Поющий на рассвете (СИ)

— О-о-о… Хочу тебя! Как же я тебя хочу, мой рогатик!
— Нетерпеливый какой, — пробормотал Менедем, продолжая изощренно издеваться над любовником, обласкивая его ногу под коленкой, где нашлась еще одна «горячая» точка тела китсунэ.
— И еще какой! — хныкнул лис. — Мне тебя всегда мало.
— Тс-с, терпи, и воздастся тебе.
Язык уже коснулся того места, где нога переходит в промежность, упорно не касаясь ничего иного, только этой нежной кожи. И переметнулся на другую сторону, обдав звенящие от напряжения яйца китсунэ жарким выдохом, чтобы медленно опуститься по уже этой ноге до кончиков пальцев ног. Китсуне решил, что он попросту рассыплется в пепел от этой ласковой пытки. Наверное, только чудо удерживало его тело от воспламенения и всего прочего, когда Менедем развел его согнутые в коленях ноги и велел придержать. А сам принялся вылизывать его между ног, начав почему-то с ягодиц, а не с того, что требовало немедленного внимания.
Любовники у Идзуо были и раньше, но с Менедемом сравнивать даже не хотелось. Он взвыл, не приглушая голос, не хватало сил на это, когда язык легко соскользнул между ягодицами и прошелся до самого подхвостья, медленно, словно ощупывая все на своем пути. Хорошо, что нет соседей, а у птицы полог безмолвия. К оками гордость, он извивался, умолял и требовал, и снова умолял срывающимся голосом. Пока не пережил что-то, очень похожее на оргазм, не кончив при этом.
Менедем довольно ухмылялся: лису будет, что вспомнить. Он позволил ему отдышаться и продолжил ласкать, уже посерьезнее, потом поднялся, встал на подушку коленями — как раз на нужной высоте, потянул Идзуо на себя, медленно насаживая на член и не позволяя дернуться. Китсуне был прекрасен вот таким, распаленным страстью, что-то хрипло бормочущим на родном языке. В его глазах можно было рассмотреть свое отражение, они были словно темные зеркала. Красиво, да и сам он был очень красивым. Даже почти любимым, хотя никаких чувств Менедем себе позволить не мог. Все что оставалось — это дарить любовнику всего себя без остатка, потому что, как он подозревал, супруг это «все» возьмет и сам, не спрашивая разрешения и не глядя на то, хотят ему отдать или нет.
После того, как они отдышались от оргазма, минотавр поволок лиса в душ. Сам китсунэ стоять отказывался. Он и заснул, не дождавшись укладывания в постель, на руках у Менедема. И проснулся утром всклокоченный, с залежанным хвостом и помятым со сна лицом. Но счастливый до неприличия.
— Одеваемся и выбегаем, сегодня много снега, так что я могу и застрять, — предупредил минотавр.
Оба мелких верещали, как белки, когда минотавр пер по заметенным ночным снегопадом дорожкам, почти по бедра утопая в рыхлом снегу. Тот просил потише, «а то уши в трубочку сворачиваются», и обещал притопить обоих в белой мерзости, если будут прыгать у него на плечах. Но не делал этого, конечно же, оберегая больше сирина, не успевшего толком привыкнуть к снегу за два года. Тот поджимал ноги и побаивался даже коснуться лишний раз холодной замерзшей воды. Когда жил в общаге, зимой на улицу вообще практически не выходил: крытые переходы между корпусами и студгородком позволяли не касаться внешней среды. А сейчас так не получалось, до дома приходилось ждать «носильщика» — иногда у Менедема было на одну пару больше.
К счастью, никто больше не приставал к сирину, все смирились с этой странной троицей. Демоны обходили за десяток шагов, недобро зыркая на минотавра. Менедем игнорировал: им хватало ума никак не задевать сирина.
После промежуточного экзамена директор снова вызвал минотавра к себе.
— Я смотрю, вы решили вопрос со временем пребывания в академии?
— Да. Еще три года… А потом выпуск.
— Что ж, мне даже жаль, что такой способный студент покинет стены академии. Вы могли бы поступить в аспирантуру и впоследствии стать преподавателем «малых чар и плетений», у вас ведь к ним настоящий талант.
