Черный талант

— Ах да, — я улыбнулась в ответ. — Меня зовут Татьяна Иванова, я работаю и в газете «Тарасовские вести», вот мое удостоверение… — я протянула ему ту самую визитку, которую показывала Курагину. Однако Семенихин оказался не таким недоверчивым, как его бывший друг, и махнул рукой:

— Да бог с ними, с этими формальностями. Даже если б вы были воровкой, брать в квартире особо нечего, поэтому любой грабитель разочарованно покинул бы наши апартаменты. Извините заранее за бардак в моей комнате, так-то жена в квартире чистоту наводит, но я не люблю, когда у меня перекладывают вещи. Я потом ничего найти не могу.

— Не беспокойтесь, меня ничем не смутишь, — снова улыбнулась я. — Разрешите войти?

— Да, конечно, — засуетился Максим и галантно помог мне снять верхнюю одежду, которую повесил на вешалку. В прихожей и правда было чисто и убрано, хотя мебель стояла далеко не новая — видимо, приобретена была давно, а ремонт в квартире в последние десятилетия не проводился. Семенихин пригласил меня пройти по коридору, открыл дверь маленькой комнаты. Несмотря на то, что квартира была не слишком большой, у писателя имелся свой, так сказать, рабочий кабинет, правда, совершенно не похожий на место, предназначенное исключительно для создания нетленных романов. На то, что писатель занят сочинительством, указывал разве что ноутбук — довольно старый, насколько я могла судить. Однако ноутбук содержался в абсолютной чистоте, что нельзя было сказать о других вещах в этой комнате. На кровати — скомканное одеяло, наспех прикрытое клетчатым пледом, возле маленького шкафа — гора рубашек и маек, на столе давно не мытая чашка, из которой Семенихин, видимо, недавно пил чай или кофе, рядом без всякого блюдца — обкусанный бутерброд с маслом. Наверно, Максим не только за внешним видом и порядком не следит, но и наплевательски относится к выбору продуктов питания. А иначе говоря — ест то, что найдет в холодильнике, или то, что положит в его тарелку супруга.

— Присаживайтесь, — Максим подвинул стул к столу. — Я как раз открыл один свой рассказ, он небольшой. Прочитайте, может, он подойдет для вашего журнала?

Я села и посмотрела на экран монитора. Рассказ и правда был небольшой, он занимал меньше страницы. Название произведения оказалось вполне банальным — «Счастье». Наверно, какие-нибудь размышления о том, что счастье человека заключается в семье, или, напротив, в ее отсутствии, впечатлениях и прочей ерунде. Поди, Максим начитался каких-нибудь цитат о том, что жизнь — в каждом прожитом мгновении, и создал нечто обобщенное.

Для вежливости я все же решила прочитать короткий рассказ и с первых же строк поняла, что ошибалась в первоначальных суждениях.

«Закатное солнце запуталось в ветвях далеких деревьев глухого леса. Небо окрасилось багрянцем приближающихся сумерек, и раскинувшееся обширное поле утратило яркие краски жаркого дня. Сочная трава едва слышно колыхалась от слабого дуновения мимолетного ветерка, волнами набегающего на равнину, точно легкий морской прибой, играющий галькой на соленом берегу.

Эту мирную картину не нарушало присутствие чужака. Девочка, мчащаяся во весь опор на резвом белогривом скакуне, естественно дополняла пейзаж, внося в него контрастный штрих странной гармонии. Зелень пригибалась под резвыми копытами коня, но тут же отдельные колоски поднимали любопытные головы, вглядываясь в удаляющуюся всадницу. В ушах девочки играл ветер, но она не сбавляла скорости, наслаждаясь быстрой скачкой. Остался далеко позади темный лес, ветвистые тропы которого намеревались запутать случайного путника и сбить его с намеченного пути. Продираться через хищные колючки и поваленные ураганом деревья верхом было сложно — того и гляди угрожала опасность провалиться в незамеченную яму или увязнуть в зыбком болоте. Но всадница и лошадь справились с этим трудным участком пути, и теперь обе упивались звенящим вкусом свободы, едва касаясь земли, словно две птицы, взмывающие в бесконечную синеву.

