Смертельная белизна

– Иззи упоминала об этом как бы между прочим, – припоминая, сказала Робин. – Не могла же она так притворяться, если он… ну, ты понимаешь… своими руками лишил кого-то жизни.

Она сознательно избегала слова «задушил». Трех приступов паники за три дня было вполне достаточно.

– Сдается мне, – сказал Страйк, жуя картофель, – этот анонимный звонок подсказывает… если, конечно… – запнулся он от пришедшей ему в голову мысли, – если, конечно, Джимми не надумал приплести Чизуэлла, вдобавок ко всему прочему, еще и к рассказу Билли, – что для него главное – не доказать факт детоубийства, а просто дискредитировать министра, у которого и так на хвосте сидит пресса. Есть еще интернет, ты же понимаешь. Там куча народу заявляет, что членство в партии тори уже равноценно детоубийству. Возможно, Джимми таким образом надеется усилить свое давление.

Страйк задумчиво наколол на вилку несколько кусочков жареной картошки.

– Хотел бы я знать, где сейчас Билли, да только некому поручить розыск. Барклай не заметил никаких признаков его присутствия, и, по его словам, Джимми даже не упоминал, что у него есть брат.

– Билли сказал, что его держат взаперти, – осторожно напомнила Робин.

– На слова Билли, честно говоря, особенно полагаться не стоит. Я знал одного парня, «кочколаза», у которого на учениях начался психоз. Так вот: этот, к примеру, считал, что у него под кожей бегают тараканы.

– «Кочколаза»?

– Пехотинца. Фузилера. Картошку попробуешь?

– Нет, наверное, – вздохнула Робин, хоть и была голодна. Мэтью, которому она отправила SMS, ответил, что будет ждать ее к ужину. – Погоди, у меня еще не все.

– Сьюки Льюис? – с надеждой спросил Страйк.

– О ней разузнать пока не удалось. Нет, я о другом: жена Чизуэлла твердит, что какие-то чужаки топчут ее клумбы и шастают в конюшню.

– Чужаки? – переспросил Страйк. – Во множественном числе?

– Это со слов Иззи… но она считает, что Кинвара – эгоцентричная истеричка.

– Вырисовывается некая отдельная категория фигурантов, ты согласна? Полубезумцы, не способные верно истолковать увиденное.

– А как по-твоему, не мог ли туда сунуться, среди прочих, и Джимми? К ней в сад?

Пережевывая картофель, Страйк обдумал и эту возможность.

– Пока не вижу, зачем ему соваться к ней в сад и шастать в конюшню, – разве что пугнуть Чизуэлла. Еще раз переговорю с Барклаем: есть ли у Джимми машина, не упоминал ли он поездки в Оксфордшир. Кинвара вызывала полицию?

– Когда вернулась Иззи, этот же вопрос задал ей Рафф, – сообщила Робин, и при упоминании этого имени Страйку опять почудилась в ее голосе легкая застенчивость. – По словам Кинвары, ночью, когда залаяли собаки, она увидела в саду мужскую тень, но злоумышленник сразу сбежал. Наутро – опять же по ее словам – на конском выпасе обнаружились следы, а у одной из лошадей появилась ножевая рана.

– Ветеринара не вызывали?

– Этого я не знаю. Мне стало гораздо труднее задавать вопросы, когда к нам в офис зачастил Рафф. Он же обо мне ничего не знает, а я не хочу показаться любопытной.

Отодвинув тарелку, Страйк полез в карман за сигаретами.

– Эти фотографии… – начал он размышлять вслух и тем самым вернул разговор в нужное русло. – Получается, что в Форин-Офисе есть некие снимки. Черт побери, с какой стороны они могут скомпрометировать Чизуэлла? Кстати, не работал ли он когда-нибудь в Министерстве иностранных дел, а?

– Нет, – ответила Робин. – Вершиной его карьеры было кресло министра торговли. Но этот пост ему пришлось оставить из-за интрижки с матерью Раффа.

Деревянные часы над камином напоминали, что ей пора уходить. Она не шелохнулась.

– А ты, стало быть, неровно дышишь к Раффу? – ни с того ни с сего поинтересовался Страйк, застав ее врасплох.

– Что? – Робин испугалась, как бы ее не бросило в краску. – Как это понимать: «неровно дышу»?

