Первый Ангел

Хуже того, как правило, такое признание услышат первыми Ваши близкие люди. Можно ставить деньги, что они постараются такие мысли в Вас подавить, выкинуть и забыть. И вот, Вы сами стали себе худшим врагом, поверили взрослым, подавили свои силы, стали пить таблеточки и глядишь, лет через десять-пятнадцать станете обычным, респектабельным пациентом психиатрической клинки. Или всю жизнь так и будете себя бояться. Вот эту проблему он должен и будет решать.



Постепенно, в своих беседах, заметках и статьях он продвигал ключевую позицию: «Норма это всё,что может служить сообществу.Безумие это норма,если может сработать, если делает нас сильнее». А вот сможет ли оно сработать,совершенно другой, не врачебный и не постыдный вопрос. Безумная храбрость отличная вещь на войне и в беде. Безумная фантазия может дать нам гениальных художников, режиссеров, писателей, даже ученых! Ведь, как известно, «открытие делает тот дурак, который не знал, что это невозможно ». И когда ребенок скажет, «я слышу голоса», его надо направить на тестирование и учебу к мастерам особых знаний, а не к врачам. Пусть большинство отсеется как фантазеры или реально больные. Даже один найденный мог изменит всё.



Сколько веков мы топили в болоте свои прорывы потому, что в них было трудно поверить? Сколько открытий сгнили в бумагах, в невысказанных проектах из-за необходимости «делать что-то полезное»? Сколько ученых прокладывали себе дорогу через насмешки, невежество, злую волю, чтобы на склоне лет или даже после смерти стать Ломоносовым, Менделеевым, Циолковским! С этим пора покончить. На дворе век информации, самолетов и космических кораблей – всего, что казалось безумным еще вчера. Так признаемся же себе в этом и перестанем крутить пальцами у виска. «Триумф безумия сегодня – свет будущего завтра » - надо будет плакат сделать», - с улыбкой представлял себе Мефистон, - «Похвалу Глупости»3 уже написали, пришел черёд «Похвалы Безумию».



Не беда, что его работы не скоро увидят свет. Время придет, медленно, но неотвратимо. Посеянное взойдет.



Помощь другому человеку всегда оставляет приятное чувство, особенно когда сам знаешь и видишь сделанные твоей рукой изменения. Особенно когда сам человек знает и видит, выражает и чувствует глубокую признательность. Особенно когда в Нави ты можешь ощутить её искренность максимально остро, непосредственно, без слов. Впервые Мефистон чувствовал, что его сила, его дар, меняет мир к лучшему, оправдывает Долгую Войну и роль могов на земле. Оправдание, чувство собственной уникальной важности, сколько лет он шел к этому моменту…



Голову только не потеряй, вершитель судеб! – к добру или худу, Красный редко позволял ему витать в облаках.



Всегда приятно сделать что-то и видеть результат, это пьянит, даже вызывает привыкание, но помни, что наши цели выше. Вся эта психиатрия лишь маленький шаг, средство, топливо Долгой Войны – деловито поддерживал Синий.



Средствами тоже можно наслаждаться, а то жить не захочется. Момент триумфа надо уметь так смаковать, чтобы до следующего хватило сил – Мефистон и так знал, что они правы и не стал длить беседу.



Было бы неверно представлять его контакт с пациентами как непрерывный победный марш, чудесные исцеления и занятные открытия на легкой практике телепатии. Бывало и такое. Но чаще сознание действительно психически больных



Эразм Роттердамский, 1509

напоминало запутанный фильм ужасов или детектив без разгадки. Только в них приходилось жить и погружаться вместе с пациентом, разделяя его страхи, холодный пот и видения. Психические силы не волшебная палочка, каждое применение само по себе истощало Мефистона, а распутывание клубков безумных загадок и противоречий



потемках чужих душ – вдвойне. Чаще всего они хотели помощи и пускали его добровольно в свою голову, даже к неприятным и болезненным точкам. Но не всегда. И это знаменовало новый этап его работы, телепатию вторжения.



Вопрос родился сам собой. Ты видишь больного, знаешь, что можешь ему помочь, но природа его недуга такова, что он может этого не знать, не верить, да просто не понимать. Или понимать, но не желать. Только много ли значения мы придаем желаниям сумасшедших? Потому они и оказались на лечении. Мефистон в своих мысленных путешествиях порой наталкивался на закрытые двери, замурованные чердаки, комнаты без окон, запертые сундуки и даже темные чащи лесов, где ветви сплетаются так густо, что не пройти – как только не представляли себе пациенты защиту своих сокровенных тайн. Иногда удавалось помочь, не переходя черту. Не все наши тайны связаны с болезнями. Иногда это просто тайны, или то , что хочется забыть. Но иногда он понимал, что вот за этой запертой дверью, бьется и кровоточит причина болезни, безумия и разлада психики. Что делать тогда, пожать плечами и уйти, или достать топор?