Бескрайняя равнина радовала глаз своей бесконечностью. Ничем невозможно ощутить радость безграничного полета, когда земля не властна своим притяжением, а тело точно обретает крылья. Да и конь, и девочка знали не понаслышке, что такое пьянящий вкус свободы, и оба вдыхали ее дивный, ни с чем не сравнимый аромат. В детстве, когда человеку снится, что он летает, возможно испытать нечто подобное, но с той лишь разницей, что сон рано или поздно заканчивается, оставляя лишь слабое воспоминание об ощущении счастья. Разве может сравниться с самым реалистичным сном полет наяву? Человеку, увы, не даны крылья, но девочку этот факт ни капли не расстраивал. Мерные скачки коня, мчащегося быстрым галопом, дарили ощущение полета, и маленькая всадница наслаждалась каждым мгновением этой чудесной скачки. Временами она опускала поводья и раскидывала руки, точно крылья, едва не визжа от пьянящего восторга. Ни она, ни конь не чувствовали усталости — бескрайний простор степи придавал обоим силы, и казалось, бешеной скорости не будет конца. Спроси кто-нибудь девочку, что такое счастье — наверно, она ни капли не раздумывала бы с ответом…

В это же самое время другая девочка размышляла о том, есть ли на свете это самое счастье. Она не летела быстрым галопом по безграничной прерии, не вкушала сочный запах лета. Девочка лежала в постели, скованная параличом, и день за днем смотрела на свою счастливую ровесницу-всадницу, умелой рукой художника изображенную на картине…»



— Сильно написано, — заметила я, дочитав рассказ до конца. — Даже не ожидала подобного. Думаю, для нашего издания эта вещь подойдет, мало того что маленькая, так еще и со смыслом. Многие писатели, которые занимаются сочинением эссе, пишут о своих размышлениях, а здесь и динамично, и печально.

— Да у меня много подобных рассказиков, — заметил Максим. — Короткие вроде получаются, зато с длинными — беда. Вроде как по отдельности отрывки хорошие, самостоятельные, но это — не фрагменты целого романа, а только рассказы.

— Ну не всем же авторам дается писать большие произведения, — сказала я. — Некоторые писатели — мастера короткого жанра, мне даже кажется, что написать маленький рассказ труднее, чем большую повесть. Если в романе допустимы лирические отступления, долгие размышления, то в рассказе этого быть не должно. Ведь главное в короткой прозе — это неожиданная развязка, чтобы после прочтения читатель некоторое время оставался потрясенным написанным. И вам это, как я могу судить, весьма удается.

— В этом, конечно, вы правы, — согласился со мной Семенихин. — И все-таки, любой писатель, по моему мнению, просто обязан написать большой роман. Рассказы, конечно, это хорошо, но это так — проба пера. Тогда как роман — своеобразная отчетная работа, контрольная, экзамен. Вот только я, увы, его еще не сдал.

— Но вы наверняка пытаетесь создать большое произведение? — предположила я.

Максим кивнул.

— Пытаюсь, только пока ничего путного не получается. У меня нет подходящего сюжета, который можно было бы развить в целый роман. Имеются наработки, но пока я не представляю, как их соединить в единое целое. Даже рассказы сейчас не пишу — трачу время впустую. У меня уже порядка десяти открытых документов, в которых написано по два-три абзаца, без начала и конца. Бестолковая работа.

— Если стараться, то все получится! — заверила я писателя. — Многие другие авторы тоже пребывали в состоянии творческого поиска, и в конце концов создавали романы и повести. Взять хотя бы нашего тарасовского Владислава Курагина — сколько он пытался написать роман, но у него ничего не получалось. И вот — пожалуйста, последнее его произведение стало бестселлером!

— По поводу Курагина ничего не могу сказать, — холодно заявил Семенихин. — Я его «Черный город для Рэйвен» не читал и читать не собираюсь. Поэтому воздержусь от комментариев.

— Почему? — изобразила я удивление. — Читатели роман хвалят, говорят, это новаторское произведение.

— Я, может, и прочитал бы книгу, если б не был лично знаком с ее автором, — все так же холодно проговорил Максим. — Увы, я знаю Курагина, какое-то время мы даже дружили. Только сейчас я понимаю, что ни о какой дружбе и речи идти не могло.

— Что же случилось? — поинтересовалась я.