– Так, поверхностное впечатление, – ответил Страйк. – До вашего знакомства ты отзывалась о нем весьма нелестно.

– А ты хочешь, чтобы я с ним расплевалась, но при этом и дальше выдавала себя за крестницу его папаши? – возмутилась Робин.

– Нет, боже упаси, – сказал Страйк, но Робин показалось, что в этой реплике сквозит какая-то издевка.

– Мне пора, – сказала она, смахивая наушники со стола в сумочку. – Я обещала Мэтью быть дома к ужину.

Бросив Страйку «пока», она вышла из паба.

Страйк провожал ее взглядом и смутно сожалел, что заговорил о ее симпатии к Рафаэлю Чизуэллу. В считаные минуты он допил пиво, расплатился за горячее блюдо и, прихрамывая, вышел на улицу, где закурил и набрал номер министра культуры. Ему ответили после второго гудка.

– Одну минуту, – сказал Чизуэлл.

Страйк уловил нестройный гомон.

– Здесь слишком людно.

Со стуком захлопнувшейся двери шум немного стих.


– Я на банкете, – объяснил Чизуэлл. – Есть какие-нибудь новости?

– К сожалению, неутешительные, – ответил Страйк, отходя от паба и шагая по Куин-Энн-стрит, где белые дома будто бы светились в наступивших сумерках. – Сегодня утром моя напарница сумела установить подслушивающее устройство в кабинете мистера Уинна. Мы располагаем записью его разговора с Джимми Найтом. Кроме того, помощник Уинна – Аамир, так, кажется? – намерен раздобыть копии упомянутых вами фотографий. Причем не где-нибудь, а в МИДе.

Пауза так затянулась, что Страйк уже заподозрил сбой соединения.

– Господин ми…

– Здесь я, здесь! – рявкнул Чизуэлл. – Значит, милый юноша Маллик, да? Вот грязная скотина. Грязная скотина. Один раз его уже выперли с работы… что ж, пусть попробует. Пусть только попробует! Неужели кто-то возомнил, что я не… что я не узнаю о кознях Аамира Маллика? Ну-ну.

В некотором недоумении Страйк ожидал разъяснений, но их не последовало. Министр только сопел в трубку. Приглушенный мерный стук подсказал Страйку, что Чизуэлл расхаживает туда-сюда по ковру.

– У вас все? – властно спросил наконец парламентарий.

– Еще одна деталь, – ответил Страйк. – Моя напарница говорит, что ваша жена недавно видела, как некий мужчина, и, возможно, не один, под покровом темноты нарушил границы вашей частной собственности.

– Ах, вы об этом… – протянул Чизуэлл. – Да-с. – Тот эпизод, очевидно, его не взволновал. – Моя жена держит лошадей и очень беспокоится, как бы с ними чего не случилось.

– Вы не считаете, что это происшествие как-то связано с?..

– Никоим образом, никоим образом, – перебил Чизуэлл. – Кинвара порой… честно сказать… она дьявольски экзальтированная женщина. Завела себе лошадей, а теперь над ними трясется. Так что не отвлекайтесь на погоню за тенью в зарослях Оксфордшира. Мои проблемы завязаны на Лондоне. Теперь все?

Получив утвердительный ответ, министр без лишних церемоний повесил трубку, а детектив похромал дальше – к станции метро «Сент-Джеймс-парк».

Через десять минут, сложив руки на груди и вытянув ноги, он уже сидел в торце вагона и невидящим взглядом смотрел в окно напротив.

Это расследование ставило его в тупик. С одной стороны, он впервые взялся за такое дело о шантаже, в котором клиент – шантажируемый – помалкивает о своих деяниях. А с другой стороны, не преминул указать себе Страйк, не каждый день к его услугам прибегали члены правительства. Да и не каждый день к нему в приемную врывался парень, пусть даже псих, чтобы заявить о виденном воочию детоубийстве; впрочем, с тех пор как пресса раструбила об агентстве, туда потянулось множество всякого рода странных, неуравновешенных личностей, и «коробки для шизы», как Страйк, невзирая на протесты Робин, называл архивы писем от такой публики, занимали уже больше половины конторского шкафа. Теперь, как никогда, Страйка занимала связь между задушенным младенцем и делом о шантаже Чизуэлла, хотя связь эта на первый взгляд была очевидной: она коренилась в родстве двух братьев, Джимми и Билли. Но теперь некто (Страйк, полагаясь на отчет Робин, все более склонялся к тому, что это был Джимми) вознамерился привязать рассказанную Билли историю к Чизуэллу, хотя дело о шантаже, которое, собственно, и привело Чизуэлла к Страйку, не могло быть сопряжено с детоубийством напрямую – иначе Герайнт Уинн сразу побежал бы в полицию. Как кончик языка сам собой тянется к болячкам во рту, так и мысли Страйка без конца обращались к братьям Найт: к харизматичному, лихому краснобаю и красавцу Джимми, бесшабашному авантюристу, и к запуганному, немытому, бесспорно нездоровому Билли, одержимому неким воспоминанием – возможно, далеким от реальности, но от того не менее жутким.