Насилие. Такая же тонкая грань, как и «психическая норма». Даже тоньше. Когда Вас режут ножом, вы кричите и сопротивляетесь, кажется, всё очевидно. А если Вы были в шоковом состоянии от травмы, потеряли сознание, и просто не могли сопротивляться и хирург провел Вам срочную операцию? Хуже того , мог еще и химическим способом лишить Вас сознания! Это насилие? Или спасение жизни? Если операция прошла успешно, Вы проснулись и благодарите спасителя – кажется, всё очевидно? А если не успешно? Мы оправдаем хирурга его добрым намерением? Тогда что вообще является критерием насилия? Если наше согласие неважно, сам физический процесс – нож, рассекающий плоть – тоже не факт, хороший результат – не обязательно. Остается доброе намерение резчика? Вещь тоньше паутинки. Даже в обычной медицине, согласие пациента на операцию или отказ редко являются квалифицированными. Ведь для понимания истинных причин, рисков и последствий операции нужны специальные знания врача. Может ли воля пациента быть свободной, если он вообще не понимает, о чем говорит? «Нет», - Мефистон был в этом убежден.



«Свобода – это осознанная необходимость», ты быстро учишься на Красном пути - положительно, голоса не могли без поговорок.



Чем это отличается от тебя в детстве? От мудрых родителей с их заботой и таблеточками, - вступил Синий, - Ответь сам себе.



Безусловно, у них было доброе намерение, как они думали. Но тут как раз они не понимали, о чем говорят. Поэтому свобода была только у меня, и я сопротивлялся.



Чем это отличается от позиции любого, кто отказывается от лечения? Психов особенно, разве многие из них считают себя такими? Посмотри на тебя в детстве кто-то со стороны, разве они встали бы на твою сторону, а не на сторону мудрых родителей? – Синий был мастер вопросов.

Но я был прав! – Мефистона задели за живое – Кому как не вам это знать!

Значит, и доброе намерение тоже не критерий для насилия? Решает лишь то, кто оказался прав в конце?



Получается так…

Отлично. А кто судья, прав ты или нет? Может лучше было бы с таблеточками? Ни тебе Круга, ни проблем, ни прикидываться не надо, ни скрываться. Благодать. – Синий получал удовольствие от сомнения во всем.




Но это был бы не я. Столько возможностей, знания, силы потеряно! Ведь очевидно, что Навь это огромный потенциал. Какие новые силы природы были обузданы без риска?



«Сила», вот ты произнес ключевое слово, мальчик – Красный так и не оставил детского обращения, хотя Мефистона даже мама давно так не звала. – Ты прав, потому что стал сильнее, да?



Да, пусть так, чёрт возьми! Что вы от меня хотите?

Откровения – когда голоса звучали в унисон, момент был поистине значительный.



«Кто сильнее тот и прав»? Великие же вы мудрецы.

Не притворяйся, стыдно. В детстве ты не был сильнее. Ты стал сильнее сейчас! Сила не существует сама по себе. Ты верил, что прав и в этом была твоя сила. Абсолютная решимость рождает силу из ничего. И ты ей обладал – красноречие Красного было редким и от того еще более мощным.

И обладаешь! Только на ней держится твоё многолетнее терпение и Долгая Война – поддержал Синий.



Абсолютная вера в правоту нашего дела, что всё не напрасно и цели оправдают средства – Мефистон закрыл глаза и говорил как нараспев – Она оправдывает насилие, вторжение, риск и жертвы. Ради великой цели.



Это всегда было в тебе. Это единственный закон развития. Кто же судья, когда и насколько можно преодолеть волю другого? Что есть благо?



Никто, кроме меня. Я один несу бремя. Оправдай меня Бог и История. Кто верит, тот и правит – как священник во время службы Мефистон принял свою роль – Я понял, что вы хотите сказать. Я сам скажу вам больше. Главное насилие, которому мы должны противостоять это инертность, сопротивление природы и мира. Преграды знанию, пространство и время, смертный страх и слабости плоти. Против них я начал свою войну в детстве и перед ними я не остановлюсь сейчас. Подайте мне топор.



Да будет так.

Решить было легче, чем сделать. Болезненные эксперименты могут привлечь болезненное внимание. Чрезмерный энтузиазм в общении с «тяжелыми» больными тоже подозрителен. Мефистону пришлось долго ждать подходящего случая. Своего дежурства, тихой ночи и наличия пациента, которого назвали бы «овощем». Для обычного человека покажется страшным, насколько лихорадочно активным бывает мозг, хотя внешне человек пускает слюни и не встает с кровати.