— Да ничего, кроме того, что Влад показал себя с не очень хорошей стороны, — пожал плечами мой собеседник. — Да, поначалу мы близко общались, у нас было много общих тем для разговоров. В моей семье — я говорю о жене и сыне — сочиняю только я, а Маша, да и Колька, относятся к моему занятию как к бессмысленной трате времени. Жена пилит вечно — мол, занимаюсь ерундой какой-то, нормальный мужик давно бы устроился грузчиком или еще кем, если б его сократили. А то, что я за ноутбуком сижу — это ее раздражает. Сами подумайте, разве можно назвать работой создание текстов, которые никто не читает? Да был бы я даже известным писателем, то, что я дома пишу романы, уже играет против меня. Ведь как заведено? Если человек работает, значит, он должен к восьми или девяти утра являться на службу, сидеть там до шести вечера и возвращаться домой. Тогда — да, он работает. А то, что на работе этот самый человек может попросту в компьютерные стрелялки играть, чтобы время быстрее прошло, — это никого не волнует. Другое дело, когда дома пишешь. Вот у меня — ненормированный рабочий день, иногда до одури сижу за ноутбуком. Ни о каком графике и речи идти не может — я работаю едва ли не круглосуточно, кроме, конечно, времени сна. И то поспать толком не всегда удается — у меня, когда работа не идет, бессонница начинается. Вот и сами подумайте: с пяти утра до одиннадцати вечера за клавиатурой, у монитора. Да, это не приносит пока никаких заработков, но я-то в этом не виноват! Думаю, за рубежом писательская деятельность дает больше плодов, чем у нас в России. Может, в Москве или Петербурге, культурной столице, с этим и получше, но Тарасов, увы, глубинка. Да если б я и получал гонорары за свою работу, на мнение окружающих людей это бы никак не повлияло. Потому что работа дома таковой не считается, и не важно, что вкалываешь как папа Карло.

— Увы, таковой факт имеет место, — согласилась я. — Но все-таки, вы начали рассказывать про Владислава Курагина… Что между вами произошло?

— Простите, отвлекся от темы, — кивнул Семенихин. — Я к тому все это говорю, чтобы было понятно, почему, собственно, у нас с ним завязалась дружба. Помимо того, что у нас есть общее увлечение, Владислав умеет располагать к себе людей. Он общительный, обладает глубокими познаниями в разных областях, и я считал его более опытным прозаиком, потому и спрашивал совета. Влад писал уже романы, хотя его жене ни одно из больших произведений Курагина не понравилось. Но так как у него имелся опыт написания вещей большего размера, чем рассказы, я советовался с ним. У меня, как я говорил ранее, были некоторые наработки, которые как-то следовало составить вместе. Объединить их одним сюжетом, что ли. Был бы у меня готов костяк произведения, не составило бы особого труда оформить его в самостоятельный роман, но как сделать такую базу, я не имел представления. Я совершил глупость, когда показал Владу фрагменты своего произведения, даже на флешку ему скинул, чтобы мой якобы друг в свободное время посмотрел их. Ну и что вы думаете? Совета Влад мне не дал, зато немного позднее на собрании «Диалога» прочел свой собственный рассказ, сюжет которого, не побоюсь этого слова, подло своровал у меня! Представляете, какой подонок? Я ему доверил свои наработки, думал, что он порядочный человек, а Курагин попросту обманул меня, воспользовался мною! Ну естественно, я не смог сдержать негодования. Пытался обойтись без публичных оскорблений — после собрания позвал его в сторонку и сказал, что воровать чужие идеи — низко и подло. И подобный поступок характеризует его не просто как лицемера и предателя, но и как непрофессионального писателя, у которого полностью отсутствует воображение и опыт.

— И что же Курагин? — спросила я.

— А что — ничего, — пожал плечами Максим. — Сказал, что я не написал рассказ, а он создал его, потому что в голову якобы пришла подобная мысль, и вообще, ни о каком плагиате речи идти не может. Вроде все уже написано до нас, поэтому невозможно создать какую-то новую идею, ну и прочее в том же духе. Короче говоря, мы разругались, и больше я общаться с ним не стал.

— И у вас не возникло желания отомстить такому подлому человеку? — осторожно полюбопытствовала я, делая ставку на то, что Семенихин проговорится, хотя бы словом обмолвится, чтобы у меня появилась зацепка.

