Люди под кожей

Могу поспорить, вам это знакомо. Можете отпираться, сколько хотите; делать вид, что уж вы-то нормальный в отличие от всех этих сумасшедших. Что они – больные, их лечить надо было, а уж в вас-то хватает самообладания, чтобы удержаться в горизонтальной плоскости.

Но… скажем, что насчет вашего любимого торгового центра с прозрачными стеклянными оградками? Неужели ни разу не представляли, что будет – чисто теоретически, – если взять, перегнуться, отпустить руки. Воображали ли себе короткий полет, чувство бесконечной свободы? И думали ли о том, что будет после? Резкий удар, кости в порошок, мозги эротичной струйкой текут по начищенному заботливыми руками приезжего полу.

В этом смысле такая ненормальность почти нормальна. Думать о смерти, представлять ее в самых разных вариациях. Стоять на платформе в ожидании поезда и разглядывать контактные рельсы, мечтая коснуться их хотя бы на мгновение.

– Эй!

Не вернулась ли это базарная тетка, думает Лев. Не оборачивается, чтобы не потерять равновесие. Он не помнит момента, когда взобрался на парапет, выпрямился и грузной тенью навис над водой.

«Интересно, сколько людей тут вот так стояли до меня?» – спрашивает себя. А сколько не удержались?

– ЭЙ, ТЫ, ПРИДУРОК, А НУ СЛЕЗАЙ!!! – вновь доносится из-за спины.

Забавно, как она не боится, что своим криком спугнет его. Такая напористость была бы достойна настоящей похвалы, если бы не обстоятельства.

Телом Лев не оборачивается, но голову склоняет чуть вбок, чтобы лучше слышать продолжение маленького персонального спектакля.

– Да-да, я к тебе обращаюсь!

Она совсем рядом. Движением, не терпящим возражений, женщина хватает его за правую ногу и с нечеловеческой силой тянет обратно на асфальт. Такого напора нельзя было ни ожидать, ни предсказать. В тотализаторе Лев проиграл бы состояние с полнейшей уверенностью, что в мире не найдется ни одного слабоумного, кто бы попытался повторить этот трюк.

– Ты кто такая?! – орет сотрудник «Айзмоса», осознав, что это вовсе не та толстая низкая тетка, а вполне себе привлекательная женщина, правда, тоже «за тридцать». – А ну, пусти!

Только затем он видит ее глаза. Зрачки слились с белками, превратившись в сплошную серую пленку, и их обладательница смотрит прямо на него, но как будто сквозь.

Животный страх волной проходит по телу. Казалось бы, такое зрелище отрезвит любого, но для Льва это очередное подтверждение, что ничто из происходящего не реально.

– Ты хочешь прыгать? – явно не своим голосом, больше близким к электронному, чем к человеческому, шипит женщина. Если бы не этот пугающий взгляд, ее можно было бы назвать красивой. Мягкие светлые волосы, правильные черты лица, точеная фигурка. – Так я тебе помогу! – зло плюет она ему прямо в лицо и толкает навстречу холодной Москве-реке.





· 5 ·

В лесу родился, а в доме хозяйничает




Помочь некому. Пастырь сопротивляется изо всех своих нечеловеческих сил, но рассудок его вполне человеческого тела уже начинает мутнеть от недостатка кислорода.

«Вот отец-то будет рад, какую добычу я ему принесла», – доносятся до него мысли берегини. Здесь, под водой, он в ее власти, в ее царстве. Казалось бы, такая ирония: вся остальная нечисть на земле сжимается от страха при его появлении, – только вот в руках зеленоволосой обитательницы реки он слаб и немощен, как настоящий смертный мужчина.

А она все тащит и тащит его прямиком к илистому дну, где за ворохом сплетенной в объятиях растительности лежат ее сокровища, которые она бережно копила здесь год за годом. И ведь спроси, зачем она это делает, Драгомира не ответит. Возможно, призадумается на какое-то мгновение – и нырнет обратно в воду.

В последние годы у реки мало кто появлялся. Местные мужики боятся: слухи слухами, а исчезновения односельчан вполне реальны. Раз в несколько месяцев появится на берегу какая забывчивая баба, которая не пойми почему пришла сюда белье полоскать. А так – скука смертная. Даже поговорить не с кем.

Только вот Волчий пастырь, слава богам, не так-то сильно полагался на слухи и присказки. Подсторожить его у самой кромки воды оказалось проще простого. Откинув капюшон черной накидки, он сидел прямиком на траве, глядел в зарождающийся рассвет и думал о своих важных делах по сохранению мирового равновесия.