Когда тело становится тюрьмой, с ума может сойти любой. Мефистон прекрасно видел эти мучения. И собирался с ними покончить. Убедившись, что сёстры далеко, он закрыл дверь в палату и сел рядом. Внешне, пациент не подавал виду, что вообще заметил его приход, также скулил лицом к стене, но Мефистон видел его мысли и знал, что в центре внимания. Если возможно такое представить, то в чужих мыслях была надежда и отчаяние одновременно, безнадежность текущего и опасение, что может быть хуже. Не стоит и спрашивать, какая психическая травма может настолько повредить рассудок, чтобы целиком оторвать его от тела. Мы смотрим на безвольное тело и не подозреваем, какой крик души раздается внутри. Есть такие уровни ужаса, для которых просто нет слов. И Мефистон собирался в них погрузиться.

Пациент перед ним не был могом в полном смысле слов. Ему повезло быть «чувствительным» к Нави и почувствовать то, от чего он до сих пор не мог оправиться. Все угрозы бренного мира меркнут перед настоящим, потусторонним ужасом от мучений, которые могут длиться вечно, от которых не спасает ничто, даже смерть. Мефистон ходил по этому краю с детства и знал, что безумные видения Нави и полчища демонов можно победить только безумной же решимостью, которая лишь тогда настоящая, когда не основа на ни на чем. Кому-то повезло меньше, и вот его долг оказать помощь, поделиться своей силой . Он медленно погружался в ревущий ураган страха и боли перед собой, чувствуя на глубине душу, сжатую в комок, закрытую на семь замков, в попытке убежать от самой себя.



Описать проникновение в чужие мысли невозможно, Мефистон ощущал вокруг себя кровавый туман, который выталкивал его с тошнотворной силой. Здесь ему не рады. Лучше никакой помощи, чем вновь открыть глаза перед ужасом Вселенной. Инстинктивно он представлял себя в доспехах, в руках его был символический топор вторжения. Он шел вперед по неизвестной земле, чувствуя преграду перед собой. Символические семь замков были реальны тут, они запирали плоть и кровь души, свернутой в клубок. Душа билась как сердце, он ощущал её судорожный ритм. Это были даже не мысли, мысли от него и от всех пытались скрыть. Это были чистые ощущения.



Он прикоснулся к замкам, кровавый туман проступал на их ржавом железе испариной. Лезвие топора тоже было покрыто каплями душевной крови, хотя ни разу еще не коснулось преграды. «Идеальные условия для практики», улыбнулся Мефистон. «Если уж вторгаться, то туда, где нас очень не хотят видеть». Жалости он больше не чувствовал, ведь помощь пришла, предстоит совместная борьба за возвращение к свету, жалость к товарищу неуместна. «В самом деле, я же не грабитель, а воин-освободитель. Символика топора не годится…» - с этими мыслями он посмотрел на свою руку и увидел в ней уже Меч Зари, пылающий чистым огнем, который сжигал кровавую мглу вокруг. «Я отдаю тебе честь меча», обратился он вслух к окружающему мраку и с размаху сокрушил замок.



Когда всё кончилось, Мефистон вышел из палаты , с трудом передвигая ноги. Во рту стоял гнилой привкус крови и Бог знает чего еще. Он чувствовал, будто постарел на полвека и не спал столько же. Хорошо, что по пути не было зеркал, и он не видел серого цвета своего лица. За его спиной мирно и спокойно посапывал человек с безмятежным выражением лица. Казалось, он будет крайне удивлен проснуться в психиатрической больнице. Никто бы не узнал в нем пациента палаты номер семь.



Больше по памяти, чем осознанно, Мефистон приплелся к кровати в комнате дежурного врача и упал на неё лицом вниз. Заснул он даже не в полете , а где-то по дороге. Дежурные сёстры были столь любезны, что не будили его всю оставшуюся смену, равно как и следующую. Возможно потому, что о нем просто забыли на фоне событий, которые произошли во время долгого и тяжелого сна.



Всякий сон подходит к концу, и Мефистон проснулся. Психические силы восстанавливаются по своим законам, и хотя он проспал лишь двое суток, тот чудовищный вес усталости и лет, с которым он вышел из палаты, исчез. Его здоровое тело ярко ощущало естественные физические потребности, и он принялся за простейшие решения. Самой яркой, пусть и не естественной, была потребность принять душ, смыть тяжелую пыль впечатлений и взглянуть на мир свежими глазами. Только подставив кожу холодным струям, он вновь услышал голоса.



Расскажи нам, что произошло.

Что? Вы серьезно?

Да.