С тобой? Никогда!

– Целых два года могла отдыхать за партой, – непонимающе потряс головой Левицкий, – если так хотелось жрачкой заниматься, пошла бы после одиннадцатого класса в этот… как его… типа технолог пищевой промышленности или как там зовется эта лабуда? Я, конечно, считаю, что это все фигня, но моя чудна́я мама просто повернута на высшем образовании. Устроила меня на экономический, приходится теперь время от времени в универе штанами лавки полировать.

– Значит, ты теперь студент?

– Ага, – ответил Тимофей.

– Ага, – повторила я, пряча глаза.

Ну вот и получилось избежать ответов на неприятные вопросы!

– И чем ты там занимаешься? – не унимался он. – Жрать готовишь?

Он что, издевается?

Я посмотрела на Левицкого, но парень только пожал плечами. И улыбнулся. Похоже, непосредственность была его коньком.

– Вроде того.

– Значит, ты могла бы завести свой блог и зашибать бабки? Почему нет? Я видел такое.

– Да, подруга так же говорит.

– Вот, – сказал Тимофей, – но образование никогда не помешает.

– Не верю, что ты говоришь это.

– Почему? – хохотнул Левицкий. – У меня вообще-то интеллигентная семья: мама – прокурор, а батя – банкир.

– Заметно, что не учителя и не врачи…

Тимофей поймал мой взгляд на его дорогих часах, сверкнувших золотом на запястье.

– Вменяешь мне это в вину?

– Не знаю. – Я скомкала упаковку от бургера, шумно отпила газировки. – Вот что это сейчас? Сидишь тут со мной, устроил благотворительный ужин, делаешь вид, будто тебе интересно знать, как я живу. Да ведь мы с тобой в школе даже не общались! Могли несколько часов находиться в репетиционной, не смотреть друг на друга и не перекинуться даже парой слов. К тому же ты обзывал меня.

– Да?

– О, я хорошо запомнила шутку про водонапорную башню. Она запала мне в душу! – Поняв, что почти кричу, я снизила тон. – Думаешь, тебе хоть что-то светит со мной? – Я оглядела его холеную наглую рожу и дорогие шмотки. – Такие, как ты, не в моем вкусе, поверь.

– Откуда ты знаешь, что я на тебя тогда не смотрел? – вдруг ошарашил меня он. – Если ты не смотрела в мою сторону, это не значит, что и я тоже.

Я растерянно захлопала ресницами.

– Ты… Ты был гадким, отвратительным и… мерзким.

Его брови поднялись.

– Говорят, я и сейчас такой.

– Согласна. – Я нахмурилась. – Короче, если у тебя хобби такое – кормить замарашек с автомойки дешевой туфтой, то тут ты мимо, приятель.

– Хороший дорогой ресторан исправит положение?

– Да я не об этом!

– А хобби у меня нет. Если не считать пьяные гулянки, тачки и мотокросс.

Если честно, этот парень хорошо смотрелся за рулем машины. Мне стало интересно, как он выглядит за рулем байка.

– А как же гитара? – спросила я.

– Какой, на хрен, из меня гитарист? Ты серьезно, Колбаса? – Левицкий расхохотался. – Эти сопляки меня терпели только потому, что у меня были авторитет, крутая гитара – очередная прихоть, новый комбик и деньги отца, способного по первому же капризу достать любой инструмент, какой только надо. Я невпопад дергал струны. Играл, как глухой лось на гуслях: почти никогда не попадал в такт.

– Правда? – Мне не удалось сдержать улыбки.

– Конечно! – Тимофей слегка покраснел, поймав мой взгляд, и тут же принял более уверенную, расслабленную позу, положив одну руку на руль. – Тупоголовый дебил Боря вечно хвалил меня и заискивал. Пытался угодить. А вот твой пианист… он молча злился. Упрямый пацан был. – Левицкий повернулся так, чтобы увидеть мою реакцию. И не ошибся: от упоминания Ярика мою земную оболочку смыло, словно песочный замок океанской волной. – Меня это ужасно забавляло. Он так психовал, когда пытался что-то мне объяснять, а я прикидывался дурачком – и он терпел. А мне еще сильнее хотелось вывести его из себя.

– Вот твое хобби, – усмехнулась я, – выводить людей из себя. Ты от этого балдеешь.

– Ну… – Тимофей поиграл бровями, – возможно.

– У тебя нет ни тормозов, ни фильтров. Ты грубиян.


