Алхимик

			«Край неверных, страна язычников», — сказал он сам себе. В детстве в их деревенской церкви он видел образ Святого Иакова — победитель мавров изображён был верхом на белом коне, с обнажённым мечом в руке, а перед ним были простёрты зловещего облика люди, похожие на тех, что сидели теперь в харчевне рядом с Сантьяго. Юноше было не по себе — он чувствовал себя ужасно одиноким.

			А кроме того, в предотъездной суматохе он совсем упустил из виду одно обстоятельство, которое вполне могло бы надолго закрыть ему путь к сокровищам. В этой стране все говорили по-арабски.

			К нему подошёл хозяин, и Сантьяго знаками попросил принести ему то же, что пили за соседним столом. Это оказался горьковатый чай. Юноша предпочёл бы вино.

			Впрочем, всё это было неважно — надо было думать лишь о сокровищах и о том, как до них добраться. Денег от продажи овец он выручил немало, они лежали у него в кармане и уже успели проявить своё волшебное свойство — с ними человеку не так одиноко. Очень скоро, всего через несколько дней, он будет уже у пирамид. Старик, носящий нагрудник из чистого золота, не стал бы обманывать, чтобы разжиться полудюжиной овец.

			Он говорил ему о знаках, и Сантьяго, покуда пересекал пролив, всё думал о них. Он понимал, о чём идёт речь: бродя по Андалусии, юноша научился узнавать на земле и на небе приметы того, что ждёт впереди. Птица могла оповещать, что где-то притаилась змея; кустарник указывал, что неподалёку найдётся ручей или река. Овцы научили его всему этому. «Если Бог их ведёт, он и мне не даст сбиться с пути», — подумал Сантьяго и немного успокоился. Даже чай показался не таким горьким.

			— Ты кто будешь? — послышалась вдруг испанская речь.

			Сантьяго вздохнул с облегчением: он думал о знаках, и вот знак ему подан. Окликнувший его был примерно одних с ним лет, одет на западный манер, но цвет кожи указывал, что он местный.

			— Откуда ты знаешь испанский? — спросил Сантьяго.

			— Здесь почти все его знают. Испания в двух часах пути.

			— Присядь, я хочу тебя угостить чем-нибудь. Закажи вина себе и мне. Чай мне не по вкусу.

			— В этой стране вина не пьют, — ответил тот. — Вера не разрешает.

			Сантьяго сказал тогда, что ему нужно добраться до пирамид. Он чуть было не проговорился о сокровищах, но вовремя прикусил язык — араб за то, чтобы проводить его до места, вполне мог бы потребовать часть клада себе.

			— Не можешь ли довести меня до пирамид? Я бы тебе заплатил за это.

			— А ты даже не представляешь, где это?

			Сантьяго заметил, что хозяин подошёл вплотную и внимательно прислушивается к разговору. При нём говорить не хотелось, однако он боялся упустить так удачно найденного проводника.

			— Тебе придётся пересечь всю пустыню Сахару, — сказал тот. — А для этого понадобятся деньги. Есть они у тебя?

			Сантьяго этот вопрос удивил. Но он помнил слова старика: если ты чего-нибудь хочешь, вся Вселенная будет способствовать тому, чтобы желание твоё сбылось. И, достав из кармана деньги, он показал их арабу. Хозяин подошёл ещё ближе и уставился на них, а потом перебросился с юношей несколькими арабскими словами. Сантьяго показалось, что хозяин на что-то сердится.

			— Пойдём-ка отсюда, — сказал юноша. — Он не хочет, чтобы мы тут сидели.

			Сантьяго с радостью поднялся и хотел было уплатить по счёту, но хозяин схватил его за руку и стал что-то говорить. У Сантьяго хватило бы силы, чтобы высвободиться, но он был в чужой стране и не знал, как себя вести. По счастью, новый знакомый оттолкнул хозяина и вытащил Сантьяго из харчевни на улицу.

			— Он хотел отнять у тебя деньги. Танжер не похож на другие африканские города. Это порт, а в порту всегда множество жуликов.

			Ему можно доверять. Он помог ему в критической ситуации. Сантьяго снова достал из кармана и пересчитал деньги.

			— Можем завтра же отправиться к пирамидам, — сказал араб. — Но сначала надо купить двух верблюдов.

			Они двинулись по узким улочкам Танжера, где на каждом шагу стояли палатки и лотки, где торговали всякой всячиной, и оказались на рыночной площади. Она была заполнена многотысячной толпой — люди продавали, покупали, спорили. Зелень и плоды лежали рядом с кинжалами, ковры — рядом с разнообразными трубками. Сантьяго не сводил глаз со своего спутника — тот забрал у него все деньги. Он хотел было забрать их, но счёл, что это будет неучтиво. Ему были неведомы нравы и обычаи страны, в которой он сейчас находился. «Ничего, — подумал он, — я ведь внимательно слежу за ним, и этого достаточно, ибо я сильнее его».

			И вдруг в груде разнообразного товара он заметил саблю, красивей которой ещё никогда не видел. Ножны были серебряные, эфес украшен драгоценными камнями и чернью. Сантьяго решил, что, когда вернётся из Египта, непременно купит себе такую же.

