Два месяца и три дня

Даже сейчас я любуюсь тобой.



– Я могу сделать тебе больно, но это принесет тебе наслаждение, я обещаю. Я свяжу тебя и буду трахать неделю без остановки, и я уверяю тебя, что это тоже будет восхитительно. И буду делать так каждый раз, когда ты попробуешь бросить меня или ослушаться. Но разве это наказание пугает тебя? Неужели ты действительно хочешь уйти? Я не верю своим ушам.

– Я не знаю! – выкрикнула Арина. – Ты говоришь, что любуешься мною, но иногда мне кажется, что ты даже не смотришь на меня. Ты смотришь сквозь меня на стеклянные образы, созданные твоим воображением. Ты меня не знаешь. Ты не знаешь моего имени, не знаешь, что я люблю, а что не люблю. Кроме секса, конечно, тут ты знаешь обо мне куда больше меня. Но во всем остальном… И я тоже не могу задать тебе ни одного вопроса! А я хочу знать хоть что-то, и вовсе не из-за того, что у меня какой-то там дурацкий альтернативный интерес. Я хочу знать тебя.

– Все дело в этом? Это правда? – Максим разжал пальцы и обнял ее, наплевав на все взгляды посетителей KaDeWe.

– В этом дело. В этом. – Арина прижалась к нему и вдохнула терпкий запах пота, геля для душа – его уникальный, умопомрачительный запах.

– Тогда… давай изменим правила. Кви про кво. Я готов сыграть в эту игру, раз уж в этом все дело. Ты хочешь знать меня? Что именно ты хочешь знать?

– Все. Когда твой день рождения, кого ты любишь больше – маму или папу. Когда ты начал фотографировать. Откуда у тебя такие невероятные способности сводить девушку с ума в постели.

– Последний вопрос мне нравится больше всего, Бело… Арина, – улыбнулся Максим, а ее лицо загорелось от радости. Она не ослышалась? Он назвал ее по имени?!

– Пойдем, Арина. Люди смотрят, – ласково напомнил Максим. – У нас еще будет время поговорить в самолете.

– Поговорить? Это теперь так называется? – смущенно рассмеялась Арина. – Я помню, как мы «разговаривали» в самолете, когда летели сюда.

– А, вот ты о чем, распущенная девчонка. – Губы Максима растянулись в довольной улыбке. – Спешу тебя разочаровать. Мы летим в Лондон на самолете нашей семьи. И это значит, что в салоне ведется видеонаблюдение. Я не хочу знакомить тебя с отцом, особенно таким способом. А ты?

– Нет! – ойкнула Арина. – Ни в коем случае.

– Значит, будем разговаривать. Один вопрос, моя дорогая… Арина. Что нам делать со всей той одеждой, которую Хельга подбирала тебе всю неделю? Мы должны выбросить ее и пойти купить тебе десять пар кроссовок и джинсов? Мы можем оставить хотя бы парочку платьев? Если честно, ты в них очень, очень красивая.

– Ты правда так считаешь? – покраснела Арина.

– Без них, конечно, ты мне нравишься больше, но все же – джинсы? – И Максим скривил рожицу, заставив Арину рассмеяться.

– Платья можно оставить, – согласилась она. – Они и мне понравились. Это все сон. Из-за него я вдруг…

– Что – вдруг? – Максим заглянул ей в глаза и нежно отвел прядь волос с лица ей за ушко.

– Я почувствовала себя такой несчастной, – пробормотала Арина, и Максим прижал ее к себе.

– С этим мы справимся, – пообещал он.





25




Внешне небольшой лайнер мало отличался от самолетов, на которые Арина насмотрелась во множестве, пока ждала вылета из Москвы. Белоснежный сверху, с темно-синим «брюхом», «Боинг» покорно ждал, пока драгоценные пассажиры взойдут на борт. Около трапа, рядом с округлым входом, ждала стюардесса, эффектная блондинка с непроницаемой вежливой улыбкой. Горящие нежным янтарным светом окошки иллюминаторов смотрелись удивительно уютно на фоне темного ночного неба.

На хвосте самолета темно-синим – изысканная сложная эмблема с завитушками и вензелями – две буквы «КК». Константин Коршунов. Арина вспомнила, что Нелли называла ей это имя. И цифру – двенадцать миллионов долларов. Нет – миллиардов. За все время, что Арина провела с Максимом, она ни разу не почувствовала в нем никакого отпечатка больших денег. Разве что – в том, какие друзья у него имеются (Ричард) и какие безукоризненные немецкие блондинки по одному его свистку (и эскизам) подбирают гардероб никому не известной студентке-ветеринарше. И все же он – сын олигарха, и сейчас они идут к трапу частного самолета. Идут рядом, Максим держит ее за руку, но между ними пропасть. Она будет всегда. Через нее не перелететь ни на одном частном самолете.

