Лесная армия

– Не стоит. Не хочу, чтобы машина на пустыре стояла. Береженого, знаешь ли…

– Ладно, вытаскивай свои изделия…

Павел напрягся, стиснул рукоятку пистолета.

Вторую створку Шалевич не открывал, протиснулся в узкую щель. Подельник немного поколебался, сунул голову в темноту, передернул плечами. Потом отправился к машине, зашуршал щебень под ногами.

Майор затаил дыхание. Кустик, за которым он сидел, был, мягко говоря, не пышный. Но злоумышленник не смотрел по сторонам. Он прошел практически рядом, открыл заднюю дверь машины.

Павел обернулся. Шалевич пропал. Чернело пространство за дверью. Не катакомбы, понятно, все рядом, сколько нужно времени, чтобы собрать груз и подтащить ко входу? Пара минут? За складской дверью блуждали блики света – там включили фонарь. Сообщник рылся под сиденьем, доставал ящик.

Павел подбежал к нему на цыпочках, рванул за шиворот, резко стиснул горло предплечьем! Диверсант забился, как рыба на крючке, замелькали перед лицом его локти. От удара под дых уберечься не удалось – в глазах потемнело. Кольцов усилил нажим. На помощь бросился Безуглов, сменил командира, потащил жертву за пределы ограды. Там оба повалились в пыль. Придушенный диверсант пытался что-то крикнуть, но не зря же душили! На него навалились всем скопом, но он оказался сильным и увертливым, невзирая на кажущуюся тщедушность.

Вскрикнул Караган, получив кулаком в глаз. Слетели разбитые очки, хорошо, что стекла в глаз не попали. Он выбыл из свалки, порылся за пазухой, извлек из потайных карманов запасные очки – сколько их он уже разбил за эту войну!

Вскрикнул Цветков – разбуянившийся диверсант прокусил ему запястье. Приказа брать живым никто не отменял. Безуглов дотянулся до валяющегося в грязи булыжника, двинул врага по виску – и тот, наконец, ослаб и потерял сознание.

Его обыскали, избавили от оружия и документов. Потом перевернули на спину, стянули запястья ремнем, в завершение сунули в рот кляп.

Караган остался охранять, остальные кинулись обратно, спрятались за кустами. Заскрипела дверь, показался Шалевич. Он выкладывал шашки на отрез брезента, подтягивал к выходу. Высунулся, стал всматриваться, никого не увидел.

– Эй, ты где? – Он начал заметно волноваться, сунул руку за пазуху.

– Не шевелиться! – крикнул Кольцов. – Достанешь пистолет – начнем стрелять! Все кончено, Шалевич! Это СМЕРШ, майор Кольцов, помнишь меня?

Предатель застыл на месте, затравленно забегали глаза. Даже в темноте было видно, как побелела от страха его физиономия.

– Медленно, двумя пальцами, достань пистолет и откинь в сторону, – приказал Павел. – И не вздумай дурить, стреляем без предупреждения.

– Неужели будешь стрелять, майор? – Нервно оскалился предатель. – Ну, давай! От первого же выстрела здесь все разлетится к такой-то матери! Догадываешься, что там внутри?

– Да плевать, – фыркнул Кольцов, – взорвешься ты, а не мы. Твою смерть мы, слава богу, переживем. Один язык у нас уже есть. Он уже дает показания.

Оперативники сдавленно посмеивались. Оружие Шалевич так и не вытащил. Он вынул из кармана пустую руку, внезапно дернулся и втиснулся боком обратно в проем! Что-то покатилось по ступеням, даже не хотелось представлять, что именно.

– Что, кретины, выкусили? – загоготал он из темноты склада. – Подходите же, берите, что вы не подходите?

– Командир, а он нам точно нужен? – подал голос Безуглов.

– В общем, не помешает, – сказал Павел. – Он знает имя «крота». Остальные диверсанты могут его не знать. Так, всем оставаться на местах…

Павел выкатился из одного кустарника, побежал, петляя, к другому. Со стороны склада прогремел выстрел. Сапоги засыпало землей. Павел заметался, начал шарахаться то влево, то вправо.

