Я не ангел

– Вернется? Ну-ну.

Я ему все рассказала. Мы ведь с ней бок о бок целый месяц жили, я ее разговоры по телефону слышала. Если он хочет знать, с чем она поехала в Москву, что есть у его жены для завоевания Москвы, – я, пожалуйста, расскажу.

Я все рассказала, а что мне ее покрывать, что ли?

Вообще-то она умница. Не так уж неожиданно уехала. За то время, что была у нас, все себе подготовила.

Я не знаю, может, она и жалела Эмму, она хорошо за ней ухаживала, и даже за детьми, я-то совсем плохо себя чувствовала. А может, ей просто было удобно у нас пожить. Она готовила себе плацдарм.

У нее в Москве квартира. Этот ее Дядя Бэ купил ей квартиру в Москве, в Митино. Беата по телефону с матерью разговаривала, рассказывала ей, как она его одурачила: что мама в Витебске болеет, ей нужно в Москву лечиться, и она только в Москве поправится. А когда тот сказал, что нужно тогда мамину квартиру в Витебске продать, сказала – ой, ну нет, мама там всю жизнь прожила, это же память о прожитой жизни. Оформила московскую квартиру не на мать, а на себя. …Хорошо бы Эмма от нее научилась заботиться о себе.

– Ее мама умерла. С какой матерью она разговаривала? – удивился Родион.

Да вот с той, которая умерла. Умерла, а потом воскресла.

Родион не поверил, что Беата могла так ему врать, помрачнел, мне его даже жалко стало. Спросил, откуда я знаю, что она говорила с матерью. А так только с матерью говорят. Уж я-то знаю, сколько у себя на приеме видела: девчонки все одинаковые, как гулять, так тайно от матери, а как припрет – сразу мать. К тому же она говорила «мама».

– Мама, почему ты говоришь «куда ты прешься»? Я хочу в Москву. Там все. Я стою больше, чем у меня было. Начать с нуля тоже неплохо.

Не знаю, был ли у нее мужчина, какой-то запасной вариант. Может, и нет. А если и был, он не звал ее жить. Она с риелтором переговаривалась, чтобы ее квартиру сдать, а ей снять в центре. Хоть мышеловка, но в самом престижном центре. Она мечтала жить на Чистых прудах в квартире с историей. Понятно, что собиралась выдавать съемную квартиру за свою, якобы она из хорошей семьи и квартира от бабки – польской дворянки осталась. Вот авантюристка!

Мать ее, видимо, спросила, что у нее есть, чтобы в Москву переться.

– Что у меня есть? Сиськи. Красивая одежда. Стиль. Женственность. Знакомые у меня в Москве есть, которые отведут в правильные места и познакомят с правильными людьми. Деньги есть на выход в свет, на первое время хватит. Что у меня еще есть… Я умею понимать. Слушать про детство, двойки, первую любовь, про армию.

Чтобы уже не было никаких секретов, я показала Родиону картину: она ее с собой не могла утащить. На картине подпись: «Григорьев», Беата купила ее за двадцать тысяч долларов тогда же, когда и мою брошку. Объяснила: «У меня разные активы. Нельзя класть все яйца в одну корзину». Активы у нее!.. Вот она, наша сиротка с начальным капиталом.

– За двадцать тысяч? Мне сейчас кажется, что моя неудачная жизнь разбилась на кусочки, – сказал Родион.

Мне показалось, что если бы у Беаты был любовник, это не так бы его убило, как то, что она скрывала от него свои доходы, тайно копила деньги.

– А я всегда с ней делился, – вот так и сказал, как ребенок. И чуть не плачет. Любит ее, дурачок.

Я как врач прекрасно понимаю, чем Беата привлекает мужчин. Беата берет сексом. Как гинеколог я уверена, что секс у Беаты техничный и хладнокровный, ведь для нее это инструмент. А для моей дочери, к сожалению, нет. Единственный новый мужчина, который появился в ее жизни, и тот голубой.

