Коп из захолустья

Так, связь работает и Влад жив, уже хорошо.

– Живой.

– Тогда держись за что-нибудь, сейчас тряхнет уже по-настоящему.

Я хотел поинтересоваться и на тему «за что именно держаться в сугробе?» и «а до этого что было, так, в шутку?», но не успел. Потому что все вокруг тряхнуло. По-настоящему.

– Влад, что это было? – сдавленно прохрипел я, когда проморгавшийся наконец тактический дисплей показал, что связь снова есть.

– Это Князь показал янки, кто в доме хозяин, – отозвался мичман. – Все, сынок, можешь расслабиться, войны больше не будет. Наши всех уже убили. Пока мы с тобой боты гоняли, Туми «обесточил» все железо на орбите…

Понятно, если орбитальная группировка вырубилась, то «Бесстрашному» уже не имело смысла прятаться. И Новиков приложил приземлившихся десантников чем-то из арсенала корвета.

– Вставай-вставай, Нат, сейчас Туми с парнями подтянутся и нам еще место падения ботов проверить. Не хватало нам тут еще одного американского партизана. А потом – на «Бесстрашный», чемодан паковать Думается мне, за тобой скоро прилетят…

Взревев напоследок двигателями, шаттл мягко коснулся посадочными опорами поверхности летного поля и умолк.

Немногочисленные пассажиры челнока начали вставать и двигаться к выходу. Один я сижу в кресле, задумчиво наматывая на указательный палец длинную и прочную ярко-оранжевую матерчатую ленту с надписью «Бесстрашный» на обеих сторонах. Это – подарок от экипажа русского корвета мне на память.

«Она называется тявочкой, Нэйтан», – сказал Новиков, вручая ее мне. – «Это не просто сувенир, этими лентами мы зачековываем контейнеры с парашютами для атмосферного десантирования. Такие есть только у членов экипажа, побывавших в бою. Старая традиция. Носи с гордостью, ты ее заслужил честно».

– У вас все в порядке, сэр?

– Что, простите? – я поднимаю взгляд на молоденькую и очень хорошенькую стюардессу.

– Я спрашиваю, все ли у вас в порядке? – лучезарно улыбается она мне. – Мы уже совершили посадку, сэр. Все, мы дома.

Да какой уж там порядок, милая! Из Мобильных сил меня пусть и с почетом – но списали. После всех травм, полученных мною при падении на поверхность Серого Фьорда, медкомиссию мне не пройти никогда. В обычной полиции я служить могу и дальше, а вот в «мобильниках» – уже нет. С Новой Аризоны тоже постарались убрать побыстрее, как только шумиха вокруг моей истории немного улеглась, и СМИ вцепились в новые информационные поводы. Как сказал бы Влад – s glaz doloy ot greha podal’she. Радует, что хотя бы домой отправили, а не законопатили куда-нибудь… Хотя, с точки зрения столичного бюрократа, Булыжник и есть край света, дальний фронтир на окраине обжитого космоса. Немного греют сердце выставленный мне в Академии высший балл по всем предметам, отличная характеристика и довольно крупная денежная компенсация.

– Конечно, все в полном порядке, мисс, – я дарю стюардессе ответную улыбку и, помахав ей на прощание рукой, выхожу из шаттла.

Да, вот я и дома. Планетоид LV-918, он же Булыжник. Моя родина, место, где я родился и вырос.

Вот только радости в сердце нет. Еще на Новой Аризоне я узнал, что умер дядя Спенс. Спенсер Новак, напарник и лучший друг моего отца, который не позволил отправить меня в интернат после его гибели, а забрал в свой дом и воспитывал, как собственного сына. Мне, тогда еще совсем мальчишке, было очень тяжело. Мать я и не помнил толком. Она с шахтерского планетоида сбежала с каким-то залетным хлыщом «в поисках лучшей доли» – я еще и говорить не научился. От нее остались только размытый образ в памяти, да несколько спрятанных отцом фотографий, которые нашлись уже после его гибели, когда из нашего дома вещи вывозили. А вот отец был для меня всем: большой, сильный, добрый. Но его застрелили и весь мой мир рухнул. А дядя Спенс этот мир смог отстроить заново. Он, тетя Маргарет и их дочь Вики стали моей новой семьей. Которую я искренне люблю. И вот теперь…

Как мне сказали, дядя Спенс увидел мое имя в списке погибших на «Аламо» и даже до кресла не дошел – упал, где стоял. Сердце.

