Дневник чайного мастера

— Я не видела тебя. Подумала даже, что никого нет.
— Вот, возилась тут под столом, — сказала она, избегая моего взгляда. Я знала точно, что в мастерской нет такого места, где бы я ее не заметила.
— Все в порядке? — снова спросила я.
И тут Санья расплакалась:
— Нет, не в порядке. Минья… С ней совсем плохо. Мама опять повезла ее к доктору, но все это без толку, лекарство нужно смешивать с водой. — Она дернула головой и подняла глаза на меня.
Я сделала к ней шаг, другой, затем прижала ее к себе, и Санья не отпрянула. С тех пор как в десять лет она споткнулась и растянула ногу, я ни разу не видела ее плачущей. Она хлюпнула носом и затихла. Так мы постояли некоторое время под лучами палящего вечернего солнца. Наконец Санья отодвинулась от меня и высморкалась.
— Извини.
— Не глупи, — сказала я, ткнув ее в плечо. — Я принесла воды.
Как же легко стало у меня на сердце, когда она улыбнулась!
— Готова хоть до конца жизни ремонтировать для тебя все, что пожелаешь, если уж ты не хочешь никакой другой платы, — заявила она.
Я открыла рот, чтобы возразить, но она продолжила:
— Так будет честно. Ведь у тебя нет столько воды, чтобы хватило на всех.
Я не смотрела на нее и не знала, что она могла увидеть на моем лице.
— Я оставила бутылки на переднем дворе. Пойдем, пока кто-нибудь не прибрал их.
Мы забрали воду из солнцевела и отнесли их к двери. Когда Санья открыла ее, изнутри пахнуло давно не мытыми волосами и прокисшим молоком. В гостиной на столе и под ним валялись пустые стаканы и грязная посуда с остатками пищи. В углу стоял таз с замоченной в нем детской одеждой. По полу катались огромные клубки пыли. Санья посмотрела на меня, затем вокруг и, кажется, удивилась, словно впервые за много дней увидела, как выглядит их дом.
— Ну и кавардак тут! — сказала она. — Что поделаешь, Минья ничего не может есть, ее постоянно тошнит, и мы не успеваем стирать за ней испачканное белье.
Было видно, что ей неловко от того, что я стала свидетелем их бед.
— Теперь успеете, — сказала я и попыталась улыбнуться.
Мы отнесли бутылки на кухню, Санья ополоснула бутылочку, налила воды до половины и отмерила немного белого порошка из тряпичного мешочка. Потрясла, чтобы растворить лекарство. Белый порошок окрасил воду в белесый цвет.
На крыльце послышались шаги. Едва Санья успела повернуться к двери, как вошла уставшая Кира с дочкой на руках. Какой кошмар! Я не видела Минью несколько недель. Ее голубые глазки стали похожи на две темные ямки на бледном лице, она была настолько исхудавшей и изможденной, что я заволновалась.
— У них нет больше коек, ближайшая больница находится в Куусамо.
— О чем только они там думают? А нам-то что делать? — нервно спросила Санья.
— Они сказали, что надо давать ей лекарство и ждать, пока не спадет температура.
— Так ведь именно этого мы и добиваемся уже две недели! Ты сказала, что у нас не хватает воды?
— Санья, наша больница переполнена, там больные, которым еще хуже, чем нашей Минье. — Голос Киры звучал устало и глухо. — У них всего два врача, три медсестры и парочка волонтеров. И они задолжали спекулянтам с черного рынка воду за три месяца. Они даже не знают, смогут ли работать в следующем месяце.
Как это страшно, когда у докторов нет другого варианта, кроме как отправить человека домой умирать.
Санья протянула бутылочку с лекарством.
— Вода достаточно чистая? — обеспокоенно спросила Кира.
— Да, — ответила я.
Они обе пристально посмотрели на меня, и лицо Киры помрачнело.
— Ты ведь знаешь, что нам нечем заплатить?
Она обращалась к Санье, но больше ко мне.
— Платить не нужно.
Кира уселась в обшарпанное кресло, взяла бутылочку и протянула ее Минье. Та с трудом открыла рот, почти сразу проглотила несколько капель и уснула. Кира отнесла ее в спальню.
— Санья, подойти сюда, — позвала Кира.
— Иди-иди, я подожду тебя здесь, — сказала я.
