Коп из захолустья

Слушают! Да, злы на меня оба, словно черти, но слушают!

– Он не хотел, чтобы в разборках между бандами пострадали непричастные к вашим раскладам гражданские. Да и вы двое, хоть и бандиты, но – местные, отца, наверное, устраивали куда больше, чем залетные «триады». Которых с Булыжником не связывало ничего, кроме желания с него денег поиметь. Вы помните, чем для него все это закончилось?!

Замолкаю и держу паузу.

– Твоего отца убили, Нэйтан, – вздыхает Мо. – Чертовы узкоглазые расстреляли его прямо на выходе из того кабака, в котором мы с ним встречались. Мне тогда тоже две пули прилетели, да и Тиму досталось…

– Вам досталось, – не дав договорить, обрываю его я, – а моего отца в закрытом гробу хоронили! А главное, знаете к чему это я?

Молчат. Смотрят. Уже не злятся, просто слушают.

– Потому что сегодня я – в роли своего отца. Точно так же, как он четверть века назад, я вас собрал, усадил и пытаюсь убедить прислушаться к моим словам. Чтоб Булыжнику снова не утонуть в крови. Всей правды рассказать не могу, не имею права, но буквально со дня на день нам всем может крепко прилететь. Тем бодрым парням, которые будут тут все под взлетную полосу заравнивать, не интересны ни я, ни вы, ни кто-то еще. Им нужно кое-что, а мы просто стоим на пути. И по нам проедут, будто карьерным бульдозером. Оповещен командующий гарнизоном, оповещен шеф полиции, думаю, на шахтах сейчас охранников СБ «под ружье» ставят. Но этого мало. Нужны все. Понимаете?

– То есть ты, сынок, нам предлагаешь своих «торпед» в общий строй с копами и армейцами поставить? – изумлению Долгополого Тима нет предела.

– Не совсем. Пока я вам предлагаю только собрать ваших людей. Всех, кого сможете под такое дело привлечь и чью адекватность сможете гарантировать. А вот если понадобится – то действовать будете самостоятельно, но в координации с военными и полицией. Сейчас Рудицки и Симмонс об этом договариваются с Грэмом. Кто знает, возможно, вам еще и оружия с боеприпасами с армейских складов подкинут, когда начнется. Но это не факт, могу и ошибаться. Это уже как большие боссы решат…

И Тим, и Мо выглядят весьма огорошенными. Подозреваю, что о разном они думали, когда ехали на встречу, но вот такого варианта точно не предполагали. Интересно, какая версия у них сейчас в головах основная: что это какая-то уж совсем безумная в своей наглости полицейская подстава, или, что я внезапно с ума сошел? Кладу перед ними на покрывающую столешницу скатерть две визитки Рудицки.

– Это – номер лейтенанта. С капитаном Симмонсом, думаю, вы и без меня связаться сможете.

Кажется, именно этот мой поступок их и добил. Поверили окончательно.

– Два вопроса, сынок: когда и кто? – Долгополый Тим лаконичен, словно древний спартанец.

– Точной даты нет, но в самое ближайшее время. Янки. Возможно, чисто армейская операция, а может – наемников и пиратов подтянут…

– Погоди-погоди, – щурится Зильберман, – янки, наемники, пираты… Что-то это мне все напоминает и в этом чем-то ты, Нэйтан, кажется, уже был замешан?

– Было дело, – соглашаюсь я. – Серый Фьорд. И там, и тут у них один и тот же интерес. Там – не получилось и уже не получится, Фьорд уже тринадцать лет как под совместной «опекой» федерального правительства Конфедерации и русских. И теперь янки решили взять то, что им необходимо, здесь, на Булыжнике. Теми же средствами.

– Из-за чего вообще вся эта чертовщина – снова не скажешь? И даже не намекнешь?

– Нет, Мо, прости. Ничего не изменилось – я все еще под подпиской, и если проболтаюсь, меня парни из Нацбезопасности настругают очень тонкими ломтиками.