– Это ваша семейная эмблема? – спросила Арина, кивнув на вензель. Такие же знаки, но меньшего размера, можно было заметить и на кабине, и на овальной двери самолета.

– Папа любит метить территорию, – усмехнулся Максим, проследив за взглядом Арины. Голос полон сарказма и чего-то еще. Сожаления?

– Могу поспорить, что маму ты любил больше, чем папу, – предположила Арина, поднимаясь на борт. Она сказала себе: «Нечего вешать нос. Надо принимать жизнь со всеми ее чудесами». Но стоило ей ступить внутрь, она остолбенела. Тут не летать – тут бы жить да жить!

Максим внимательно наблюдает, как Арина осторожно прикасается кончиками пальцев к иллюминаторам, стенам с мягкой обивкой, к подлокотникам роскошных кожаных кресел. Проход, в отличие от того, что был в самолете, доставившем ее сюда из Москвы, очень просторен, но Арина застыла в нерешительности.

– Тут нужно разуваться? – спрашивает она, и стюардесса с видимым усилием сдерживает улыбку.

– Нет, Арина, – мягко отвечает Максим. – Не нужно.

– Мне хочется попросить бахилы, – смеется Арина. – Знаешь, такие, синенькие, полиэтиленовые.

– Бахилы? Что это такое? – переспрашивает Максим, и в глазах его нет понимания. Арина машет рукой и проходит в глубь просторного салона, изумленно осматривая всю эту блестящую, переливающуюся позолотой и глазурью роскошь, ослепляющую ее. Походка и движения ее осторожны и нервны. Она – как кошка, забравшаяся в чужой огород в поисках вкусненького.

А вдруг она что-нибудь здесь поломает? Всю жизнь не расплатится!

– Ну как, тебе нравится? – спросил Максим, проведя Арину в зону отдыха. Самолет и в самом деле был – полная чаша и мечта сибарита. Этот самолет создавали не для того, чтобы летать. Наслаждаться жизнью, в буквальном смысле витая в облаках. Мягкие ковры, ненавязчивая подсветка, мягкие кожаные кресла и два дивана с удобными подлокотниками, а в центре – большой журнальный столик, место для неформального общения. Чуть дальше – обеденный стол на восемь персон, сервированный по всем правилам этикета. Огромный плоский телевизор во всю стену – кинотеатр на высоте в несколько тысяч метров.


– Тут еще и спальня есть, – прошептал Максим, подобравшись к Арине сзади. Она дернулась и резко обернулась. Максим хитро улыбался. – Показать?

– Ты что… Ты же сам говорил…

– Говорил, говорил, – закивал Максим. – Но мечтать-то можно! Особенно когда ты в этом прекрасном платье. У тебя очень красивая спина, Белоснежка.

– Арина.

– Белоснежка, – настоял Максим. – Хотя бы сейчас не выводи меня из себя. И, кстати, если захочешь переодеться, твои вещи вон там, в чемоданах.

Максим махнул рукой в сторону багажного отсека, дверь в который была все еще открыта – видимо, не весь багаж поступил. Арина кивнула и с радостью устремилась туда. Переодеться – это было как раз то, что надо. Ноги гудели от целого дня на шпильках. Летнее платье в стиле «русский сарафан», свежее белье и сандалии в греческом стиле. Какое облегчение.

– О, вы уже здесь! – раздался голос у входа. Арина обернулась и увидела, что на нее смотрит пожилой худощавый мужчина с приятным лицом и холодными глазами. Первая реакция – она подумала, что это и есть пресловутый и пугающий отец Максима, но потом она узнала мужчину. Это тот самый таинственный обладатель утреннего голоса.

«Твоему отцу не понравится, если ты возьмешь ее с собой».

Слава богу, это хотя бы не его отец.

– Аркадий! – кивнул Максим, и во взглядах, которыми они обменялись, словно было закодировано какое-то скрытое от посторонних и понятное только им сообщение.

– Макси, скажи этим дуроломам, чтобы проверили мои коробки. Ненавижу немецкий. Ну, доброй ночи! – Аркадий улыбнулся и сделал шаг к своему месту, не сводя с нее глаз. Он говорил подчеркнуто дружелюбно, но глаза его жили отдельной жизнью, он смотрел, запоминал, анализировал. Арина почувствовала, как мурашки побежали по ее рукам, по спине, и ее сарафанное платье показалось ей вдруг чересчур коротким и чересчур открытым.

– Мы-то здесь, а вот ты куда пропал, Аркадий? – Максим подошел к Арине и взял ее под руку.

– Пытался раздобыть свежую газету. Но где там, разве ночью такое возможно? Все уже разобрали. Говорил я, нужно лететь пораньше. Ты представишь меня своей очаровательной спутнице? – Аркадий говорил миролюбиво, как добрый дядюшка из деревни, приехавший навестить любимых племянничков. Арина старательно напоминала себе, что это – только фасад. Все они тут – ледяные, скрытные люди и имеют альтернативный интерес.