			— Спроси, сколько она стоит, — попросил он своего спутника.

			В этот миг он понял, что на две секунды отвлёкся, заглядевшись на саблю. Сердце у него ёкнуло. Он боялся оглянуться, потому что уже знал, что предстанет его глазам. Ещё несколько мгновений он не сводил глаз с сабли, но потом набрался храбрости и повернул голову.

			Вокруг гремел и бушевал рынок, сновали и горланили люди, лежали вперемежку ковры и орехи, медные подносы и груды салата, шли взявшиеся за руки мужчины и женщины в чадрах, витали запахи неведомой снеди — и нигде, ну просто нигде не было видно его недавнего спутника.





* * *


			Сантьяго поначалу ещё верил, что они случайно потеряли друг друга в толпе, и решил остаться на месте в надежде, что тот вернётся. Прошло какое-то время; на высокую башню поднялся человек и что-то закричал нараспев — все тотчас упали ниц, уткнулись лбами в землю и тоже запели. А потом, словно усердные рабочие муравьи, сложили товары, закрыли палатки и лотки. Рынок опустел.

			И солнце тоже стало уходить с неба; Сантьяго следил за ним долго — до тех пор, пока оно не спряталось за крыши белых домов, окружавших площадь. Он вспомнил, что, когда оно всходило сегодня, он ещё был на другом континенте, был пастухом, владел шестьюдесятью овцами и ждал свидания с дочкой суконщика. Ещё утром ему наперёд было известно всё, что произойдёт, когда он погонит своё стадо на пастбище.

			А теперь, на закате, он оказался в другой стране, стал чужим в чужом краю и даже не понимал, на каком языке говорят его жители. Он уже не был пастухом, он лишился всего — и прежде всего денег, а значит, уже не мог вернуться и всё начать сначала.

			«И всё это — от восхода до заката», — подумал он. Ему стало жалко себя, ибо иногда перемены так стремительны, что ахнуть не успеешь, не то что привыкнуть.

			Плакать было стыдно. Он даже перед своими овцами стеснялся плакать. Однако рыночная площадь уже опустела, а он был один и вдали от родины.

			И Сантьяго заплакал. Неужели Бог так несправедлив, взыскивает с тех людей, которые верят снам! «Когда я пас своих овец, то был счастлив и распространял счастье вокруг себя. Люди радовались, когда я приходил к ним, и принимали меня как дорогого гостя.

			А теперь я печален и несчастен. И не знаю, что делать. Я стану злобным и недоверчивым и буду подозревать всех потому лишь, что один человек обманул меня. Я буду ненавидеть тех, кто сумел найти клад, потому что мне это не удалось. Я буду цепляться за ту малость, которой обладаю, потому что слишком мал и ничтожен, чтобы постичь весь мир».






* * *


			Он открыл сумку, чтобы посмотреть, не осталось ли у него какой-нибудь еды — хоть куска хлеба с маслом, — но нашёл лишь толстую книгу, куртку и два камня, которые дал ему старик.

			И, увидев их, Сантьяго испытал огромное облегчение. Он ведь обменял шесть овец на два драгоценных камня с нагрудника старика. Он их продаст, купит себе билет и вернётся обратно. «А впредь буду умней», — подумал он, доставая камни из сумки и пряча их в карман. Вот и порт, к которому относились единственные правдивые слова обокравшего его парня: в порту всегда полно жуликов.

			Только теперь он понял, почему так горячился хозяин харчевни — он отчаянно силился втолковать ему, чтобы не доверял своему спутнику. «Я в точности такой же, как все: принимаю желаемое за действительное и вижу мир не таким, каков он на самом деле, а таким, каким мне хочется его видеть».

			Он вновь стал рассматривать камни, бережно прикоснулся к ним — они были на ощупь тёплыми и гладкими. Настоящее сокровище. Дотронешься до них — и на душе легче. Они напомнили Сантьяго о старике. Вновь прозвучали в душе его слова: «Если ты чего-нибудь хочешь, вся Вселенная будет способствовать тому, чтобы желание твоё сбылось».

			Ему хотелось понять, правда ли это. Он стоял посреди пустой рыночной площади, без гроша в кармане, ему не надо было заботиться о ночлеге для овец. Но драгоценные камни непреложно доказывали, что он повстречался с царём — с царём, который знал всю его жизнь: и отцовское ружьё, взятое без спросу, и первую женщину.

			«Камни помогут тебе отгадать загадку. Они называются Урим и Тумим», — вспомнилось ему. Сантьяго вновь вынул их из кармана и решил попробовать. Старик говорил, что вопросы надо задавать чётко, ибо камни помогают лишь тем, кто твёрдо знает, чего хочет. Он спросил, осеняет ли ещё его благословение старика.

			— Да, — ответил камень.

			— Найду ли я сокровища? — спросил Сантьяго.

			Он сунул руку в сумку и только собирался вытащить камень, как оба провалились в дыру. А он почему-то и не замечал раньше, что сумка его прорвана. Сантьяго наклонился, чтобы подобрать камни с земли и снова спрятать, но тут в голову ему пришла новая мысль:

			«Научись приглядываться к знакам и следовать им», — сказал ему старик.