Он не совсем новый, ее бывший сокурсник. Переводчик со шведского, приличный человек. Узнал, что у Эммы несчастье, и стал приходить. Но тут и не подумаешь, что он к Эмме неровно дышит: сразу видно, что он не по женщинам. У него есть друг, швед – они, как теперь говорят, пара. Швед этот его какие-то там сказки пишет, а он переводит. Никто сказки не печатает, на что живет, непонятно. Вот такие у Эммы теперь друзья. Но других нет. Нас все бросили. После гибели Глеба все мгновенно пропали. Если бы Глеб погиб красиво, например ребенка спас из огня, тогда конечно, люди бы восхищались. А тут криминал, все стараются быть подальше.

Еще есть домработница, которую когда-то Беата наняла. Строго говоря, она не совсем домработница (откуда у нас деньги платить), просто приходит по дружбе. Эмма говорит, что она прекрасная художница. Я этого не понимаю: если ты прекрасный художник, у тебя должен быть диплом, известность. А если ты домработяга, так мой полы. Санитарка же не полезет вместо врача в п…у, потому что любит медицину. Дружок этот, швед, приезжал, говорит, у них такие союзы очень популярны, когда люди друг другу помогают, чем могут.

В общем, веселая компания за печкой сидит: домработница-художница, голубой и вдова доверенного лица криминального авторитета с тремя детьми. И эти люди надеются, что у них будет бизнес? Правда, Эмма говорит, что суть не в бизнесе, она рада, что делает хорошее дело для детей. Люди ей что, спасибо скажут? Хлеб маслом намажут?

Кстати, о детях. Дети ужасны. Кроме Гриши. Марина говорит: «Я не буду кашу, потому что Диме омлет», а Дима не сводит с Эммы глаз, ловит каждый взгляд. Дети Эмму тиранят.

Она думает, у меня климакс. Климакс, конечно, играет свою роль. Я хочу обойтись без гормонозаместительной терапии. Ведь до сих пор нет убедительных доказательств, что польза заместительной терапии преобладает над ее рисками. Паузогест вызывает маточные кровотечения, фемостон дает прибавку веса. Можно попробовать пластыри с эстрадиолом и прогестероном.





Прошло пятнадцать лет




Глава третья

Ярмарка тщеславия, 2016 год




Родион, Три дня в Москве. Февраль




Я сказал маме, что ее надо усыпить.

Это, конечно, жесть – усыплять человека. Просто позавчера я приехал в Москву немного нервный.

Не потому что мы с ней два года не виделись, а из-за Шарика. У меня Шарик неважно себя чувствует. Я позавчера прямо перед поездом его навестил, он был хороший активный пес, но у него немного отекла ножка.

Я один ехал в поезде, меня папа посадил, а она встретила.


Я приехал позавчера вечером на неделю, хотя в школе сейчас идут контрольные. В каникулы она не смогла меня принять.

Она теперь живет не в своей квартире, а в поселке Жуковка, это на Рублевке, папа сказал, здесь живут все олигархи. Ее дом очень большой, я вчера весь день от нее прятался, то у бассейна, то в бильярдной, и она меня даже не видела.

Сегодня утром она говорит, чтобы я собирался, как метеор, у нее весь день расписан. Зачем папа отправляет меня к человеку, у которого весь день расписан, которого я с рождения тягочу… тяготю.

Если хорошо подумать, можно сказать грамотно: зачем мне жить у человека, с которым мы с моего рождения друг другу в тягость. Но я не показываю ей, что мы с ней с моего рождения друг другу в тягость.

А вот в нашей семье, у нас с папой, не принято ничего скрывать. Я не знаю только одного: зачем она меня родила. Одиннадцать лет назад, что ли, были запрещены аборты? А может, папа привязал ее к стулу с кляпом во рту, чтобы она не сделала аборт? А может быть, папа сказал, что он ее убьет, если она меня не родит?

Это я шучу. На самом деле я знаю, почему она меня родила. Она никогда не отдаст свое платье, даже если она его никогда не носит. Она подумала про меня, как про платье: «Ну ладно, пусть будет, жалко выбрасывать… вдруг когда-нибудь пригодится». К тому же папа обещал, что заберет меня прямо из роддома и она больше никогда нас не увидит.

Я все знаю: она жила в Москве, а папа к ней иногда приезжал, и вот так я получился. Папа забрал меня домой, в Питер. Я был самым молодым пассажиром поезда «Красная стрела», мне было восемь дней. Ехал в кошачьей переноске, в рюкзачке меня еще нельзя было нести, потому что голова болталась, а в переноске я лежал и спал, пока нас с папой не сняли с поезда. Проводница никогда не видела, чтобы мужчины путешествовали с младенцами в кошачьей переноске, и подумала, что папа меня украл.

