Воля твоя (СИ)

- Мне уже можно начинать? - Ехидно поинтересовалась дева, оторвавшись от своего занятия и лукаво поглядывая на сверх меры говорливого собеседника.
- Безусловно.
- Тогда слушай и, по возможности, не перебивай. Случилось это, как я упоминала, не так давно. И не столь далеко, как события некоторых моих рассказов - буквально в соседней губернии. Стояла весна, снега только-только сошли, хотя под деревьями да вдоль ложбин оврагов грязный от земли снег все еще лежал. И хоть пар все же шел изо рта по утрам и вечерам, стояла необычайная для того времени года теплая погода.
Я была без работы, как обычно, и без денег, как обычно. Еда была - и это радовало. В поисках оплачиваемой помощи я обращалась в каждое сопутствующее мне селение, в каждый старов дом, но буйствующие тогда на дорогах разбойники заставляли с предубеждением относиться ко мне каждого отказывающего в работе человека.
Чем ближе к крупным городам, насколько я знаю, тем спокойнее было на дорогах, тем свободнее хозяева общались со случайными гостями и незнакомцами. Где-нибудь там-то я и намеревалась обзавестись работой. И обязательно бы обзавелась, если бы на подходах к одной деревушке не услышала жуткий грохот и пронзительные визги какой-то необычной твари. Да настолько громкие и высокие, что даже местные собаки стояли, разинув пасти, и не смели даже заикнуться о брехе. Надо ли упоминать, что на эти звуки сбежались абсолютно все жители, несмело выставив перед собой вилы и рогатины?
Моя помощь подоспела как нельзя кстати. Я согласилась очистить курятник, а именно туда забралась та мифическая зверюга, даже не зная на что соглашаюсь - настолько мне была потребна хоть какая-то работа.
Признаться, мне было страшно туда идти, слыша те потусторонние крики, кажется, пробирающие до самых костей, но выбора у меня все равно никакого не было. И встретятся сейчас две неведомые зверушки, думала я тогда, и неизвестно кто из нас выйдет победителем. Но каково же было мое удивление, если не сказать шок, когда я наконец вошла вовнутрь. Я чуть не разрыдалась тогда. Невероятно пронзительные крики раздавались из дальнего, самого темного угла. Там, зажатый со всех сторон квочками и одним петухом, наседающими на него что есть мочи, трясся от страха дикий зверь, забравшийся в курятник с зимней голодухи. Мне стоило дикого труда, чтобы сдержать себя от каких-либо необдуманных действий.
Передо мной тогда, уже все для себя решившей еще до входа в курятник, вдруг встал нелегкий выбор. Я могла убить дикое животное, как того требовали приличия и правила, а главное, договоренность с сельчанами. Я могла просто разогнать кругом кур, дав тем самым возможность этому зверю сбежать по доброте душевной. Но вместо этого, вместо двух простых истин и путей, я позволила столь непутевому волку последовать за мной. С тех пор в том селении я больше не смею появляться.
Она замолчала, продолжая заниматься своими делами. Даже не подняла взгляда, чтобы увидеть на морде волка каменную мину и презрительно изогнутые губы.
- Действительно, - проговорил он, медленно выговаривая слова, - я знаю эту историю. Благодарю за предупреждение, к которому я, признать честно, отнесся скептически. Как видно, зря.
Теперь настала его очередь молчать, но по натуре своей он не смог продержаться и минуты. Громко и протяжно фыркнул.
- Так вот к какой категории ты меня причисляешь - третьему пути! Я возмущен. Я оскорблен! Квочки? Петух? Начнем с того, что это были...
- Духи охотников на волков, вселившиеся в куриц, - закончила за него дева. - Которым обычному волку невозможно противостоять, так как они его гипнотизировали. Да, я уже не раз слышала от тебя эту версию событий.
- И тем не менее продолжаешь считать иначе!
- Продолжаю. Взгляни правде в глаза, волкан, - волк недовольно засопел, - это были обыкновенные курицы. Курицы, почувствовавшие твой страх перед ними.
- Это был не страх, а нерешительность! Если смотреть объективно, яйца - это будущие цыплята. Это все равно, что есть детей!