			Знак! Сантьяго рассмеялся. Потом схватил камни с земли, сунул в сумку. Он и не подумает зашивать прореху в котомке — камни, если захотят, в любую минуту выскользнут наружу. Он понял, что есть вещи, о которых лучше не спрашивать — чтобы не пытаться убежать от собственной судьбы. «Я ведь обещал старику, что решать буду сам», — сказал он себе.

			Однако камни дали ему понять, что старик по-прежнему с ним, и это придало ему уверенности. Он снова обвёл взглядом пустынную площадь, но уже без прежней безнадёжности. Вовсе не чужой мир простирался перед ним, а просто новый.

			А ведь ему всегда только того и хотелось — познавать новые миры. Если даже ему не суждено добраться до пирамид, он и так уже дошёл гораздо дальше, чем любой пастух. «Знали бы они, — подумал он, — что всего в двух часах пути от них всё совсем по-другому».

			Новый мир простёрся перед ним вымершей рыночной площадью, но он-то успел увидеть, как она бурлила жизнью, и больше уже этого не забудет. Он вспомнил и про саблю: конечно, он слишком дорого заплатил за то, что две секунды разглядывал её, но ведь такого он никогда прежде не видал. Сантьяго вдруг понял, что может смотреть на мир как бедная жертва жулика, а может — как храбрец, отправившийся на поиски приключений и сокровищ.

			— Я — храбрец, отправившийся на поиски приключений и сокровищ, — сказал он, прежде чем погрузиться в сон.





* * *


			Он проснулся от того, что кто-то толкал его в бок. Сантьяго устроился на ночлег посреди рынка, который теперь вновь вернулся к жизни.

			Сантьяго оглянулся по сторонам, ища своих овец, и понял, что он в новом мире, но вместо привычной уже грусти испытал прилив счастья. Он больше не будет бродить в поисках еды и воды — он отправится за сокровищами! У него ни гроша в кармане, но зато есть вера в жизнь. Вчера ночью он выбрал себе судьбу искателя приключений: он станет одним из тех, о ком читал в книгах.

			Не торопясь, юноша побрёл по площади. Торговцы открывали свои палатки и ларьки, и он помог продавцу сластей поставить прилавок и разложить товар. На лице кондитера играла улыбка: он был бодр, весел и радостно готовился встретить новый трудовой день, — и она напомнила Сантьяго старика, таинственного царя Мелхиседека. «Он печёт сласти не потому, что хочет странствовать по свету или жениться на дочке суконщика. Ему нравится его занятие», — подумал юноша и заметил, что не хуже старика с первого взгляда может определить, насколько человек близок или далёк от Своей Стези. «Это так просто — и как же я раньше этого не понимал?!».

			Когда натянули брезент, кондитер протянул ему первый выпеченный пирожок. Сантьяго его с удовольствием съел, поблагодарил и пошёл дальше. И, только сделав несколько шагов, он вспомнил, что, пока они ладили палатку, кондитер говорил по-арабски, а он — по-испански, и оба понимали друг друга.

			«Выходит, есть язык, который не зависит от слов, — подумал он. — Я на нём объяснялся со своими овечками, а теперь вот попробовал и с человеком».

			«Всё одно целое», как говорил старик.

			Сантьяго решил пройтись по улочкам Танжера не торопясь, чтобы не пропустить знаки. Это потребует терпения, но всякий пастух первым делом учится этой добродетели. И снова подумал он, что в новом мире ему пригодится то, чему научили его овцы.

			«Всё одно целое», — снова вспомнились ему слова Мелхиседека.





* * *


			Торговец Хрусталём смотрел, как занимается новый день, и ощущал обычную тоску, томившую его по утрам. Вот уже тридцать лет сидел он на крутом спуске в своей лавчонке, куда редко заглядывали покупатели. Теперь уже поздно было что-либо менять в жизни; торговать хрусталём — вот всё, что он умел. Было время, когда в лавке его толпились арабские торговцы, английские и французские геологи, немецкие солдаты — все люди с деньгами. Когда-то торговля хрусталём была делом выгодным, и он мечтал, как разбогатеет и старость его будет скрашена и согрета красивыми жёнами.

			Но изменилось время, а вместе с ним и город. Сеута разрослась и затмила Танжер, и центр торговли сместился. Соседи-торговцы разъехались, на спуске осталось лишь несколько лавочек, и никто не хотел подниматься в гору, чтобы зайти в одну из них.

			Но у Торговца Хрусталём выбора не было. Тридцать лет занимался он тем лишь, что продавал и покупал хрусталь, а теперь было уже поздно менять жизнь.

			Целое утро он смотрел, как проходят мимо редкие прохожие. Это повторялось из года в год, и он наперёд знал, когда появится тот, а когда — этот. Но за несколько минут до обеда у его витрины остановился юный чужестранец. Одет он был прилично, однако намётанным глазом Торговец Хрусталём определил, что денег у него нет. И всё же он решил отворить ему и подождать, пока тот уйдёт.