— Правда? — Менедем задумался. — Что ж, если все сложится… Не станем загадывать…
— Я мог бы написать супругу вашей матушки, к примеру, после промежуточного экзамена пятого курса. Полугода, думаю, ему хватило бы на обдумывание?
— Думаю, что да, — кивнул минотавр.
— Я не ошибусь, если предположу, что для вас преподавание стало бы вариантом лучшим, нежели возвращение домой?
Менедем очевидного скрывать не стал:
— Намного, господин директор, намного.
— Я постараюсь его убедить. В конце концов, иметь в родичах преподавателя нашего вуза считается престижным, он учтет это, надеюсь.
Менедем тоже надеялся. Что ж, теперь у него был неплохой стимул для того, чтобы сдать все предметы блестяще согласно плану. И пускай на выпускных экзаменах все удивятся. Он написал матери и брату с просьбой выяснить настроение царя и перспективы. Ответ пришел довольно скоро. Царь был бы весьма не прочь не видеть пасынка как можно дольше, даже если придется оставить того на должности преподавателя. Выдавать его замуж младшим супругом было чревато проблемами: он прекрасно помнил нрав Менедема, да и любого минотавра. А проблемы преподавателей его касаться не будут.
Менедем пожал плечами и решил, что тянуть три года не стоит. Портить свои работы и тупить у доски он перестал. Преподаватели нарадоваться на него не могли.
— И что случилось? Такой умный, оказывается, юноша.
Сам Менедем помалкивал, когда не просил о пересдаче предыдущих «хвостов» и оценок, которые считал неприемлемыми. В итоге, обучение с пересдачами он заканчивал блестяще, по его оценкам. Оставался последний курс, на лето все студенты разъезжались по своим мирам, и Менедем исключением не был. Леонт рвался в храм богини Гармонии, намереваясь достать Ее, но выяснить все интересующие его вопросы. Идзуо скучал по матери, да и по дому тоже. Менедем проследил за тем, чтобы они ничего не забыли и без приключений шагнули в арочные проемы Сети. Оставалось только ждать их обратно и скучать.
Но перед тем он ненадолго вернулся домой и сам. Выдержал торжественное представление в тронном зале, равнодушный снаружи и полный скрытого опасения взгляд царя, покинул это сборище и отправился в Гранатовую палату, ждать мать и, может быть, брата. Они пришли вдвоем, сразу же принялись расспрашивать о его намерении стать преподавателем.
— Я не хочу следовать планам царя и становиться младшим супругом, — на вопрос о причинах ответил минотавр. — Это главная причина. Вторая — мне нравятся чары.
— Но мы могли бы его переубедить… Я думаю.
— Не стоит. Я хочу преподавать, и совсем не хочу вступать в полемику с царем Ахелаем.
— И ты уверен, что это то, чего тебе хочется? — царица погладила сына по ушам, бережно касаясь.
— Уверен, матушка. Это еще и шанс на счастье в личной жизни, не подконтрольное никому, — Менедем прикрыл глаза.
— И на примете уже кто-то есть?
— Двое. Правда, если сирин может и согласиться, то китсунэ, скорее всего, так же спутан обязательствами, как любой наследник, — вздохнул Менедем.
— Сирин? Китсунэ? Кто это?
Минотавр принялся обстоятельно и неторопливо описывать своих соседа и любовника.
— Мне кажется, что они оба весьма милы, — решила мать. — Ты приведешь их познакомиться?
— Может быть, однажды, — сказал Менедем. — Проще закатить огромную глыбу на гору Фарос, чем убедить того, в чьей власти твоя жизнь, что ему стоит позволить тебе самому управлять ею.
— Ты об Ахелае?
— Я в общем, — минотавр осторожно опустил рогатую башку на ее плечо, шумно и благодарно вздыхая: — Спасибо, матушка.
Его почесали меж рогов.
— Что же мне еще делать? Ты же мой сын.
Пеласгир чуть ревниво нахмурился, но Менедем только фыркнул: кому и ревновать, да только не брату, он с матерью проводит времени в разы больше.
— Я не хотел бы показываться на глаза Ахелаю. Если дом на Адрасте никем не занят, каникулы проведу там.
— Не занят.
Когда Менедем выпустил мать из объятий, его поймал брат, тоже обнял.
— А теперь расскажи, на ком ты женился? — минотавр потискал его, сдерживая силу, хотя Пеласгир был тоже не тростинкой.