получится толком. Но хоть будет знать, что со мной все в порядке.
Но телефон старика недоступен. Может, как и я забыл включить после всего? Звоню на домашний, но только впустую слушаю длинные заунывные гудки — никто трубку не берет. Куда ж Алекс задевался-то? Не дай бог, сердце прихватило на почве пережитых приключений! Внезапно вспоминаю то, что после стрельбы отошло на второй план. Кто-то убил Кена Циммермана! Причем убил сразу после того, как я поговорил с ним по телефону и попытался узнать, как мне найти Джона Смита. Человека, с которого, по большому счету, началось все: мое странное знакомство с Стэфеном Вульфом, раздвоившийся Сван, четверо «горячих южных парней», которые только что так ужасно и стремительно превратились в трупы практически у меня на глазах… И все-таки что делал Питер в том самом туалете и в то самое время, когда произошло убийство?
Рассказывать об этом полковнику? Или нет? Не буду. Ерунда какая-то. Не может это быть ничем другим, кроме как банальным совпадением. Пит в его халате с кистями и с вечно мерзнущими ногами в моем сознании ну никак не увязывается с такой фигурой как киллер, убийца, человек, способный недрогнувшей рукой, осознанно и хладнокровно воткнуть нож в живое тело другого разумного существа, при этом выбрав такое место, ранение в которое будет смертельным…
В участке Виктор оттаскивает меня сначала к штатному медику, который деловито обрабатывает мою рану чем-то настолько жгучим, что у меня глаза на лоб лезут не фигурально, а самым настоящим образом, а после заклеивает обуглившийся по ощущениям бок широким пластырем. Выглядит он при этом настолько равнодушным, что я, шмыгнув носом, просто одергиваю свою заляпанную кровью футболку и с видом человека, которому вот ни капелюшечки не больно, иду следом за Сваном дальше. Наш путь лежит на второй этаж, к нему в кабинет. Полковник запихивает меня внутрь, а потом запирает за собой дверь.
— Располагайся. В ногах правды нет, так что… — делает жест в сторону стула облезлой наружности.
— Можно подумать, она в заднице есть.
— Садись уж. Не выпендривайся. Творческая личность, едрить твоего…
Иду к предложенному стулу и тут ловлю свое отражение в небольшом зеркале у входа. Отцы родные! Ужас-то какой — вся рожа, как и руки, в кровавых кляксах и разводах. Заразы! Все! И этот, который за спиной, тоже. Ну что, трудно было сказать об этом раньше? Сходил бы хоть умылся. Остаюсь у зеркала, под которым как раз стоит на подносе графин с водой и два стакана. Смачиваю подол все равно испорченной футболки и принимаюсь с его помощью «умываться». Делать это левой рукой крайне неудобно, так что итог предсказуем - ни фига толком с меня не отмывается, а только размазывается. Злобно кошусь через зеркало на Свана. Он, в отличие от меня, выглядит вполне чистеньким — конечно, если не считать куртку, которую он уже снял и кинул прямо на пол у входа в кабинет, — а потому сразу следует к своему столу и садится за него. Интересуюсь:
— И что дальше?
— Если повезет, скоро будем знать, кто те типы, которые с какой-то целью возжелали тебя пришить. Не хочешь ничего мне пояснить по этому поводу?
Бок саднит и дергает. Физиономия чистой так и не становится — разводы лишь слегка побледнели, но совсем не исчезли. Настроения это, понятно, не прибавляет. Но папа всегда говорил мне, что даже в самом скверном надо искать хорошее. Я послушно ищу какое-то время и даже нахожу — на фоне новой боли в боку, пострадавшее ранее запястье теперь почти не ощущается! А скоро утихнет совсем — после перевязки молчаливый врач бета мне в зад еще и пару каких-то уколов вкатил. Наверняка антибиотик и обезболивающее. Так что в ожидании действия препарата можно с чистой совестью продолжить собачиться со Сваном — самое для того настроение подходящее. Я и продолжаю:
— Если бы и хотел, так нечего мне тебе пояснять. Не понимаю, что им нужно было. Да и, раз они мертвы, вопрос, мне кажется, может быть снят с повестки дня. Теперь мне угрожать просто некому. Так что я вполне могу сейчас поехать домой отколупывать бумажку с печатью от своей двери, а ты отправишься к своему Маю.
Зыркает так, словно пощечину отвешивает, и привычно тянется за пачкой сигарет.
— Не суй свой конопатый нос, куда не просят.
— А это куда?
Улыбаюсь и хлопаю глазками, демонстративно повернувшись к нему. Меряет взглядом, потом вздыхает и, сунув назад в пачку было вынутую сигарету, трет лицо ладонями.
— Все ты понял. Хватит дурака валять, рассказывай по делу.
— Что рассказывать?
— Все. Сначала.
Я иду к стулу у его стола и усаживаюсь чинно — коленочки вместе, спинка прямая, ручки аккуратно сложены. Просто пай-омега.