Так, по крайней мере, предполагала Драгомира. Она наблюдала за пастырем, притаившись за плотными зарослями осоки, где сквозь просветы было видно, как давно не стриженные русые волосы падают призадумавшемуся мужчине на глаза.

– Что печалит тебя, жених ненаглядный? – низким завлекающим голосом прошептала берегиня.

Пастырь даже головы не поднял. Только в глазах на мгновение мелькнуло плохо скрываемое раздражение.

– Возвращайся на дно.

Обрадовавшись ответу, Драгомира расправила плечи и сладко улыбнулась, обнажив острые жемчужные зубки. Когда она наконец выплыла из-за осоки, то стало возможным разглядеть ее бледное обнаженное тело. Девушка совершенно не стеснялась наготы и даже не пыталась прикрыться длинными темно-зелеными волосами, солнечными лучами рассыпавшимися позади нее на поверхности воды.

– Вижу, голову повесил… – Берегиня ступила на песчаное дно и медленно, но неотвратимо, словно черная туча, двинулась в сторону жертвы. – Ты не бойся. Я тебя приласкаю, одарю несметными сокровищами. Ты только доверься, позволь одинокой девушке тебя утешить…

Пастырь отмахнулся от протянутой руки, как от назойливой мухи.

– Возвращайся на дно, Драгомира, – терпеливо повторил он, хотя и слепому было понятно, что пастырь находился на грани того, чтобы сорваться.

– О! – еще больше воодушевилась речная обитательница. – Еще и имя мое знаешь!

– Я пастырь, я всех знаю.

– И Богдана знаешь?

– И этого собачьего сына знаю, – нехотя подтвердил страж смерти.


Драгомиру всю буквально трясло от возбуждения. Глаза выкатились из орбит, налились кровью; она уже не могла и не пыталась контролировать постоянно подергивающиеся мышцы лица. В эти моменты ее небесная красота терялась, растворялась в уродливой, страшной картине пожирательницы мужских сердец. Если бы пастырь взглянул на нее сейчас, хотя бы мельком, то не позволил бы себя одурачить.

Но мысли его были далеки.

Оказавшись рядом с мужчиной на холодном речном песке, берегиня уселась рядом – голая, мокрая, пахнущая рыбой и камышами. Она бесцеремонно схватила его за запястье и улыбнулась еще шире:

– Горе у тебя, ненаглядный мой.

Пастырь рывком выдернул руку из ее цепкого захвата. Отвернулся, чтобы не видеть надоедливую дочь Перуна.

– Ты от нее по ту сторону реки, – как ни в чем не бывало продолжила Драгомира, – а она только на середине моста. Ни у живых, ни у мертвых. И идти за тобой не хочет, и противостоять тебе не может.

«Как будто сам не знаю», – мысленно прорычал пастырь у нее в голове.

– Тебе нужно забыть ее. Не невеста она тебе давно. Другому она была отдана и в другом царствии будет его женой, а не твоей. – Девушка успокаивающе провела рукой по мужскому плечу. Пастырь даже не дернулся – это был добрый знак. Пора переходить к более решительным действиям. – Чернобог говорил тебе уже, забудь. Коли не слушаешь меня, хоть его послушай.

Но пастырь был уперт при жизни – остался таким и на службе у смерти. К тому же что она знает о любви, эта необвенчанная утопленница, чей суженый предал ее, еще не успев забрать к себе в дом.

Только вот эмоции услужили ему в тот раз хуже Теней, его прислужников. Он настолько сильно был занят собой, своим горем, что не заметил, как цепкие пальчики Драгомиры вцепились в его резной деревянный посох. Не успел он поймать воровку за руку, как та уже хохоча прыгала обратно в речку.

– Хочешь обратно? Отними! – веселилась девушка, вновь превращаясь в обворожительную, соблазнительную версию себя.

Ничего не оставалось делать, как поспешно скинуть с себя одежду и ринуться в заботливо расставленные сети. Берегиня даже под водой умудрялась смеяться и пускать пузыри, проворно уворачиваясь от Волчьего пастыря, которого никто никогда еще не видел таким злым.

«Она родила дочь. – Он не знал, зачем пустил ее себе в голову, но просто так ее оттуда уже не выманить. – Не твою, так еще и мертвую. Ладно бы оставила после себя хоть какое-нибудь воспоминание. – Драгомира дернулась в сторону, и следом за ней пронесся ворох белых искорок. – Но нет. Ушла на тот свет, не доставшись ни тебе, ни ему».