– Просто я всегда говорю правду. – Он помолчал. – Это как с твоей толстой задницей: ты либо отращиваешь острые зубки, либо худеешь, если тебя не устраивает твой вес. Хотя тебе и так хорошо, но…

– Что?! – не выдержала я, когда он замялся.

– Видно ведь, что тебе некомфортно. Совсем как твоему мальчику-зайчику. Тебе было не по хрен, как ты выглядишь, а ему не по хрен, что скажут другие на этот счет.

– Он просто трус! – выпалила я.

– Да, – совершенно спокойно отозвался Левицкий. – Этот трус так распереживался, когда ты убежала, что метнулся и раскидал нас всех, как щенков. – Он потер щеку, словно до сих пор мог ощущать на ней жар от удара. – А потом бросился прочь. Пожалуй, это лучшее воспоминание о моей школьной жизни. Какая драма!

Эта сволочь не сумел сдержаться и заржал.

– Я не хочу об этом говорить! – От нахлынувших воспоминаний у меня в горле пересохло.

Сжавшись в комок, я скрестила руки на груди, словно защищаясь.

– И зря! Мне казалось, что вы помиритесь и будете вместе. – Ему будто нравилось совать свои грязные пальцы в мои раны и ковыряться там, пока от боли не защиплет в глазах. – Ему нужен был этот урок. Таким, как он, всегда полезно подобное. Что он в своей жизни видел? Свою скучную пианину и чертовы ноты? Таскался до музыкалки и обратно. Все. Долбаный дрищ! Ты не сравнивай его с нормальными пацанами, как я. Если тебя с детства зашугивает строгий батяня, хлещет нотными тетрадями по роже, то хрена с два из тебя что хорошее выйдет. Мужчины, знаешь ли, сами собой не вырастают. Их нужно взращивать – долго и упорно.

– Все, перестань. – Мне хотелось закрыть уши. Я не могла больше слушать его.

– Кстати, я слышал, что он сейчас выступает в «Дурке».

– Что за «Дурка»? – оживилась я и тут же осеклась, втянув голову в плечи.

Судя по выражению лица Левицкого, он заметил мой интерес.

– Одна грязная дыра на окраине. Играют там какое-то адское дерьмо, слушать невозможно. – Он лениво зевнул, точно большой мартовский котяра. – Я был в хламину, ничего толком не помню: только его на сцене с какими-то чуваками и одной зачетной телкой. Говорят, они играют там каждую субботу.

– Ясно.

Почему-то слово «телка» больно кольнуло сердце.

– Хочешь повидаться? – съязвил Тимофей.

– Вот еще, – пробормотала я.

– Правильно! – Тимофей протянул руку и осторожно коснулся моего плеча. – Зачем он тебе? Лучше приходи ко мне. У меня в субботу вечеринка для своих. Выпьем, послушаем музыку, потанцуем. Хочешь, заеду за тобой?

Знаю я ваши вечеринки. Наверняка мажорская попойка, на которой все хвастаются размерами папочкиных капиталов и нюхают всякую дрянь.

– С чего ты взял, что мне это будет интересно? – дернула я плечом, стряхивая с себя его пальцы.

– Как? – усмехнулся он. – Между нами особая связь, ты ведь тоже это видишь? – Он придвинулся ближе. – Я нравлюсь тебе, ты мне…

– Какая же… хрень! – не выдержала я. – Если такие вульгарные, примитивные методы все еще работают, то мне жаль тех девиц, которые на них ведутся. Мне нужно мыло, чтобы вымыть уши. Первосортный бред!

– Э-эх! – Левицкий хлопнул себя по коленям. – Похоже, мне пора на курсы повышения квалификации.

И мы рассмеялись.

– Ладно. Мне пора, – взглянув на дисплей мобильника, сказала я. – Я должна была появиться дома еще час назад.

– Мамочка будет ругаться?

В груди неприятно резануло.

– У меня нет родителей, – прошептала я тихо, – и никогда не было, только бабушка.

– О! Ну прости. – Тимофей неуклюже потянулся, желая снова коснуться меня, но тут же передумал. Тронул машину с места и вздохнул: – У меня вот есть, а тоже как будто нет…

– Хочешь мне на жизнь пожаловаться? – не удержалась я, принимая правила его игры. – Я тебе не психоврач, учти.

– Не психолог, – поправил Тимофей, смеясь, – и не психиатр.

– Какая разница?

– Разница есть, толстозадая.

– Как ты меня назвал?

– Толстозадая.

– Останови машину!

– Еще чего. – Он только добавил скорости. – Жалости ты от меня точно не дождешься, аппетитная моя.