Сексуальный дерзкий парень

Я чувствую каждый его вздох, слышу каждое его слово и стон, слетающий с его губ, шлепки, когда его кожа бьется об мою. Снаружи доносится чей-то крик, и я поворачиваю голову к окну. Ансель касается моего подбородка, улыбается, привлекая мое внимание, целует меня. Я чувствую вкус вина, которое он, видимо, пил, когда начал готовить ужин для нас, чувствую слабый аромат его лосьона. Но я по-прежнему слышу звуки, доносящиеся с улицы, чувствую, как тяжелый, душный воздух квартиры давит на нас сверху.

Мне приходит в голову, что я не замечала ничего этого раньше – ни в Вегасе, ни в его гостиничном номере. Я тогда была так погружена в свои фантазии и размышления о том, кто мы, где мы и что мы делаем, так притворялась кем-то другим, у кого совершенно другая жизнь, что забывала думать и тревожиться. Я хотела только его.

Ансель ускоряется и тянется рукой между нами, его палец скользит туда, где находится член, и двигается к моему клитору. И это приятно, очень приятно. Быть с ним приятно, и эти стоны и звуки – потрясающие, и все продолжается всего несколько минут, так что… о…

Я что-то чувствую.

Оно? Оно.

– Да, – выдыхаю я, и он начинает интенсивно вращать бедрами в ответ. И вау, это действительно помогает, потому что вот оно, снова, это пока еще нерешительное ощущение у меня внизу живота. Которое нарастает, тяжелеет и наливается силой, и я уже близко.

Я думаю?

Да.

Нет!

…может быть?

Я двигаю бедрами, он двигает своими мне навстречу, все сильнее и быстрее, пока изголовье кровати не начинает биться о стену…

Вообще это довольно громко. Что подумают соседи. Эй, мозг, заткнись. Я закрываю глаза и пытаюсь не думать, делаю глубокий вдох и смотрю наверх. Ансель трудится надо мной, шепча грязные словечки мне в ухо, некоторые из них я даже понимаю, а другие нет, да черт возьми, он мог бы с тем же успехом читать мне счет из химчистки, и все равно это звучало бы сексуально.

– Я практически слышу, как ты думаешь, Сериз, – говорит он мне на ухо. – Перестань.

Господи, я пытаюсь. Я поднимаю ноги повыше и направляю его, молча умоляя свое тело снова вернуться туда, где мои конечности становятся мягкими и слабыми, где я не слышу ничего, кроме белого шума и его стонов, и кончаю, кончаю, но… черт, не получается. Дурацкое тело. Дурацкий темперамент. Дурацкий оргазм.

– Я хочу тебя услышать, – говорит он, и это звучит как вопрос. Как будто он спрашивает меня. – Ты можешь не сдерживаться.

Я сдерживаюсь? Я издаю стон от неловкости, которую испытываю, и закрываю глаза, раздумывая, не стоит ли напомнить ему, что ему не нужно ждать меня, напомнить, что моему телу иногда бывает нужно слишком много времени, или, не могу поверить, что думаю об этом, лучше притвориться и имитировать.

– Ансель, – произношу я и сжимаю покрепче его плечи, потому что, по совести говоря, не имею ни малейшего представления о том, что сейчас вылетит у меня изо рта. – Мне так хорошо, ты делаешь все хорошо, но…

Судя по всему, именно это и было ему нужно.

– О господи, – стонет он. – Еще нет, еще нет…

Он закусывает губы, запускает пальцы одной руки мне в волосы, а другой подхватывает меня под ягодицы, приподнимая меня к себе. Ближе. Наваливается на меня и стонет мне прямо в рот, и если бы я не запуталась так в собственных мыслях, боже, это было бы очень, очень горячо.

– Черт, черт, черт, – хрипит он и входит в меня последний раз, так глубоко, что мне кажется, будто меня разорвали пополам. Воздух со свистом вырывается из моих легких, когда он содрогается на мне, а я смотрю в потолок.