- Да уж, волкан. Немудрено, что с твоим мировоззрением ты сумел вляпаться в одну из позорнейших ситуаций. Если подумать, хуже могло произойти, только если бы курицы добились своего. Только представь...
- Закончим на этом. - Очень тихо проговорил волк, нервно облизываясь. - Закончим, дева.
Дева, сматывая в небольшую тряпочку швейные принадлежности, не произнесла ни слова.
***
Возвращаясь к ужину, стар вдруг остановился на крылечке, не поняв изначально, что так дернуло его глаз. Медленно огляделся, хмурясь из-под кустистых бровей. И ничего, разве только кладка корневищ, уложенная стопкой прямо перед редким палисадом. Странно она лежала, хотя ничего необычного там не было. Но что-то было явно не так.
- Тревожит меня что-то, жинка. - Заключил стар, вернувшись с подворья. - Наложи-ка снеди, да поболе. Снесу-ка я идолу. Мож успокоится душа.
Он беспокойно потер грудь, недовольно поморщившись. Взглянул на небо - чистое, и сердце еще сильнее оттого кольнуло. Никаких предвестников беды, чтоб ее. Да отчего ж так неспокойно!
А пока жинка хлопотала у печи да с горшками, сам стар обошел дом, просунув руку меж двумя наполненными водою бочками.
- Пойду, - сказал он, когда все было готово. Жинка осенила его вслед священным знаком.
Однако отойдя подальше, минуя стопку корневищ, стар понял, что идет неверно.
- А что же... Что же стало с твоим наставником? Или может, опекуном? Не знаю, как его называть.
- Называй как хочешь, волкан. Я его убила.
Волк, сидя с раскрытой от жары пастью, вдруг поперхнулся. Откашлялся.
- Понимаю.
- Не-а, ничего ты не понимаешь. В моей слюне яд. Пока была ребенком, яд был еще слабый, хоть и действенный. Наставник-опекун это понимал, поэтому так торопился. Я росла - яд концентрировался. И однажды его это доконало. Вернее... однажды я не сдержалась, укусила его снова, как в детстве. Со злости, сильно. Хотела сделать ему побольнее, чтобы он почувствовал, как больно мне самой.
Она вздохнула, пошерудив палкой прошлогоднюю листву.
- Теперь точно понимаю. - Кивнул он.
- Не понимаешь, волкан. Яд действовал медленно, Он корчился, а я в отчаянии бесилась рядом, не зная, что мне делать. Я была в ужасе. Да, я сделала ему больно, я это видела, но радости никакой не было. Я тогда подумала о том, что все его козни и пытки - не такие уж козни и пытки, его злоба - забота, жестокость - торопливость. Ради меня. А грубость его... Такой, видимо, уж он человек, никогда не знавший ласки, и оттого не сумевший ее передать. Я не знала, сколько будет действовать яд, но больше не могла позволить Ему страдать. И я добила его, ножом. Руки тряслись, и мне потребовалось колоть, налегать на рукоять несколько раз, чтобы попасть. Он выносил это. Молча. В его глазах была благодарность... и ласка.
На этот раз волкан с разумством разумного промолчал. Лишь отвел взгляд, не вынеся затянувшегося молчания.
- Я уже видела ласку, после этого. Много раз. Я могу судить, волкан. Целыми вечерами напролет я подглядывала в окна, наблюдала за детьми, родителями, у имущих - няньками. Видела это прямо посреди дороги, в трактирах и корчмах, в разговорах, в поучениях. Научилась различать. Ласка - она разная, всегда и у всех разная, но настолько похожая. Проистекающая из заботы, самых добрых и лучших побуждений чаду или своему ближнему, ласка остается лаской. И теперь, вспоминая тот его взгляд, я понимаю, что это была она. Не такая, как у всех - другая, исковерканная, извращенная... неумелая. Но была.
Птичий щебет, прячущийся где-то в охапках крон и незаметно перемещающийся, стал громче, звонче. Птицы выпорхнули из своего укрытия, ненадолго показавшись на затянутом словно дымной пеленой низкими перистыми облаками небе
- Что-то больно ты разговорилась, дева. - Хмыкнул волк.
- Твоя правда, волкан. - Кивнула она, на долю мгновения раньше учуяв то же, что и ее спутник.