— Конечно, возникло, — кивнул Максим как ни в чем не бывало. — И я отомстил ему!

— Да что вы говорите? — У меня дыхание перехватило: похоже, разгадка дела Курагина близка, я даже не думала, что так легко выясню имя преступника! Неужели наконец-то удача повернулась ко мне лицом?

— Отомстил изощренно, как подобает писателю! — продолжал Семенихин. Ага, сейчас я узнаю про угрозы, хотя странно, почему Максим так запросто рассказывает об этом совершенно постороннему человеку? Хотя если он просто запугивает Курагина, то никакого преступления нет, наверно, Семенихин уверен, что за угрозы не сажают.

— Вот, взгляните, — ухмыльнулся Максим, кивая на ноутбук. — Сейчас, минутку.

Он щелкнул мышкой, открывая текстовый документ. Интересно, что я там увижу? Записки с угрозами? Слишком просто и банально, хотя кто разберет этих писателей.

— Прошу, — он пригласил меня сесть за стол. Я уставилась на экран монитора и прочитала:






«Труд писателя».


«Всю свою сознательную жизнь, сколько себя помнил, он всегда знал, чем хотел заниматься в жизни. Даже в детстве, спроси его кто-нибудь, кем он будет, когда вырастет, ответ сразу приходил ему в голову, и он отвечал, нисколько не раздумывая. Это было ясно как день. Быть писателем — вот самая заветная мечта его жизни. Он решил, что обязательно добьется своей цели, чего бы это ему ни стоило. Ведь голова его была полна самых разных идей и историй, готовящихся прорваться наружу оглушительным потоком и превратиться в захватывающий, ни на что не похожий роман. Книги других писателей он читал постоянно, набираясь мастерства. Однако все рассказы и новеллы казались ему несовершенными — в них постоянно чего-то не хватало. Одних авторов он осуждал за бедность описаний, других — за чрезмерную вычурность повествования, третьих — за скудность сюжета. Нет, если бы он сочинял эти романы, они оказались бы в тысячу раз лучше. В этом уж он был уверен наверняка.

Каждое утро начиналось для него с чашки кофе и нескольких сигарет. Выпуская в воздух комнаты густой табачный дым, он вглядывался в его очертания, и в них угадывались новые закрученные сюжеты, замысловатые фабулы и повороты событий. Удовлетворив потребность в таком своеобразном завтраке, он надевал свою любимую черную рубашку и отутюженные, без малейшей складочки брюки — идеальная одежда блестящего сочинителя. Был бы в его гардеробе сюртук, он непременно бы облачался в него, но увы, такой детали одежды у него не имелось. Затем он брал серебряную пепельницу, пачку дорогих сигарет — специально припасенных для такого повода, — и садился за письменный стол. Проверял, насколько остро заточен каждый карандаш — их непременно должно было иметься несколько штук, чтобы не отвлекаться на заточку, когда очередной грифель затупится. В ящике стола — стопка чистых листов бумаги. Бумагу он всегда покупал нелинованную и дорогую, на которой приятно писать и вносить поправки.

Словно любимую драгоценность он доставал стопку писчей бумаги и перелистывал приятно пахнущие странички, грезя о моменте, когда они будут готовы рассказать самую занимательную, самую правдивую и невероятную историю. За новой сигаретой он закрывал глаза, и перед его взором мелькали отрывки из чьих-то жизней, странные повороты сюжета, загадочная развязка и кульминация романа. Это было сродни божественному откровению. Он упивался каждым мгновением чудесных предчувствий романа, рвущегося из него, как ребенок, готовый вот-вот родиться. Голова была полна метафор, эпитетов и олицетворений, которыми он готовился наполнить свое повествование. Какой невиданный поток мыслей, воспоминаний и впечатлений мечтал он выплеснуть на чудесную бумагу, как хотел он потрясти всех своих будущих читателей, как представлял себя в ореоле славы и известности… Да, это были необыкновенные, чудные мгновения каждого его творческого утра.

Докурив очередную сигарету, он брал в руки карандаш, задумчиво вертел его в пальцах, а затем доставал первый лист из стопки бумаги. Задерживал дыхание, с нетерпением покусывая губу, растерянно теребил мочку уха. Проверял, как пишет карандаш — достаточно ли тонкие следы он оставляет на листе.