Папа говорит: именно в милиции к нему пришло озарение, что я у него навсегда. И он прямо в милиции поклялся, что у меня никогда не будет мачехи. Только он и я, Родион-папа и Родион-сын, два Родиона.

Папа говорит: «Не обижайся, что она тебя отдала, у нее была сложная жизнь. Приехала из Петербурга, всего добилась, стала светской львицей, а тут вдруг ты завелся…» Когда я был маленький, я думал: если она могла стать львицей, значит, каждый может стать кем захочет. Я бы хотел стать носорогом, мне тогда носороги очень нравились. Сейчас тоже нравятся, но не так сильно.

Потом-то я узнал, что она была не львицей, а светской львицей. Это значит, ее фотографии были в журналах, она плавала на яхте, летала на частных самолетах, ее даже показывали по телевизору. Она написала книгу – значит, она писательница? У нее бизнес был, салон красоты, потом я родился, потом не знаю, что было.

Папа говорит: «Не обижайся, что она не приезжает, у нее была трудная жизнь. Салон красоты куда-то делся. Она бедствовала». Однажды папа пришел к ней домой, в ее квартиру на Чистых прудах, а там темно: она сидит без света, одна в большой темной квартире, потому что нечем заплатить за электричество. Зимой! Папа говорит: «Давай поедем заплатим за свет, я сам заплачу», а она: «Не на чем ехать, у меня “лексус” стоит у подъезда без колес, зимнюю резину не на что купить». Я как это представлю, так мне становится ее жалко: сидит взаперти зимой одна в темном доме, и внизу машина без колес.

Папа говорит, она меня отдала для моего же блага: у нее не было для меня условий, надо было самой жить. Он врет, потому что добрый. Мой папа очень добрый. Она говорит, что отдала меня, потому что генеральский внук должен расти в генеральской семье. Она врет, ясно же: любила бы своего ребенка, они бы с папой положили меня в кошачью переноску и поехали домой.

А никакой генеральской семьи-то и нет, мы с моим папой вдвоем. От наших славных предков остались только фотографии на память. Ну, и живем мы в квартире деда на Шпалерной, а половину квартиры сдаем. Она меня один раз чуть не убила, когда я кому-то из ее знакомых сказал, что мы сдаем квартиру. Она сказала – это мальчик так шутит, к ним сейчас гости приехали. Ей надо, чтобы люди думали, что у нас все круто. Зачем? Зачем вообще людям надо, чтобы другие думали, что у них все круто? И даже что у их родственников все круто? Мы же с моим папой ей очень дальние родственники, мы от нее отдельно, сами по себе.

Она приезжает каждый год на три дня. В прошлом году не смогла приехать: уезжала отдыхать. Папа ей по телефону сказал: «Ну ты и сука». Я расстроился, что он расстроился и выпил, а из-за нее – нет, я по ней не скучаю. Я ее не люблю. Она упрекает папу, что ей иногда приходится посылать на меня деньги.

Папа бы ни за что не брал, но он иногда мало зарабатывает. Иногда нормально, но иногда мало. А бабушку я люблю, папа меня к ней в Витебск привозит, чтобы она на меня посмотрела.

У моего папы, конечно, есть подруги. Мой папа очень красивый и умный. К тому же он одинокий отец. Я в садике замечал и в школе: как воспиталки и учительницы узнают, что он одинокий отец, так сразу хотят его догнать, схватить и помочь. Но мы и сами справляемся.

Папа доставучий, как репей, звонит по десять раз в день: «Ты ушел? Ты дошел? Ты жив? Как лапы – не ломят? А хвост не отваливается?..» Мне нравится. Я к этому с достоинством отношусь.



Она велела мне одеться прилично, я оделся прилично, и мы поехали.

Она говорит в машине: «Ты выглядишь как бомж. Я что, мало денег посылаю, чтобы ты раз в году прилично выглядел? Надел бы хоть длинную футболку под свитер, был бы стиль… Какой ты некрасивый в этих уродских очках». Да нормально я выгляжу – свитер, джинсы… Может, я не подхожу к ее розовой сумке, но я же не могу быть в розовом. Неправда, что я некрасивый, я похож на моего папу.