– Да с удовольствием! – Максим улыбнулся «телевизионной» улыбкой. – Знакомься, дорогая, это вот наш незаменимый и вездесущий дядя Аркадий. Аркадий, ты уже наслышан о моей Арине.

– Значит, Арина? – и Аркадий выжидающе посмотрел на нее, рассеянно улыбаясь.

– Арина Петровна, – пробормотала она.

– Арина Петровна, – радостно кивнул Аркадий.

– А вы, простите? Аркадий… – Арина застыла в той же позе и с такой же рассеянной улыбкой на губах. Аркадий сузил глаза, Максим рассмеялся.

– Вот так! Только и держись.

– Аркадий Германович, – пробормотал тот после долгой паузы. А затем тоже широко улыбнулся, словно объявляя перемирие. – Не знаю, как вы, а я страшно проголодался. И за хорошую чашечку кофе сейчас убил бы. Элечка, детка, вы не узнаете, через сколько мы взлетаем.

Эти слова были адресованы вышколенной стюардессе, которая только коротко кивнула и моментально направилась в сторону кабины пилотов. Через десять минут самолет уже взлетал, а Арина, Максим и Аркадий Германович сидели за столом и наблюдали за тем, как исчезает в иллюминаторе сияющий разноцветными огнями ночной Берлин. Арина не знала, о чем думал в этот момент задумчивый Максим или обманчиво расслабленный, сосредоточенно пьющий кофе Аркадий. Арина думала о том, что она совсем не видела города, ничего не вспомнит о нем, ни единой толковой достопримечательности, и тем не менее она никогда не забудет Берлин. Тут она лишилась девственности, и память об этом городе теперь навсегда останется с нею.

– Вы будете первое? – тихий, вежливый голос вырвал Арину из воспоминаний, жгуче приятных и одновременно охлаждающих, как ведро ледяной воды. С Максимом Коршуном ничего не могло быть просто, и даже сейчас, после всех этих дней и ночей, Арина не могла сказать с уверенностью, что он за человек.

Почему-то ей казалось, что он – хороший человек. Но какой спрос с влюбленной женщины?

– Я не очень голодна. И потом, скоро уж завтракать!

– Брось, – вмешался Максим. – Какая разница, сколько времени. Ты не ела целый день. Тот десерт из малины не в счет. Тебе надо поесть.

– Тогда пусть… пусть дадут то же, что и тебе, – схитрила Арина. Максим скорчил рожицу, но ничего не сказал. Аркадий долго и подробно расспрашивал Элю, как приготовлен клэм-чаудер, но в конце концов отказался и попросил принести ему что-нибудь из птицы. Утку в клюквенном соусе? Пожалуй… пусть будет утка…

– Что ж, Ариночка, – Аркадий невозмутимо проигнорировал ее удивленный взгляд и продолжил называть ее, как и всех женщин, уменьшительно-ласкательным именем. – Я слышал, вы хотите стать ветеринаром?

– Я учусь на ветеринара, – вежливо отвечала Арина. – А ты, Максим, когда ты понял, что хочешь быть фотографом?

Аркадий поморщился, но ничего не сказал. Максим чуть отодвинулся, позволив стюардессе разлить красное вино по бокалам на высоких ножках, и доверительно склонился к Аркадию:

– Ты помнишь, Аркадий? Кажется, я тогда еще был в Шотландии, нет? Знаешь, Арина, – он повернул голову к ней, – у нас в пансионе, куда меня запихнули, был учитель географии. Так он был помешан на фотографировании жучков-паучков. Он брал меня на прогулки, и мы часами выслеживали всяких птичек. Наверное, тогда.

– О, я помню, – кивнул Аркадий, беря со стола бокал. – Как-то я приехал к тебе, навестить, а ты встретил меня ворохом фотографий. И на всех сплошь – сбитые на дорогах зверушки. Помню, я испугался тогда, не специально ли ты, часом, сбивал их, чтобы фотографировать?

– Что? – Арина вздохнула – и не смогла выдохнуть. Аркадий расхохотался.

– Нет, этого он не делал, не беспокойтесь так. Просто решил показать всему миру жестокость. Все дети – максималисты.

– Ах да! – расхохотался Максим вслед за Аркадием. – На самом деле я специально подсунул тебе фотографии, чтобы увидеть твою реакцию. А ты кивал с важным видом и не имел представления, что мне сказать. А потом часа два беседовал с принципалом.

– Принципалом? – удивленно переспросила Арина.

– Директором пансиона.

– Но потом выяснилось, что у Максима отснята целая серия фотографий самого пансиона – ночные, утренние часы, каждое здание, потом там еще был этот плющ… – в подробностях вспоминал Аркадий, и на секунду Арина почувствовала, что он действительно благоволит к Максиму.

– Представь себе – маленький домик, по макушку увитый плющом! Специальный какой-то сорт. Сплошной плющ – и только окна торчат из него. Домик в зеленой шубе.