«Перед такой смертью из них льет моча».

Из кого «из них»? Страйку опять послышался голос Билли Найта:

«Завернули в розовое одеяльце, да и закопали в ложбине у папиного дома. Но потом сказали, что это мальчик был…»

Клиент особо подчеркнул, что расследование должно вестись в пределах Лондона, вдали от Оксфордшира.

Прочтя название станции, от которой только что отъехал его поезд, Страйк почему-то вспомнил, как смущалась Робин, упоминая Рафаэля Чизуэлла. Он зевнул, опять достал мобильный и успел погуглить младшего отпрыска своего клиента, разглядывая многочисленные фотографии, изображавшие этого хлыща у входа в суд, куда он был вызван по обвинению в убийстве.

Чем дальше, тем больше в нем закипала неприязнь к молодому красавчику в темном костюме. Мало того что он смахивал на манекенщика-итальяшку и ничем не напоминал англичанина, так еще в душе Страйка зрело скрытое отторжение, вызванное классовыми и личными причинами. Рафаэль относился к тому же типу людей, что и Джейго Росс, за которого выскочила Шарлотта: этот заносчивый щеголь, получивший дорогостоящее образование, смело мог рассчитывать, что его будут защищать лучшие адвокаты, а судьи при любом раскладе посмотрят на его грешки сквозь пальцы, потому как он – точная копия их родных сыновей.

Поезд тронулся дальше, и Страйк, пропустивший пересадку, сунул телефон в карман, сложил руки на груди и устремил невидящий взгляд в то же темное окно, чтобы только выбросить из головы эту неудобную мысль, но она, будто настырная голодная собака, не оставляла его в покое.

Раньше он как-то не отдавал себе отчета, что Робин может заинтересоваться каким-нибудь другим мужчиной, кроме Мэтью, – не считая, естественно, того случая на ступенях, после ее венчания, когда на один быстротечный миг…

В злобе отшвырнув эту прилипчивую мысль, он заставил себя вернуться к запутанному казусу с министром, раненой лошадью и зарытым в ложбине младенческим тельцем в розовом одеяле.





21




…у тебя в доме творится что-то такое за твоей спиной…

Генрик Ибсен. Росмерсхольм



– Почему ты крутишься как белка в колесе, а мне нефиг делать? – около полудня обратился Рафаэль к Робин.

Она только что дошла вслед за Герайнтом до Порткаллис-Хауса[23] и успела вернуться. Даже издалека ей было видно, как вежливые улыбки на лицах встречных молодых женщин, с которыми он здоровался, сменялись неприязненными гримасами у него за спиной. Герайнт вошел в зал заседаний на втором этаже, и Робин не оставалось ничего другого, как вернуться в офис Иззи. На подходе к кабинету Герайнта она понадеялась проскользнуть внутрь, чтобы забрать второе подслушивающее устройство, но через открытую дверь увидела сидящего за компьютером Аамира.

– Рафф, мальчик мой, через минуту я тебя загружу работой, – бросила сбившаяся с ног Иззи, барабаня по клавиатуре. – Только вот это закончу, для председательницы местной партийной организации. Сейчас папа зайдет – подпишет.

Она бросила загнанный взгляд на брата, который, развалившись в кресле, закатал рукава, ослабил галстук и вытянул перед собой длинные ноги; на шее у него болтался картонный разовый пропуск.

– Может, ты пока выйдешь на террасу кофейку попить? – предложила ему Иззи.

Робин понимала: Иззи не хочет, чтобы Чизуэлл видел, как бездельничает сын.

– Пошли кофе пить, Венеция? – позвал Рафаэль.