Мне знакомо это ощущение. Я испытывала его в своей жизни неоднократно. Ощущение, что мое тело не удовлетворено, и я остаюсь с тревожной мыслью, что со мной что-то не так. Неправильно. Что, возможно, я просто не способна испытать оргазм с кем-то.

Ансель целует меня в губы теплым влажным поцелуем, потом стаскивает и выбрасывает презерватив.

– Тебе хорошо? – спрашивает он, пытаясь поймать мой взгляд.

Я потягиваюсь, изо всех сил стараясь выглядеть так, будто совершенно обессилена, и улыбаюсь ему:

– Абсолютно. Просто… – Я замолкаю для очень убедительного зевка. – Так-расслаблена-сейчас, – бормочу я сонно.

И вижу, как с его языка рвется вопрос: «Правда?»

– Не хочешь поужинать? – спрашивает он вместо этого и целует мой подбородок. Его голос подрагивает, дыхание еще не восстановилось. Кивнув, я смотрю, как он скатывается с кровати, снова одевается и ласково улыбается мне, прежде чем выйти из спальни.





Глава 10




СЛЕДУЮЩИЕ ТРИ ДНЯ – это калейдоскоп впечатлений, осмотр достопримечательностей, вкусная еда, кофе, отваливающиеся ноги и всего несколько часов дома в компании Анселя. Мне с ним легко, он снова стал самим собой, после того как спало напряжение, и обладает редкой способностью разговорить и рассмешить меня, причем на любую тему: овощи, спорт, кино, соотношение размера обуви с размером пениса или мои любимые места для поцелуев.

Но мы оба, похоже, не знаем, как нам быть с физической стороной отношений. В среду вечером, сидя на диване, он обнимает меня, целует в макушку и переводит мне шепотом с французского какой-то криминальный детектив. Уходя на работу, он всегда целует меня в висок и каждый день звонит в полдень и в 16 с работы.

Но он, судя по всему, решил отдать секс в мои руки… если можно так сказать. И я, похоже, терплю сокрушительный провал. Мне хочется сказать ему, что я никогда не буду соблазнительной секс-бомбой и что мне станет лучше, если он вернет того сумасшедшего Анселя. Но он слишком устает, чтобы быть способным на что-то еще, кроме как со стоном снять ботинки, придя домой.

Я притворяюсь, что все это просто съемки фильма, разрабатывая по утрам план очередного дня моей сказочной жизни в Париже. Стоя у окна и прихлебывая кофе, который приготовил для меня Ансель, я решаю, что буду делать целый день, и изучаю маленький список слов и выражений, которые он составил мне в помощь.

Как ваши дела? Comment allez-vous?


Спасибо. Merci.

Вы говорите по-английски? Parlez-vous anglais?

Как пройти к метро? Où se trouve le métro?

Где находится туалет? Où sont les toilettes?

Сколько стоит? Combien ça coûte?

Не надо. Меня это не интересует. Мой муж идеален. Comment, non, ça ne m’intéresse pas. Mon mari est parfait.

Я принимаю душ, одеваюсь, покупаю печенье в крошечной кондитерской в двух кварталах от нашего дома, где болтаю с Симоной, американкой, которая там работает, а потом иду гулять или еду на метро куда-то, где еще не была. Латинский квартал, Монмартр, Музей д’Орсе, Катакомбы… я даже планирую доехать на велосипеде до Версаля, чтобы посмотреть эти невероятные сады и дворец.

Это просто не жизнь, а мечта, я понимаю. Жизнь-сказка, за которую будущая я возненавидит меня-настоящую: за то, что у меня сейчас так много свободного времени и свободы. И так много одиночества. Это даже смешно. Это как… Мне нравится Ансель. Я хотела бы проводить с ним больше времени.