Из-за этой новости торжественная программа моего возвращения оказалась несколько скомканной, чему я сам, положа руку на сердце, был только рад. Весь обратный путь на Новую Аризону я, под руководством старшего агента Департамента национальной безопасности Рональда Уоткинсона репетировал правильную версию рассказа обо всем произошедшем на Сером Фьорде. Кроме самой истории, обдумывали еще и ответы на вопросы журналистов, включая и весьма заковыристые. Как я понял, нападение пиратов на рудник, «одинокий рейнджер» в лице стажера Мобильных сил полиции и русский спецназ, его спасший, словно та самая «кавалерия из-за холмов»[88], сейчас в топе всех новостных агентств. Как говорил Уоткинсон, «акулы пера» меня на куски рвать будут. И облажаться нельзя, тогда вся конспирация пойдет прахом. Почему нельзя рассказать правду, мне никто так и не объяснил. Но когда мне сообщили про дядю Спенса…

Нет, все было: сначала торжественная встреча с оркестром и красивыми речами, построение на плацу роты Мобильных сил полиции Голденкейпа, где меня наградили «Серебряной звездой» за проявленный героизм и «Пурпурным сердцем» за ранение, полученное в бою. На то, что ранения на самом деле не было, просто при падении «Аламо» с орбиты меня всего переломало, решили внимания не обращать. Повреждения получены в боевой обстановке? Да. Ну, значит – ранения, так звучит красивее. Но я на все это реагировал мягко говоря, несколько заторможено.

Настолько, что одним из первых вопросов, заданных мне на пресс-конференции каким-то ушлым журналюгой был:

– Нэйтан, вы – настоящий герой. Вас наградили сразу двумя высокими федеральными наградами, а вы, как будто, этому всему и не рады совсем?

Я не стал лукавить и прямо ответил, мол, сначала я потерял целый взвод боевых товарищей и чуть не погиб сам, а буквально только что узнал о смерти человека, бывшего мне вместо отца. Который скончался от сердечного приступа, узнав о гибели «Аламо» со всем экипажем.

Журналисты ничего подобного явно не ожидали, растерялись, а может даже и искренне прониклись… В общем, пресса меня сильно тиранить не стала и все заранее придуманные Уоткинсоном «домашние заготовки» не понадобились. Вопросы мне задавали вполне корректные, а пресс-конференция продолжалась недолго. Зато в вышедших материалах и я сам, и спасшие меня русские, выглядели ну прямо супергероями из комиксов. Эх, знали бы вы, как все на самом деле было…

Собственно, я и сам до конца не разобрался, что же произошло на Сером Фьорде. Нет, в той части, что касалась русских, все удалось сложить в более-менее непротиворечивую картину. А вот «предыстория»… Уже прощаясь с постоянно сопровождавшим меня до самого отлета на Булыжник старшим агентом Уоткинсоном, я все-таки решился и, глядя ему в глаза, спросил.

– Сэр, так что же все-таки произошло на Сером Фьорде?

– Это государственная тайна, Нэйтан. Ты должен понимать…

– При всем уважении, сэр, я и без того уже знаю столько лишнего, что меня куда проще было бы пристрелить и тихо закопать там, на Фьорде, в первом же подходящем по размеру сугробе. Да и подписок о неразглашении я дал столько, что за нарушение мне жариться на электрическом стуле лет двадцать без остановки… Так какая разница, годом больше мне на нем сидеть, годом меньше?

Увидев мелькнувшее в глазах агента Нацбезопасности сомнение, продолжил давить.

– Сэр, я имею право знать, чего ради погибли мои товарищи и едва остался жив я сам. Пусть даже никогда и никому не смогу об этом рассказать. Но знать – должен!

Уоткинсон глубоко задумался, а потом медленно, словно обдумывая каждое слово, ответил.

– В общем так, сынок, если ты об услышанном сейчас хоть где-то, хоть что-то и хоть кому-то… Я за тобой приду лично и все, что от тебя останется после нашей беседы, можно будет закопать в о-о-очень маленькой коробочке. Но я сам был в молодости солдатом, сам воевал и терял друзей… Да, думаю, ты имеешь право знать. Все дело в кристаллите. Знаешь, есть такой редкий минерал…

Конечно, знаю про такой. У нас на одной из лун он тоже попадается. Кристаллит, он же пылевой кристалл, или хрустальная обманка. Пустая порода, сорный камень. Нет, внешне красивый, конечно, довольно сильно на горный хрусталь похож. Вот только хрупкий очень. При попытке обработать рассыпается буквально в пыль, оттого и название. Бывает, подбирают рудокопы наиболее симпатично выглядящие обломки и продают, как сувениры. Но стоит обманка дешево, бизнеса на этом не сделать. В этом ключе и отвечаю агенту.

Тот хмуро кивает.