Они закрылись в спальне. Из-за двери было слышно каждое слово, хотя Кира и пыталась разговаривать вполголоса, но, думаю, она хотела, чтобы я слышала.
— Ты не должна была просить у нее воды!
— А что еще мы можем сделать! — выпалила Санья. — Мне никогда не построить этот водопровод — деталей нет, да и цены на них занебесные.
Кира только вздохнула:
— Знаю, дочка. Добывать воду — не твоя забота. Если бы Минья была здорова, мы могли бы ходить по соседним деревням, чинить одежду или еще что-нибудь или, например, попытаться устроиться на обувную фабрику в Куусамо. Мне просто не хочется ни у кого одалживаться.
Все. Больше слушать этого мне не хотелось, поэтому я вышла на крыльцо и аккуратно закрыла за собой дверь. Присела на ступеньку и стала глядеть по сторонам: вялые, с трудом удерживающие себя прямо подсолнухи, дырявая крыша, сплетенная из водорослей, под нею два разбитых стула… Соседние дворы и дома казались одинаковыми, тусклыми, уставшими отражениями друг друга.
Не знаю, сколько я просидела на крыльце, наконец Санья вышла и тихо закрыла за собой дверь:
— Они обе уснули, в последнее время это большая редкость в нашем доме.
Я старалась говорить вполголоса, но мои слова прозвучали неожиданно резко:
— Ты соображаешь, что делаешь?
Она вздрогнула, а у меня сердце сжалось в груди, потому что все последние недели запечатлелись на ее лице, во всем ее облике, но я вспомнила пустую мастерскую, стук и ее неожиданное появление, поэтому все же продолжила:
— Неужели ты не понимаешь, насколько опасно заниматься строительством нелегального водопровода? А если его обнаружит аквапатруль? Стройка-то у тебя под верстаком, так ведь?!
Санья тяжело вздохнула:
— Нам не хватает положенной нормы, и у нас нет больше денег покупать воду. Отцу удается получать часть зарплаты водой, но она иногда выглядит так, будто в ней замачивали грязное нижнее белье.
Я нахмурилась:
— Пожаловаться куда-нибудь не пробовали?
Санья усмехнулась:
— Скажи кому? Тем же самым генералам, которые нелегально дают отцу эту воду?
Я поняла, что она имела в виду.
— Хватит, — сказала я, и Санья недоуменно посмотрела на меня. — Никогда больше не подходи к своему водопроводу.
— Ясное дело, тебе никогда не приходилось делать выбор — оказаться в тюрьме или позволить своей семье умереть от жажды.
Я не верила своим ушам: она ни разу не позволяла себе разговаривать со мной таким тоном. Санья и сама была удивлена своей жесткости, она схватила мою руку и сжала ее:
— Нориа, прости меня. Я не имела ничего такого в виду…
— Сколько тебе нужно?
— Нориа…
— Сколько?
Она пристально посмотрела на меня:
— Гораздо больше, чем ты можешь мне дать. Две бутылки в день.
— Ты получишь их.
Санья покачала головой:
— Вода нужна тебе самой. Я не могу.
— Не беспокойся.
Мне показалось, что она хотела спросить о чем-то еще, но промолчала, и я была благодарна ей за это. Хоть не пришлось лгать.
С тех пор что-то поменялось в наших отношениях — что-то, чему я ни тогда, ни сейчас не могу найти подходящих слов.
Она не разговаривала со мной о водопроводе, не упоминала о болезни Миньи, а я не рассказывала ей о сокровенном источнике.
Тайны точат нас, как вода точит камень. Казалось бы, на поверхности все спокойно, но есть вещи, которыми мы не можем ни с кем поделиться, они гложут нас изнутри, а затем жизнь обволакивает их, подстраивается под них. Тайны пожирают отношения между людьми. Порой мы надеемся, что они во благо, что, допустив другого в уголок души, где прячется тайна, мы уже не останемся с ней один на один.
Я начала регулярно приносить Санье воду. Она молча брала ее. Тем временем Минья стала выздоравливать и интересоваться происходящим вокруг, и, хотя ручки и ножки у нее выглядели, как истонченные зимними холодами веточки, смертельная опасность была уже позади. Мама Кира относилась ко мне со смешанным чувством благодарности и неловкости, ограничиваясь короткими фразами, а отец Ян вообще не упоминал про воду. При встрече он всякий раз интересовался, не нужно ли чайному мастеру помочь чем-то в саду или подремонтировать в доме. Я отказывалась.