В машине я начал рассказывать, что мы с друзьями после школы ходим в «Ильинку», это собачий и кошачий приют. Моя школа на Шпалерной. Школа очень удобно расположена, рядом с приютом. У меня там есть любимцы: слепой котик Багратион и кошечка Муся без передней лапы. А теперь еще Шарик.

Я знаю, что ей на меня пофиг, но я думал, что уж Шарик ее точно заинтересует. У него трагическая судьба, он жил на улице, его забрали в приют, потом кто-то взял его на передержку и вернул обратно. Но я не успел про него рассказать. Мы приехали по ее расписанию.





Маникюр


Это большой красивый спальный район. Меня посадили на стул, я от скуки три раза прочитал прейскурант. Маникюр стоит 1800 рублей, массаж две тысячи. Тогда почему она попросила у Захара 800 евро на маникюр? Не знала, что маникюр и массаж такие дешевые? Теперь, наверное, обрадовалась.

Захар – ее муж. Я еще вчера посмотрел в «Википедии», там про него написано: Захар Андреевич Каменев, российский предприниматель, общественный деятель, председатель чего-то, член чего-то, а еще у него есть благотворительный фонд.

Он старый. Моему папе сорок семь лет, а ему шестьдесят или восемьдесят. Маленький, скрюченный, но лицо симпатичное, и веселый.

Когда она попросила денег на маникюр, он говорит: «Попроси как следует». А она говорит: «Дай, пожалуйста, мяу» – так ласково. Он смешной, грозит ей: если не будешь слушаться, то будешь одеваться на рынке, путешествовать не в Америку, а в город на Неве на трех электричках. Это смешно, но я вообще-то не понял: почему она просит у него деньги? Если он ее муж?

Они что, живут как соседи, как будто она у него снимает комнату и у каждого своя еда? Почему он хочет – дает, а хочет – нет? Мой папа дает мне деньги на еду в школе и на карманные расходы, но я же ребенок. На все остальное, что я вдруг захочу, например лекарства для приюта, мне не надо выпрашивать: если деньги есть, папа дает, а если нет, скажет, когда сможет дать. А у них почему так? Как будто он может не дать или сначала дать, а потом забрать обратно. Как будто он хозяин, а она его собака.

С собаками тоже в принципе лучше уважительно. У Шарика, например, не рекомендуется забирать еду обратно, он может укусить. Он, конечно, выпрашивает у меня печенье, но знает, что я его уважаю. Я с ним так строю отношения: мы друзья, и у каждого есть свои обязательства.

Но потом-то я понял, почему у нее так. Захар ей муж, но не совсем муж. Она только хочет выйти за него замуж.

Она меня пригласила в гости, чтобы я на него повлиял. Сказала, что у меня важная миссия. Я должен сказать Захару, что я верю в Бога и переживаю, что моя мама не замужем, поэтому они должны обвенчаться.

Она спросила: «Ты сможешь это серьезно сказать и грустно посмотреть в сторону?» Она имеет в виду в сторону Бога?.. Я сказал, что, к сожалению, не смогу. Я не переживаю, не очень верю в Бога, и я совсем не умею врать. Вообще не могу ни слова соврать, хотя в школе это иногда требуется.

Почему она хочет замуж, это я понял. Она хочет, чтобы дом на Рублевке был ее, не только его. А то она живет у него, как Шарик на передержке. Когда Шарика взяли на передержку, он знал, что скоро поедет назад в приют, и прятал косточку на будущее, а если бы его взяли навсегда, он бы косточку сгрыз и разлегся на диване попой на подушке. Понятно, что она хочет быть женой, а не на передержке.

А почему же он на ней не женится? Думаю, все просто: из вредности. Я встречал таких людей, у нас в классе такие есть: если кому-то ну о-очень надо, они специально ни за что не сделают.

Пусть она попросит Деда Мороза или Бога, чтобы Захар на ней женился. Серьезно, я не шучу. Деда Мороза нет, насчет Бога точно не знаю, но кто-то же исполняет человеческие желания! А может, Захар сам решит на ней жениться: ему с ней хорошо, это же видно. Он старый, усталый от трудной жизни, а она еще молодая, смеется, тормошит его, ему без нее будет скучно. У них хорошие отношения. Вот только она немного похожа на слугу.