Дневник чайного мастера
— Как же так, я должен был заранее предупредить тебя насчет утвари, — сказал мне отец на кухне, когда мы заворачивали, как того требовала традиция, использованную в чайной церемонии чашку в чистую ткань для подарка мастеру Нийрамо. — Можно было предположить, что он начнет из-за этого возмущаться. Мне не понравилось, как он тебе выговаривал, но, к счастью, нам никогда больше не придется видеться с ним.
Мне показалось, что отец хочет отчитать меня, но он молчал.
— Ты собираешься на праздник лунного года? — спросила я.
Отец помотал головой:
— Я достаточно много бывал там, да и в моем возрасте сон куда больше приятен.
Прежде чем уйти, я отнесла свиток и пока пустой дневник чайного мастера к себе и положила его на кровать. Затем посмотрела в зеркало: лицо было все еще красным после церемонии, под мышками расплылись большие темные пятна. Я переоделась и расправила церемониальную одежду на кровати, положив рядом то, чему предназначено стать моим дневником. Повернувшись к столу, я вдруг увидела большой белый конверт. Надписанный маминой рукой, он был сразу заметен на темной столешнице. Наверное, отец принес его сюда перед церемонией.
Большой конверт был не из какой-нибудь морской травы, а из самой настоящей бумаги. Внутри лежал платок из тончайшей шерсти. Мама не могла такого найти в деревне, даже во всей Скандинавской унии — в наших краях не продавалось ничего, кроме грубой шерстяной ткани. Должно быть, она заказала его в каком-нибудь далеком городе. Внутри нашлась и записка: «Новоиспеченному чайному мастеру! Будь счастлива, Нориа! Горжусь тобой. Твоя мама». Я поднесла платок к лицу, попыталась ощутить ее аромат — мыла и ароматического масла, но нет, платок пахнул чистой шерстью, немного бумагой и больше ничем.
Я накинула платок на плечи.
Вешая церемониальную одежду в шкаф, я случайно взглянула в окно и увидела на лужайке мастера Нийрамо. Он стоял с закрытыми глазами, вытирая пот со лба, и казался бесконечно уставшим, словно скрытая тяжесть легла ему на плечи.
Я сунула в сумку бутылочку с водой, взяла со стола фонарь, коробочку с выпечкой и пошла.
Санья уже ждала меня на крыльце, когда я подошла к ее дому. Полусонная Минья сидела у нее на руках, посасывая завернутые в кусочек ткани какие-то семена. Увидев меня, Санья так и подскочила в видавшем виды кресле-качалке. Минья захныкала.
— Ну, как все прошло?
— Для тебя двери на мои чайные церемонии всегда открыты.
— Поздравляю! — закричала она, тут же состроив гримасу. — Думаю, что обойдусь. Я ведь никогда на них не была и не умею вести себя правильно. Погоди, я сейчас.
Санья обняла меня одной рукой и потащила сестру в дом к матери. Когда она вышла обратно, то принесла корзинку, прикрытую тканью.
— Это тебе, — произнесла она торжественно.
Внутри корзинки была восхитительная шкатулка ее собственного изготовления. Да, я умела цитировать наизусть тексты, подражать движениям, изящно кланяться гостям, но не умела, как она, разбирать вещи на части и собирать их по-новому, перестраивать и переиначивать, придавать новые формы, добиваться какого-то фантастически иного результата. Сейчас из кусочков металла, пластмассы и дерева она смастерила шкатулку прямоугольной формы, на поверхности которой переплетались и разбегались в разные стороны замысловатые узоры, возникая из ниоткуда и исчезая в никуда.
— Нравится? — спросила она и вдруг смущенно покраснела, что было странно. — Это тебе для чая.
— Чудесно! Спасибо тебе!
Я обняла ее, сунула шкатулку в сумку и отдала корзинку:
— Идем?
Санья кивнула. Мы пошли к центральной деревенской площади. На прозрачном небе блистало несколько звезд и висела полная луна — бледная, с острыми краями, она прорезала себе путь все выше и выше в плотной черноте неба.
— Гляди! — Санья показала на небо.
Сначала не было понятно, куда же нужно глядеть, но потом я это увидела: отдельно от металлического свечения луны белые отблески небесного сияния плескались над черными контурами гор. Они двигались медленно, словно полоски ткани в воде.