– Командир, не надо! – крикнул Безуглов.

– Не стрелять! – отозвался Павел.

Он схватил пистолет двумя руками, чтобы ствол не водило, кинулся вперед, давя на спусковой крючок. Пули влетали в черный проем, но за это он не волновался. В таких строениях вниз уходит крутая лестница, все имущество находится внизу. Стреляя прямо, попадешь в стену.

За спиной кричали люди: мол, жить надоело? Он подбежал к двери, продолжая стрелять. Кажется, он подстрелил Шалевича! Тело покатилось по ступеням, раздался вой. Что случилось дальше? Хорошо, что не добежал. Терять предателю было нечего. Трусом он не был. Не все предатели трусы, вопреки советской пропаганде. И не только ради сохранения жизни идут в услужение фашистам. Есть и идейные…

Изнутри прогремел выстрел. Павел все сразу понял, замер как вкопанный, потом, ахнув, пустился наутек. Страх хлестал по затылку, казалось, что смерть догоняла. От выстрела в подвале сдетонировала шашка, от нее – целый комплект, а потом все, что там находилось! Взрыв был огромной силы, от разрушительных последствий спасло только то, что эпицентр находился глубоко под землей.

Подпрыгнула и развалилась крыша, вырос огненный шар, лопнул, как мыльный пузырь, в небо взвились брызги пламени, повалил дым. Поражающих элементов в этом аду, похоже, не было, но взрывная волна была ужасающей. В спину ударило. Кольцов не мог остановиться, волна несла его, как ураган, швырнула в кустарник, там он и застрял…

Контузия была несильной, очевидно, в самый опасный момент он заткнул уши ладонями. Но в голове звенело, перед глазами носились причудливые круги, тошнило со страшной силой. Долго падали на землю обломки крыши – по счастью, в стороне.

К Павлу уже спешили люди – он видел их нечетко, силуэтами.

– Жив, командир? – спросил Караган.

– Угу, – промычал Кольцов.

– Ну, ты и бессмертный…

– Все, пронесло, – облегченно выдохнул Безуглов. – Ну, и стоило оно того, товарищ майор?

Совместными усилиями его поставили на ноги. Павел кашлял, стучал себя по ушам. Цветков заботливо похлопал его по спине. А вообще хорошо, когда рядом есть товарищи.

– Все, отстаньте… – пробормотал он, – все в порядке… Цветков, ты почему здесь? – обнаружил он. – Пленный сбежит!

– Да куда ему бежать, товарищ майор, не в том он состоянии… Ах ты, смотрите, и впрямь, сбегает! – Николай кинулся за пленником, посыпались звуки ударов. – Куда это ты, скотина, собрался? На, получи!


Оперативники задумчиво разглядывали то, что осталось от склада. Жалкая горка досок, кирпичная пыль. Растрескалась земля вокруг строения, подозрительно вздулась.

– Вот же, – сплюнул Безуглов, – натаскал в свои закрома всякой всячины. И когда только успел?

– Возможно, не он, а немцы, – предположил Павел. – Этот арсенал мог и после них остаться. Шалевичу такое и за год не собрать…



– Да, товарищ майор, это он, – вынес вердикт приглашенный еще раз рядовой Ильин. – Это он сидел в кабине в офицерской форме. Только выглядел иначе. А что это с ним?

– Спасибо, рядовой, можете идти.

Ильин удалился, бросая вопросительные взгляды – может, позволят все же остаться? Он так много для них сделал! Оперативники молчали.

Дверь, наконец, закрылась. Взоры присутствующих обратились к арестанту. Он сидел на табурете в забетонированном помещении для допросов, голова была опущена, руки по-прежнему связаны за спиной. Развязывать не имело смысла – он бросался в драку даже со связанными руками! При этом преимущественно молчал или обкладывал оперативников матом. То есть душонку-то имел русскую – что не мешало ему носить звание обер-лейтенанта.