– Да, так и есть: редкий, но совершенно бесполезный минерал. Вернее, так было до последнего времени. А потом какой-то «яйцеголовый»[89] из «Таксома Карбон» умудрился выяснить, что та самая пыль, в которую кристаллы рассыпаются при механическом воздействии – чрезвычайно мощный катализатор. При определенных условиях и с применением этого катализатора выход энергии при расщеплении урана увеличивается чуть ли не на порядок. Понимаешь, что это?

Я ошарашено смотрю на Уоткинсона.

– Это реактор, обеспечивающий все потребности космического линкора, но размером с аккумулятор для горнопроходческого комбайна. Это аккумулятор боевой брони, размером с батарейку для коммуникатора. Это власть над миром, мистер Райан. И ребята из руководства «Таксомы» решили с таким открытием поиграть в свободное предпринимательство. И предложили его выкупить янки из «Ю-Эс Майниг энд Ойл»… За очень кругленькую сумму с количеством нулей, которое я даже озвучивать не буду, опасаясь за твое психическое здоровье. А у «Таксомы» дела последнее время идут неважно. Не просто же так тут шахтеры на бунт поднялись? Да, подстрекатель был, но когда рабочие всем довольны, их бунтовать и сам Дьявол не заставит.


– Это же государственная измена!

– Я тоже так думаю, – согласился агент. – А они считали, что просто выгодный бизнес. Только янки подумали: «Зачем платить, если можно не платить?» и устроили на Сером Фьорде сначала забастовку рудокопов, а потом подтянули к этому делу армию, у них денег очень много и связи обширные, и изобразили тот самый «пиратский налет». И если бы русские не поделились информацией по кристаллиту, мы могли бы на этот инцидент и вовсе не отреагировать. Серый Фьорд – частные владения «Таксомы» и особого интереса тамошние копи не представляют. Ну, да, копают там что-то по мелочи. И драгоценные металлы есть, и редкоземельные… Но не те объемы, чтоб ради них войсковую операцию начинать. Есть у Конфедерации рудники и покрупнее, и побогаче. А такая мелочь… Сколько у пиратов похожих тайных рудников? Думаю, не один десяток. Но информация о кристаллите изменила все. Он ведь, оказывается, очень редкий. Серый Фьорд, да одна из лун в поясе Элоры, рядом вашим с Булыжником, больше пока нигде не находили…

Теперь все встало на свои места. За такое вполне могли не то, что несчастный «Аламо» и два взвода полицейских-«мобильников» угробить. Тут и весь Четвертый Ударный флот запросто могли в распыл пустить. И, подозреваю, что если бы не «Бесстрашный», так удачно оказавшийся в нужное время и в нужном месте, то и пустили бы.

– В общем, вот так дела обстоят, Нэйтан. И учти, если ты даже во сне или пьяном бреду хотя бы полусловом обмолвишься о том, что сейчас услышал…

– Вы лично придете за мной, сэр. И хоронить меня будут в школьном ланч-боксе.

– Совершенно верно. Уж поверь, двадцать лет безостановочной казни на электрическом стуле тебе, сынок, просто отдыхом на пляже покажутся.





Планетоид LV-918 Булыжник, час «Ч» минус 8 часов




Особняк подполковника Грэма я покидал в хорошем расположении духа. Пообедал в приятной компании, свел личное знакомство с одним из самых влиятельных людей на планетоиде и, кажется, произвел на него благоприятное впечатление, получил от него информацию к размышлению, а от его дочери – дружеский поцелуй в щеку на прощание и весьма многообещающий взгляд. В общем, отлично провел время, а главное – с пользой. И для себя, и для дела. Теперь – в «управу», где в кабинете остался мой костюм. Поэпатировал общественность «блеском погон и звоном наград» – и будет, horoshego ponemnogu. А теперь – снова за дело.

У меня сейчас сразу два «орешка», которые нужно расколоть. Правда, один из них, как мне кажется, совсем гнилой и трухлявый, с него и начнем. А вот с капралом Саммерсом, подозреваю, возни будет куда больше. Если он вообще капрал и уж тем более – Саммерс, в чем лично я вполне обоснованно сомневаюсь. Но – время покажет.

К Айзенбергам проехать получилось куда проще, чем попасть к дому Дженни. Да, они тоже жили в расположенном неподалеку от Нового города закрытом поселке, но местной охране вполне хватило «люстры», маякнувшей на крыше моей «патрульки» и короткого требовательного взвизга сирены. Перегораживающий проезд шлагбаум тут же послушно взвился вверх. Никто даже не удосужился спросить, кто я, куда и зачем. Приехала полиция – и приехала, по делам, видимо. Чего мешаться?