— Все только начинается, — прошептала Санья.
Мы шли через деревню, а вокруг кружились звуки начинающегося праздника. Во дворах висело множество разноцветных фонарей, петарды с треском взрывали воздух, разбрызгивая искры в разные стороны. Отовсюду доносились ароматы жарившейся рыбы, овощей и праздничных пирогов. Люди расставляли на столах еду и напитки, собираясь праздновать день окончания сбора урожая, где-то уже начали веселиться.
Издалека мы увидели выходящую на площадь праздничную процессию. Над ней плыл сооруженный из пластикового лома, камыша и деревяшек морской дракон, который колыхался в руках танцоров. Бухали барабаны, и раздавалось ритмичное пение. Кругом стайкой кружилась ребятня, изображавшая рыб и прочую морскую живность, они следовали за драконом, поблескивавшим пластиковой чешуей в лунном свете. Я подумала, что давешнее небесное сияние на самом деле было отблеском их костюмов, ну как это бывает в историях, где чешуя рыб, плывущих за морскими драконами, отсвечивает в небо. Посреди площади на помосте возвышалась огромная, вырезанная из дерева и выкрашенная белой краской полная луна — это был центр предстоящего действа. Подойдя поближе, мы увидели, что глаза дракона светятся желтым. Потом мы поняли, что внутри головы был светильник — бледный, действительно очень бледный силуэт дракона в темноте казался похожим на безмолвный призрак, тихо витающий над площадью.
Мне понемногу начало нравиться. Тут Санья потянула меня сквозь толпу к киоскам, торговавшим всякой всячиной. Мы купили жареного миндаля и сушеных хлопьев из морской травы. Когда я платила, то увидела, как Санья переминается с ноги на ногу — понятно, куда она хочет пойти дальше.
— Пойдем, поглядим, что там такое, — сказала она, показывая на киоск в самом начале улочки, отходящей от площади. Мы начали протискиваться сквозь толпу, когда вдруг послышались встревоженные голоса.
— Это все чепуха, — сказал один из мужчин, державший в руках транслятор, — в новостях не было ничего такого.
— Да знаем мы эти новости! — возмутился другой. — Меня вообще не удивит, если все это затеяли унионисты. Мой сват утверждает, что среди его знакомых есть несколько таких…
— У меня кум видел, не может ведь он врать, — возразил мужчина с транслятором. — Он сам был в том месте и говорит, что там царит полный хаос.
— Ерунда, ни за что не поверю, — ответил третий.
Этот странный разговор мне вспомнился много позже, но сейчас моя голова была занята другим.
Санья знала, куда шла: над киоском красовалась нарисованная синим фигура нимфы. Все знали, что тут продают, и, хотя ничего противозаконного в этом не было, многие уважающие себя лавочники отказывались от такого занятия.
— Нам, пожалуйста, четыре кекса из голубого лотоса, — попросила Санья.
Торговка была пожилая женщина с большими коричневыми родинками на лице.
— А вы не слишком молоды для этого? — поинтересовалась та, но Санья молча протянула ей деньги, женщина не стала задавать больше вопросов и отдала нам кексы. Я посмотрела на небо, где разгоралось небесное сияние, раскидывая тонкое полотно во все стороны сквозь сгущающуюся тьму.
— Пойдем на Нокку, оттуда лучше видно, — предложила Санья.
Ноккой называли скалу неподалеку от свалки, выступавшую из сопки и похожую на гигантский клюв птицы. С окраины деревни к ней вела узкая лестница, и там обычно собирались любители понаблюдать за небесным сиянием, если только не хотели вернуться домой и пойти в тундру.
Оказывается, не мы одни знали про это место. На Нокке уже сидели — парами или небольшими компаниями — люди, сбежавшие с праздника. Среди них было несколько знакомых. Поздоровавшись, Санья шепнула:
— Давай заберемся повыше, там уж точно найдется место поспокойней!
Скоро мы нашли подходящее место, где можно было улечься и разглядывать звезды. Мы разложили на гладкой поверхности скалы старый плед, поставили пакетики с кексами и орехами. Небесное сияние полыхало над нами, извиваясь, потом вдруг пускаясь в пляс и внезапно останавливаясь, вздымаясь и падая, колыхаясь точно море.