– Успокоились? – Павел сел за стол, положил перед собой чистый бланк: – Предлагаю поговорить. Ваш настрой нам понятен, и все же советую пересмотреть свое отношение. Говорить придется – и лучше это сделать по доброй воле. Тем самым вы сохраните шанс остаться в живых. В противном случае наше общение примет другие формы. И это не обязательно истязания и пытки. Вы же понимаете, что я хочу сказать? Есть множество способов развязать человеку язык. Итак?

Задержанный молчал, сверлил глазами майора СМЕРШа. Тот пожал плечами.

– Вы являетесь командиром диверсионной группы, прибывшей в этот город почти неделю назад. Каким путем вы проникли, нам известно. Трое ваших людей уже погибли. Сколько осталось? Пятеро, шестеро? Склад взрывчатки уничтожен, что вы сделаете без него? Иссякла фантазия? Мы поймаем остальных даже без вашей помощи, и все же хотелось бы это сделать быстрее. На КПП вы предъявляли книжку офицера Красной армии, сегодня при вас паспорт гражданина Тарасюка Федора Егоровича, помощника начальника отдела продовольствия городского исполкома. По паспорту у вас прописка в городе Белгород, а согласно вложенному документу вы отправлены из Белгорода в Старополоцк – обеспечивать местную, так сказать, продуктовую безопасность.

Ни один мускул не дрогнул на лице задержанного. Он смотрел прямо, не сводя с Кольцова глаз.

– У меня чирей на носу вырос – вы так старательно пялитесь на меня?

– Может, ему по голове дать? – предложил Безуглов.

– Можно, – согласился Кольцов. – Но этим мы утешим только собственное самолюбие. На взаимопонимание это не повлияет.

– Так хоть самолюбие утешим, – еле слышно прошептал Цветков.

Задержанный не жаловался на слух, презрительно усмехнулся.

– Нам без разницы, Тарасюк так Тарасюк, – пожал плечами Павел. – Важный вопрос, Федор Егорович: вы намерены говорить? Думаете, ваше запирательство повлияет на течение войны? Вы являетесь поклонником фюрера и его шайки?

– Да мне плевать на фюрера… – разлепил губы Тарасюк. – Я вас, сук, ненавижу и убивать буду, пока не сдохну… Чего ты меня тут стращаешь, майор? Да знаешь, где я тебя вертел?

Павел равнодушно пожал плечами. Упрашивать и что-то сулить в планы СМЕРШа не входило. Они теряли время. Кольцов вызвал охрану, вошли два крепких хлопца и вытащили задержанного из камеры. Тот тяжело задышал, с губ потекла слюна.

У ребят из Главного управления госбезопасности к лету 44-го года появилось немало полезных наработок. Наука и медицина на месте не стояли, работали лаборатории, создавались новые виды препаратов в помощь следователям. Отечественные вузы продолжали ковать крепкие кадры – химиков, медиков, психологов. Бесперебойно работала небезызвестная лаборатория Григория Майрановского в Варсонофьевском переулке города Москвы – в качестве живого материала использовались приговоренные к смерти «политические» из расположенной неподалеку тюрьмы НКВД. Многие препараты, прошедшие апробацию, уже направлялись в соответствующие органы к местам применения…

Нужно было подождать какое-то время. Оперативники вышли во двор, закурили, начали дружно зевать – поспать прошедшей ночью удалось урывками, и то не всем. Присутствовать, а тем более участвовать в процедуре Кольцову не хотелось. Не потому, что он хотел остаться чистеньким… хотя и поэтому тоже. Глубоко в душе он подобные методы не приветствовал, хотя и признавал, что порой это единственное, что может принести результат.

Через час они спустились в подвал – как-то робко, словно студенты-первокурсники на первое практическое занятие. Задержанный Тарасюк был привязан к кушетке, как буйный психический больной. Глаза его были закрыты, грудь вздымалась, пот заливал лицо. У двери стояли дюжие помощники – им приказали неотлучно находиться рядом и жестко пресекать все неправомочные действия задержанного.