Что я говорил о «старых деньгах» и «новоделах» для менеджмента горнодобывающих контор? Вот тут ни малейшего намека на старину как раз нет и в помине. Разумеется, выглядит все красиво, как сказал бы Влад – dorogo-bogato, но… Не оставляет ощущение пусть и дорогостоящей, но подделки. Все равно чувствуется, что под тонкими облицовочными плитами «под натуральный камень» – самый обычный газобетон, а роль «натурального дерева» играет пусть и недешевый, но пластик… Хорошее слово есть – нувориши. Денег заработали, а вот настоящего лоска приобрести не успели.

– Могу я видеть мистера Айзенберга-младшего?

Увидев полицейский жетон, открывшая мне дверь горничная, заметно побледнела. Что, неужто есть основания для страха?

У спустившегося со второго этажа молодого человека вид тоже встревоженный. По всему видно, неуютно ему рядом со мной. Да и мама его, некогда миловидная, но слишком сильно располневшая дама лет пятидесяти, испуганной квочкой замершая рядом, добавляет нервозности.

– Мэм, – обращаюсь я к ней. – Старший детектив Райан, полиция. У меня есть несколько вопросов к вашему сыну. Мы с ним побеседуем немного, не возражаете?

Про то, что я – не просто полиция, а из отдела тяжких и особо тяжких, упоминать благоразумно не стал, иначе ее и вовсе удар хватит, смотрю, и так переполошилась.

– В моем присутствии, – дама пытается держать лицо, но выходит плохо, слишком боится за свое великовозрастное дитятко.

– Мэм, насколько мне известно, ваш сын уже совершеннолетний. И для обязательного присутствии родителей законных оснований нет.

– Раз так, я вызову нашего адвоката.

– Ваше полное право, мэм, но есть ли необходимость? Пока это не допрос, а всего лишь беседа. Вы уверены, что хотите переводить ее в более серьезную юридическую плоскость? Или считаете, что ваш сын в чем-то провинился настолько, что без адвоката ему уже не обойтись?

Дама явно смешалась, губы вздрагивают, глаза забегали. Что-то она про сыночка знает и полиции боится. Думаю, наркотики. И вряд ли что-то сильно опасное, уж больно у Дикки вид цветущий. Присевшие на серьезную «химию» торчки, даже такие изначально крепкие и спортивные, как Ричард Айзенберг, очень быстро превращаются в подобия моего старого и верного друга Хеджи. Так что, скорее всего – какие-нибудь синто-каннабиоиды, а может и настоящая «травка», на нее у Айзенберга-младшего денег вполне хватит.

– Ну, я тогда поставлю в известность мужа, – наконец находится миссис Айзенберг.

– Это ваше право, мэм, – повторяю я.

– Да ты знаешь, кто мой отец, свинья ты легавая?! – театральным шепотом шипит Ричард, едва она выходит. – Да ты завтра из своего вонючего околотка в ближайшую мусорную кучу вылетишь! Да ты…

– Пасть захлопни, тварь, – так же негромко, чтоб не потревожить убежавшую к коммуникатору миссис Айзенберг ледяным тоном произношу я. – Знаю я твоего папашу. Сраный старший маркшейдер[90] на еще более сраной Двенадцатой шахте. Ты, прежде чем хайло свое помойное открывать, лучше б поинтересовался у папочки: знает ли он, кто я?

Айзенберг-младший такого точно не ожидал, а потому от неожиданности, да еще и перебитый мною посреди фразы, громко закашлялся, подавившись воздухом. А может и слюной, слюни во время его тирады во все стороны густо летели.

– Водички попей, – участливо советую я выпучившему глаза от натуги Дикки, похлопывая его ладонью меж лопаток. – А то ведь сдохнешь прямо сейчас, не дожив до электрического стула.

– Ка-кха-кха-кого стула? – хрипит он.

– Электрического, – с милой улыбкой повторяю я. – Девчонку в «Черной розе» террористам продал? А она – дочь старшего армейского офицера всего планетоида. Государственная измена в чистом виде. И зажарят тебя, тварь, как тост на завтрак.

Тут я, конечно, слегка блефую, выдавая свои догадки за якобы достоверно известную мне информацию. Но, похоже, попадаю точно в «яблочко». Так и не прокашлявшийся Дикки рушится в ближайшее кресло и растекается по нему амебой, будто из него позвоночник вынули. М-да, хлипкий… Мяконький, как детские какашки. Этот запираться не будет, только надави.

– Яааааа…

– Захлопнись, кому сказал! И ни звука, мать пожалей! – обрываю я едва начавшуюся истерику.

Отпрыск старшего маркшейдера благоразумно заткнулся. Поэтому вернувшаяся хозяйка дома застает картину близкую к идиллической: сын отдыхает в кресле, пришедший по какому-то делу угрюмый коп прохаживается по гостиной, разглядывая очень даже неплохие марины и пейзажи на стенах.

– Муж сказал, что будет через пару минут, он как раз был на подъезде.