А потом откладывал и карандаш, и бумагу. Ведь за всю свою жизнь он так и не написал на своих драгоценных листах ни единого слова».



— Что это? — удивилась я, закончив чтение.

— Рассказ, который я посвятил своему бывшему другу, Владиславу Курагину! — самодовольно пояснил Семенихин. — На следующем собрании «Диалога» я его зачитал, вместе с посвящением, и, хотя никто, включая Леонида Сергеевича — это наш председатель, — ничего не понял, Владислав сразу сообразил, что к чему. Этот рассказ буквально взбесил его — видели бы вы, какое у него было выражение лица! Я думал, что после собрания он попытается мне даже морду набить, но нет. До рукоприкладства дело не дошло — Влад покинул собрание, не дождавшись конца. Все, конечно, удивились, а я понял, что отомщен.

— Но в рассказе же писатель не ворует ничьи произведения, — заметила я. — Он просто не может ничего написать, как я поняла.

— Именно, — подтвердил Максим. — В том и состоит все коварство мести — ударить исподтишка, но так, чтобы моя стрела достигла цели! Вы и представить не можете, как мне потом полегчало — даже злоба прошла! По-моему, это вполне достойная месть — уязвляет сильнее оскорбления, правду говорят: словом можно убить!

— Я-то думала, вы стали какие-нибудь записки с угрозами Курагину присылать, — заявила я. — Чтоб запугать его, например…

— Вот еще! — фыркнул Семенихин. — Угрозы — фу, это ж мелочно и недостойно! Я считаю себя все же образованным, интеллектуальным человеком, а угрозы и шантаж — увольте, это не для меня. Кстати, а было бы неплохо опубликовать и этот рассказ, как вы считаете? Только непременно с посвящением, чтобы Курагин на всю жизнь запомнил, что друзей предавать не следует. Это ему урок будет, так сказать, воспитательная работа. Да и, по-моему, рассказ совсем неплох, что скажете?

— Да, соглашусь с вами, — кивнула я, постаравшись сдержать свое разочарование. Я-то думала, имя преступника само ко мне в руки приплывет, но увы. Рассказ Семенихина, видимо, является его алиби — Максим искренне уверен, что наказал вероломного приятеля, и вряд ли это он запугал Курагина до такой степени, что тот боится выйти из дома. Ни за что не поверю, что Владислав из-за «Труда писателя» методично проверяет почту и не покидает пределы своей квартиры.

— А вы в последнее время не общались с Курагиным? — спросила я.

Максим отрицательно покачал головой:

— Нет, и не горю желанием. Я забыл этого человека, стараюсь не думать о нем. В принципе, мы квиты: он ударил меня тем, что украл мое произведение, а я отомстил ему в том же ключе. Вернее, я-то не воровал его идеи — просто написал другой рассказ. Получилась своего рода «писательская дуэль», из которой, как я считаю, я вышел победителем. Но романы Курагина я читать не желаю — мне кажется, что его произведения не настолько хороши, чтобы тратить на них время. К тому же, кто знает, его ли это идеи, или он воспользовался еще каким-нибудь наивным сочинителем?

— Что ж, понятно… — протянула я, про себя подумав, что больше ничего полезного от Семенихина не узнаю. — Все-таки, как вы думаете, у Курагина среди писателей могли иметься враги? Раз он такой подлый человек, как его вообще терпят?

— Да кто ж его знает! — махнул рукой Максим. — Но мне кажется, он не рискнул бы воровать идеи у более известных писателей. За это ему бы досталось. Да я сейчас редко в «Диалог» хожу — все свои старые рассказы я там прочел, а новых не появилось. Потому что все время уходит на попытки написать роман. Так, иногда на улицу выхожу — воздухом подышать, когда совсем уже мозг отказывается работать. Но настроения встречаться с другими людьми после предательства Курагина у меня нет. Честно говоря, я больше не доверяю окружающим — вроде общаешься с человеком, делишься с ним своими проблемами или, наоборот, радостями, а он внезапно бьет тебя ножом в спину. Ведь как говорят — чем больше узнаю людей, тем больше люблю собак. Вот это точно про меня. Хотя собаки у нас дома нет — слишком много с ней мороки, — но с высказыванием этим я полностью согласен. Только люди способны на предательство и вероломство, поэтому лучше от них вообще держаться на расстоянии.