– Но информация верная?

– Как в тот раз с «Таксомой».

Мо страдальчески скривился, будто у него внезапно все зубы заболели. Тим, напротив, широко осклабился. Тринадцать лет назад я, в качестве платы за услугу, подкинул им «инсайд» о скорой судьбе «Таксома Карбон». Тим поверил, как ирландец ирландцу, скинул все имевшиеся у него акции и по итогам спас весьма существенную сумму, когда руководство корпорации обвинили в государственной измене, а саму компанию – национализировали, выплатив акционерам лишь весьма символическую компенсацию. А вот Моше Зильберман, истинный представитель богоизбранного народа, гоям[103] не доверял. Решил выждать. И довольно много на этом потерял.

– Итак, джентльмены, времени у нас почти не осталось. Что вы ответите?

– Гляди-ка, Мо, – в голосе Коллинса отчетливо слышны сварливые стариковские нотки, – как он запел. «Джентльмены»… Я уже не мик, да и ты больше не жирный жид… Но такие наглецы мне по нраву, сам в молодости был еще хлеще. Пожалуй, я в деле.

Моше шутку не поддерживает. Он глядит мне в глаза, голос его звучит ровно и спокойно.

– Нэйтан, твой отец не обманул нас много лет назад и даже погиб, по факту, защищая наши жизни. Да, наши всего лишь в том числе, а не в первую очередь, но… Он был прав, а мы ошибались, он погиб, а мы – живы. Ты не солгал нам тринадцать лет назад, и то, что заработал на этом исключительно Тимоти – только моя вина, не поверил. В этот раз – верю. Но, мальчик мой, клянусь на Торе, если ты сейчас нам лжешь и это какая-то провокация…

Кажется, получилось. Оба согласны помочь. Отлично!

– Я понял, Мо, ты мне отомстишь и mstya твоя будет ужасна.

– Что будет ужасно? – переспросил удивленный моим шутливым тоном Мо.

– Не обращай внимания, это русская игра слов. Если коротко: месть твоя будет такой, что от ужаса заплачут камни. И, к слову, в очередь встань… Нацбезопасность уже давно меня, случись что, обещает разбарахлить на такие мелкие клочья, что хоронить придется в ланч-боксе.

Моше лишь хмыкнул и оба они, и Тим, и Мо, встали и протянули ладони для пожатия, давая понять, что встречу можно считать законченной. Высокие договаривающие стороны приняли решение.

– Нэйт, я не понял, это что вообще такое сейчас было? – усевшийся на пассажирское кресло «патрульки» Хавьер выглядит обиженно. – Почему они со мной, как с пацаном сопливым?!

– Очередной урок жизни тебе, Хави. Давай по порядку: как был одет Мо?

– Эээ… В костюм.

– А Коллинс?

– Этот пижон вообще в тройке[104]. И галстук техасский, шнурком. И шляпа. Ему, кстати, идет… Стильно выглядит.

– Это ты его еще в кожаном плаще не видал. Там вообще – словно «законник» или, наоборот, налетчик с Дикого Запада. Но – не суть, едем дальше. Во что были одеты их «торпеды»?

– Нэйт, я, кажется, догадался.


– Не спеши, стажер. Просил объяснить, почему тебя от «столика для взрослых» турнули, словно пацана-несмышленыша – слушай и учись. Я во что одет был?

– И «торпеды» и ты, все были в костюмах, – терпеливо рапортует Хави, страдальчески закатывая при этом глаза, мол, ну хватит уже, прописные истины пошли.

– Именно. А теперь погляди на себя.

– А что не так? – Хавьер оглядывает себя.

– А то, что в этих джинсах и кожанке ты похож на мелкого уличного гопника.

– Эй-эй, босс, полегче на поворотах! – возмущается напарник. – Да ты знаешь, сколько такая куртка стоит?