Хорошо еще, что есть Лола и Харлоу и я могу позвонить им в то время, когда они как раз встают, и они обе проживают все это вместе со мной. В пятницу днем я нахожу солнечную скамеечку около д’Орсе и звоню Харлоу, чтобы немедленно поделиться с ней своим Парижским приключением.

Хотя Харлоу была здесь столько раз, что я уже сбилась со счета, я рассказываю ей о нашей квартире, о метро, о печенье и кофе, о бесконечных извилистых улочках. Рассказываю ей, что здесь можно легко пройти несколько километров и не заметить этого, что самые удивительные открытия часто случаются в самых неожиданных и обычных на первый взгляд закоулках… хотя в Париже нет ничего обычного.

– И я же встречаю людей! – говорю я ей. – Ну, кроме Анселя, вот я про что.

– Приведи пример, пожалуйста. Нам бы они понравились, эти люди?

– Ну, например… – Я задумываюсь. – Вот эта девушка-американка, она работает в кондитерской, где я завтракаю. Ее зовут Симон, она из Долины…

– Хм.

Я смеюсь.

– Но она сказала как-то раз «СОСНЫЙ» вместо слово «сносный», и с тех пор я не могу называть ее мысленно никак, кроме как Сосимон.

– Из-за тебя я могла бы стать лесбиянкой, Миа, – смеется Харлоу. – Ты молчишь-молчишь, а потом вдруг из твоего прелестного ротика такое дерьмо может пролиться! Как тогда, когда ты назвала меня Шлюристкой, помнишь, мы поссорились в седьмом классе, и я начала так ржать, что не могла остановиться, пока не описалась? Мы совершенно не умеем ссориться!

– Слушай. – В моей памяти всплывает нужное воспоминание. – Она не разговаривает со своей бывшей лучшей подругой, с которой дружила с пятого класса, потому что та выбрала ту же самую песню для своего первого танца на свадьбе, что и она!

Харлоу делает паузу.

– Так, давай еще примеры, с этой мне все более-менее ясно.

– Серьезно? – Я отвожу телефон подальше от уха и смотрю на него так, словно Харлоу может увидеть мое сомнение. Через тысячи километров. – И пожалуйста, не переживай, Харлоу, ни Лола, ни я не выберем песню Селин Дион.

– Я понимаю, что ты издеваешься, но она великолепна. А ее концерт? Вы же даже не дали мне начать!

Я вздыхаю.

– Окей, так вот еще пример… – Я копаюсь в памяти, перебирая кандидатуры. Можно рассказать о бариста, молчаливом Ри, которого я про себя называю Репеллентом, но тут я вспоминаю о самом странном в Симоне. – Сосимон говорит «ДЖ» на все. Ну, как…

– Подожди, – перебивает она меня. – Что еще за ДЖ?

– Долбаная жизнь.

– Вау! Здорово, – отзывается Харлоу. – А что, люди используют это выражение в разных случаях? Не только в предложениях «у меня рак» или «меня переехал трактор»?

– Вот именно, – киваю я. – Она просыпала мелочь – ДЖ. Плеснула немного кофе себе на руку – ДЖ. Сломала ноготь, и клянусь, я не шучу! – ДЖ. А улицы этого города – они безумны. Повсюду машины несутся с бешеной скоростью, но при этом пешеходы стоят себе посреди улицы с таким видом, типа «Моя жизнь прекрасна, ничего страшного, если она закончится прямо здесь и сейчас».

Харлоу прыскает на том конце провода, и мне становится тепло от этого, мой мир как будто снова становится больше.

– А обед с бутылкой вина и четырьмя чашками эспрессо? – спрашиваю я, хихикая. – Почему бы и нет?

– Звучит так, будто это мой город, – говорит Харлоу.

– Ты же была здесь, зачем я описываю тебе все это?

– Потому что ты скучаешь по мне?

Я откидываюсь на спинку скамейки.

– На самом деле скучаю. Очень.

Она молчит несколько секунд, а потом спрашивает:

– А твой муж?

А, вот и оно.