— Что ж, спасибо за рассказы и интересную, даже поучительную историю, — поблагодарила я Семенихина. — Мне пора идти, на очереди еще несколько писателей, которым следует нанести визит.

— Но вы напечатаете мои произведения? — уточнил Максим. Я кивнула.

— Как только издание выйдет, вы найдете там ваши рассказы, — пообещала я. Семенихин поблагодарил меня и проводил до выхода из квартиры. А я задумчиво направилась к своей машине — у меня осталась только одна-единственная зацепка, и я не знала, что буду делать, если и она окажется ложным следом.



— Здравствуйте. Вы позвонили в архитектурное бюро «Элиза», чем могу вам помочь? — вежливо поинтересовался молодой женский голос.

— Я хотела бы проконсультироваться с вами по поводу ремонта в своей квартире, — заявила я. — Понимаете, хочу полностью сменить дизайн комнат, но пока не знаю точно, что мне выбрать. Я смотрела в Интернете разнообразные дизайн-проекты, но мне ничего из предложенных вариантов не понравилось. Понимаете, там какие-то шаблонные проекты, а мне хочется что-то индивидуальное.

— Я вас понимаю. — Я буквально увидела, как на лице администратора «Элизы» появляется заученная улыбка. — Вы обратились туда, куда нужно! Наше архитектурное бюро берется за разработку интерьеров, и мы избегаем шаблонов — только индивидуальные решения, которые учитывают потребности и желания каждого заказчика. Даже если в вашей квартире типовая планировка, мы создадим для вас индивидуальный проект, который полностью удовлетворит ваши желания. Любая квартира станет не просто привлекательной внешне, но и будет практичной, функциональной и комфортной!

— Звучит многообещающе, — заметила я. — Только я сама еще не поняла, что, собственно, хочу.

— Поверьте, не вы первый клиент с такой проблемой, — проворковала администратор. — К нам приходит огромное количество людей с просьбой создать что-нибудь оригинальное, для этого у нас и работают опытные дизайнеры и проектировщики! Только подумайте, что вы хотите? Сменить дизайн потолка? Просто слегка переоформить свой дом? Создать элитный дизайн интерьера?

— Хочу, чтобы было красиво! — заявила я. — А что там — потолок или интерьер, представления не имею. Я же не строитель, как я по телефону так сразу могу сообщить?

— Если вам удобно, то вы можете приехать в офис нашей фирмы! — предложила мне моя словоохотливая собеседница. — Там определимся с вашими пожеланиями, посмотрите уже выполненные работы, может, вам что-то понравится из готовых решений. Тогда мы возьмем за основу тот интерьер, который вам ближе всего, и дополним его всевозможными деталями на ваш выбор.

— Я думаю, было бы наилучшим вариантом посмотреть, что у вас есть, — сказала я. — Можно в ближайшее время приехать?

— Конечно, мы работаем с десяти утра до восьми вечера, — ответила администратор. — Приезжайте в любое удобное для вас время! Наш адрес — Булгаковская, дом двадцать два, архитектурное бюро «Элиза». Вам подсказать, как лучше доехать?

— Нет, спасибо, — отказалась я. — У меня навигатор в машине, думаю, я вас найду.

— Что ж, будем ждать вашего визита, — произнесла женщина и, так же вежливо попрощавшись, повесила трубку.

Архитектурное бюро «Элиза» располагалось недалеко от центра города. Доехала я относительно быстро — навигатор услужливо подсказал мне, по каким улицам следует ехать во избежание заторов, и вскоре я уже припарковала машину возле дома с красивой вывеской.

Это было довольно простое, без всяких излишеств здание. В похожих размещаются западные офисные центры.

Я поднялась по маленькой лестнице и открыла дверь. Вестибюль был светлым и просторным, с широкими окнами, у стены стоял стол администратора. Само собой, на столе находился современный компьютер, также я разглядела принтер, сканер и ксерокс. Наверно, все для того, чтобы клиент мог заказать нужную ему услугу, не выходя из офиса. За столом возвышался белый книжный шкаф с папками альбомного формата. Как я догадалась, в папках находились фотографии готовых интерьеров.