«Зачем ты мне все это говоришь?!»

Рывок, другой. Под водой не было никого сильнее и быстрее берегини.

«Чтобы заполучить твое сердце, милый мой, – улыбнулась она. – Не обещаниями, так угрозами. Коли ты такой необычный мужчина, и сердце у тебя наверняка необыкновенно вкусное!»

В самый последний момент он увернулся от ее щучьих зубов, только вот берегиня все это время играла с ним, не пыталась ранить по-настоящему. Правда, как и любой другой юной девице, многое ей очень быстро надоедало. Так и жалкие потуги пастыря вскоре утомили Драгомиру, и она равнодушно выпустила его посох из рук. Тот покорно устремился ко дну, туда, где томился здоровенный узорчатый сундук, окованный широкими полосами блестящего железа.

В том сундуке и хранился весь скарб берегини: чья-то рубашка, пустая курительная трубка, кроличья шапка да и прочая ерунда, что для обычного человека, может, и стоила каких-то денег, но точно не могла называться «сокровищем». Все эти вещи оставляли после себя предыдущие несчастные, кому не повезло оказаться на этом берегу.

Вот и от пастыря замечательный сувенир останется – такая красивая палка!

В тот момент, когда страж рывком направился вниз, рассекая мутную воду вопреки всем природным и физическим законам, довольная берегиня схватила его за его пятку. Из нормальных рук выскользнула бы, но тут нечистая сила замешана, оттого так легко, как нож в масло, ее острые когти вошли в его толстую кожу.

И вот теперь, когда он полностью в ее власти, довольная дочь Перуна не жалеет сил и тянет-тянет жертву к песочной простыне, чтобы укрыть его каменным одеялом.

«Пусти, окаянная», – вопреки ожиданиям не просит – требует – Волчий пастырь.

Девица же только хохочет. Не раскрывая рта, даже не прищурив глаза в немом задоре. У него в голове, куда он по глупости пустил ее, она торжествует тем самым звонким, оглушающим смехом, от которого вся рыба в реке передохла, если бы могла его услышать.

Сильнее течения… В каком-то смысле в этот момент Драгомира оказывается и сильнее самой смерти. Ей-то уже все равно, что станет с тем, старым миром, который для нее перестал существовать уже много лет назад. С каждым днем воспоминания о человеческой ипостаси становятся все менее четкими, уплывают, растворяются, становятся неважными и ненужными.

Только имя одно остается – Богдан. Как напоминание о том, из-за чего она, собственно, и переродилась.

Были ли у него густые щегольские усы, Драгомира уже не помнит. Подпоясывался ли он кушаком, кушал ли сметану ложками, подмигивал ли проходящим мимо двора девчонкам? Каждое такое предположение девушка примеряла к бывшему жениху только со знаком вопроса, словно какую одежку на любимую куклу. Подходит? А так? А если с синими лентами?

Что берегиня знает точно, на этом берегу он еще ни разу не появлялся. Появился – узнала бы сразу. Без заигрываний и умасливаний схватила бы за обе ноги и часами топила бы неверного в воде, не давая ему до конца задохнуться. Он бы немощно булькал и просил прощения, только вот такие, как она, уже не прощают.

«Давай сделку», – как гром посреди ясного неба раздается голос у нее в голове.

Драгомира так увлеклась фантазиями и остатками воспоминаний, что едва не забывает, что сию минуту все еще сжимает крепкую жилистую шею незваного гостя.

Девушка равнодушно кивает. Что он может ей предложить? Разве что Богдана приведет сюда, чтобы она наконец смогла утолить свою жажду крови. Только вот что потом? Будет куковать в реке до конца времен или пока река не высохнет, а берегиня вместе с ней.

Поэтому она так сильно удивляется, когда он предлагает ей:

«Я сделаю тебя человеком, дам еще одну жизнь».

Она резко отстраняется, озадаченно склоняет голову в коротком раздумье. Только вот все уже решено заранее, и Волчий пастырь знает об этом, потому что кто как не он решает, кому остаться, а кому уйти.

«В чем подвох?» – спрашивает Драгомира. Не такая уж она и деревенская дурочка, какой обычно бывают представительницы ее рода. Возможно, с ней что-то и получится.

Жизнь не твоя будет, вот в чем подвох.

Но Драгомире пастырь мысленно отвечает: «Ни в чем, самая что ни на есть честная сделка».



– Что, отплевался? – Дарья брезгливо смотрит на незнакомца, но все же подбадривающе касается его мокрого плеча.