– О’кей, уел, – я на секунду отрываю руки от руля и выставляю перед собой раскрытые ладони. – Ты похож на мелкого уличного гопника в дорогих брендовых шмотках. Я тебя когда в первый раз увидел, что по поводу одежды сказал?

– Сказал, что нужно подобрать что-то более солидное…

– А ты почему в это вырядился?

Хави пристыжено молчит.

– Ладно, давай я тебе расскажу. Ты так вырядился потому, что именно так выглядят бандиты и крутые копы в сериалах и фильмах. Только жизнь – не кино, Хави. А мы – детективы отдела тяжких и особо тяжких, а не наркоотдел и не нравы[105]. Это им нужно уметь не выделяться на любой помойке. Мы работаем уровнем выше. И порой встречаемся с большими людьми. Такими как Мо или Тим, или подполковник Грэм… Хочешь, чтобы серьезные люди воспринимали тебя на равных – выгляди как они. А вот в таком прикиде ты на равных разве что с «пушерами» и мелкими рэкетирами. Внимание, вопрос: зачем тебе выглядеть на равных с этой рванью из подворотен?

Хавьер глубоко задумался.

– В организациях Мо и Тима иерархия очень жесткая, как в армии, Хави. И ты, если судить «по форме одежды» – пехота, низовое звено. С которыми боссы вообще не пересекаются, «пешкам» даже приказы передают «десятники». И ты всерьез думал, что люди такого уровня сядут за один стол с тем, кто выглядит так, как ты?

– Так что ж ты мне столько недель голову морочил и сразу не сказал? – негодование напарника выглядит несколько неискренне, скорее всего потому, что ответ на свой вопрос он и сам уже знает.

– Потому, стажер, что на слово ты бы мне не поверил. Решил бы, что я тебя специально щемлю и брюзжу по-стариковски. А вот сейчас ты сам все на себе прочувствовал и, надеюсь, понял.

Вид у Хавьера несколько пристыженный. Ничего, ему это только на пользу пойдет. На то она и стажировка, чтобы учиться.

– К слову о серьезных людях, Нэйт… А что Мо имел в виду, когда говорил про свою ошибку и то, как тринадцать лет назад он не поверил, а Тим заработал?

– Ууу, напарник, это очень старая и грустная история. Koroche, vse umerli…

– Что?

– Ничего, русская шутка.





Тринадцатью годами ранее…




Вики плакала в своей комнате. Тихо, но горько и как-то обреченно. Пару лет назад я бы решил, что убивается по очередной «большой и светлой любви», которые у нее приключались едва не каждые полгода лет с четырнадцати. Пару месяцев назад решил бы, что дело в дяде Спенсе. Но по отцу она уже отплакала, а что касается любви… Не до нее ей сейчас: работа ночным барменом в развлекательном клубе оставляет время только на одно занятие в свободное время – на сон. Даже ест Вики последнее время в полудреме. Вот и сейчас, по идее, должна бы спать после смены. А вместо этого льет слезы. Похоже, дело серьезное, нужно разбираться.

– Вики, это я. Можно войти? – после негромкого стука в дверь спрашиваю я.

В комнате на несколько секунд воцаряется тишина.

– Да, заходи.

Сидит на неразобранной кровати, глаза покрасневшие и слегка опухшие от слёз. Я осторожно присаживаюсь рядом.

– Рассказывай.

– Что рассказывать? – в мою сторону она старается вообще не смотреть.

– Все. Что случилось? Почему плачешь?

– Ничего не случилось, все нормально, – заявляет Вики и тут же громко и жалобно хлюпает носом.

– Никогда мне не ври. Рассказывай правду и будем вместе думать.

– Так папа всегда говорил, – пытается улыбнуться она.

– Знаю. Но дяди Спенса больше нет, теперь я вместо него. Рассказывай все. И не думай врать или скрывать. Из-за ерунды ты бы так не рыдала.

– Ладно. Только, чур, маме – ни слова.