– Рад вас приветствовать, товарищи офицеры, – вкрадчиво сказал мужчина в белом халате, с мягкими манерами и располагающим лицом, – думал уж, не придете.

– Как успехи, Михаил Львович? – спросил Кольцов. – Клиент не буйствовал?

– Клиент очень беспокойный, – хмыкнул майор медицинской службы Лапковский, имеющий допуск к новейшим препаратам, проходящим под грифом «секретно». – Нам пришлось его развязать, чтобы положить на кушетку. Хорошо, что ребята были рядом, – кивнул он на застывших у порога бойцов из специального подразделения НКВД, – в противном случае я бы мог остаться без челюсти и глаза. Пришлось применить боксерский прием, так сказать…

– Его не раздевали? – Павел окинул взглядом пристегнутую ремнями фигуру.

– Нет, воздержались. В чем был, в том и оставили. Здесь не больница. Итак, к делу, молодые люди. Я ввел пациенту дозированный раствор химического препарата «Нептун‐47». Препарат многоцелевой – все зависит от дозы. В природе, так сказать, это порошкообразное вещество. Добавляется в воду, в водку, в молоко – можно даже в суп. Одна из разработок токсикологической лаборатории Григория Моисеевича, гм… Сознание пациента начинает плыть через семь-восемь минут, разум туманится, движения становятся заторможенными. Возникает в некотором роде эйфория. В таком состоянии человек – беспомощный. Минут через пять начинается сон с галлюцинациями. Собственно, сейчас он и находится в этом сне…

– Минуточку, Михаил Львович. Он что-нибудь говорил после инъекции?

– Он что-то бормотал, скалил зубы, смеялся – таким трескучим смехом. Слова были непереводимы. Родной язык у него, кстати, русский. А что вы хотели от него услышать? После пробуждения произойдет именно то, для чего создавался препарат. Недолгое время – не могу сказать, какое, все зависит от организма – человек не контролирует себя и может ответить на любые вопросы. Будить его нежелательно, должен проснуться сам.

– И когда произойдет это пробуждение? – Павел посмотрел на часы.

– А вот это мне неизвестно, – улыбнулся Лапковский. – Я сделал то, что просили, дальше действуйте сами, молодые люди. Засим вас покидаю.

– Благодарю, Михаил Львович. Бойцы, подождите в коридоре.

Охранники покинули помещение вслед за Лапковским.

Происходящее дальше было непредсказуемо. Тарасюк очнулся минут через пятнадцать. Он тяжело дышал, обводил пространство мутным взором. Организм сопротивлялся препарату – это было видно невооруженным глазом. Он знал про штучки НКВД. Тарасюк бледнел, потом багровел. Иногда расслаблялся, чмокал губами, беспричинно хихикал. Он не узнавал людей, склонившихся над ним.

Павел внятно и лаконично задавал вопросы: кто оставшиеся члены группы? С какой целью расшатывается ситуация в Старополоцке? Какое к этому отношение имеет танковая группа, собранная за линией фронта? Он допускал, что ответа на многие вопросы Тарасюк не знает, но продолжал их задавать.

Арестант бормотал какую-то ахинею, иногда срывался на крик. То звал маму, то выкрикивал здравицы Адольфу Гитлеру, великой Германии и всему стоящему за ней «прогрессивному человечеству». То поносил бранными словами большевиков, евреев и самое передовое в мире государство. Снова сбивался на лепет, умолял кого-то его простить. Вопросы вбивались в голову, как гвозди. «Галущаны… – бормотал Тарасюк. – Это все Галущаны…»

В бреду он упоминал фамилии – майор Альфшмайер, оберст Зенке, собрат по оружию Василий Майоров. Всплывало в непонятном контексте структурное подразделение «Земан» абверштелле «Зенландия»; срочный вызов в Берлин оберст-лейтенанта Курта Весселя – командующего немецкой группировкой на этом участке фронта. Построение выпускников абверштелле, постановка особо важной задачи…