Сожалею о тебе
Часть 42 из 65 Информация о книге
— У нее все хорошо, Морган, — говорит Джонас, бросив на меня пристальный взгляд. — Просто отлично. Она всегда вовремя сдает домашнюю работу. Оценки тоже выше всяких похвал. На уроках Клара хорошо себя ведет. А еще она забавная. Мне нравятся ее саркастичные замечания. — Он улыбается. — Напоминает тебя. — Она действительно похожа на меня, когда я была в ее возрасте. — Она очень похожа на тебя нынешнюю. Ты совсем не изменилась. — Ну да, — издаю я невеселый смешок. — Но так и есть. — Теперь он подчеркнуто серьезен. — Ты не изменилась. Совсем. — Не уверена, что это комплимент. — Я перевожу взгляд на тарелку, рассеянно мешая еду. — Печально, что я все та же, какой была в семнадцать. Без образования. Без опыта работы. Совершенно нечего указать в резюме. Джонас несколько секунд изучающе на меня смотрит, затем опускает глаза в тарелку, протыкая вилкой морковку. — Я имел в виду не качества для портфолио. А все остальное. Чувство юмора, умение сочувствовать, самообладание, уверенность, дисциплинированность. — Затем Джонас делает небольшую паузу и продолжает: — Твою улыбку. — И отправляет еду в рот. Я отвожу взор, и улыбка сползает у меня с лица, потому что я снова ощутила то самое чувство. Каждый комплимент стрелой пронзает мне сердце. Из груди вырывается вздох. Аппетит безнадежно потерян. Я поднимаюсь и счищаю остатки еды в корзину для мусора. Споласкиваю тарелку в раковине. Я задыхаюсь. Руки дрожат. Мне не нравится, что я так сильно реагирую на присутствие Джонаса, но друзья не говорят такое друг другу с таким выражением лица. У него остались ко мне чувства. Даже не знаю, как к этому относиться, потому что сразу же возникает множество вопросов. Тем временем объект моих терзаний идет к раковине, включает воду и моет посуду. Я поспешно отдергиваю руки и хватаюсь за кухонную стойку. Джонас стоит рядом и смотрит прямо на меня. Я же не могу поднять голову, стыдясь, что вообще что-то испытываю к этому мужчине. Но это так. Особенно удивляет жгучая ревность. Я и раньше ее чувствовала, но заталкивала в самые дальние уголки души. Но теперь приступ настолько сильный, что я просто не могу удержаться. — Почему ты переспал с Дженни в прошлом году? Меня охватывает сожаление, стоит только вопросу сорваться с губ. Но теперь я понимаю, что была в ярости с того самого момента, когда Дженни пришла с похорон отца Джонаса и рассказала о проведенной вместе ночи. Я чувствовала себя преданной, несмотря на то, что он мне не принадлежал. Джонас подходит на шаг ближе. Не настолько, чтобы прикасаться ко мне, но достаточно, чтобы я ощутила его тепло. — Я не знаю. Может, потому что она просто была рядом, — очень тихо произносит он. — Или потому, что тебя там не было. Я резко вскидываю голову и встречаюсь с ним взглядом. — Я бы не стала с тобой спать, если ты это подразумеваешь. — Я совершенно не это имел в виду. Я хотел сказать, что был расстроен смертью отца, а ты даже не пришла меня поддержать. Хоть мы и не общались, ты явно была в курсе похорон, раз Дженни явилась. — Он вздыхает с явным раскаянием. — А может, я так поступил, надеясь причинить боль тебе. — Какой ужасный повод для секса. — Ага, я и не ожидал, что ты поймешь, — неубедительно смеется Джонас. — Ты никогда не была на моем месте. Тебе не приходилось стоять в стороне, пока любимая девушка встречается с твоим лучшим другом. — От этих слов перехватывает дыхание. Джонас отводит взгляд. — Ревность иногда толкает на ужасные поступки, Морган. — С этими словами он выпрямляется и, понимая, что его присутствию больше не рады, добавляет: — Мне лучше уйти. — Да, — я говорю сипло и хрипловато. — Лучше уйти. Джонас кивает, явно разочарованный моим согласием. Затем выходит из кухни, пару раз задумчиво стукнув ладонью по холодильнику напоследок. Стоит ему покинуть помещение, как я набираю воздух в легкие. Однако след его присутствия так и витает рядом со мной, пока мужчина собирает вещи Элайджи. Прежде чем достать сына из кроватки, Джонас ненадолго застывает, а потом возвращается ко мне. Замирает в дверном проеме с сумкой, полной детских вещей. — Это было взаимным? — Не понимаю, о чем речь, — качаю я головой, обозначая свое недоумение. — Мои чувства к тебе. Мне было сложно сказать наверняка. Иногда казалось, будто ты тоже ко мне что-то испытываешь, но я понимал, что ты никогда в этом не признаешься из-за Дженни. Но… Я должен знать. Ты разделяла мою симпатию? Сердце в груди снова колотится как сумасшедшее. Джонас никогда раньше не спрашивал меня напрямую. И я не ожидала услышать подобное. Очень тяжело говорить о том, что сам лишь недавно осознал. Джонас скидывает сумку с плеча и широкими шагами пересекает кухню. И останавливается только тогда, когда наши тела и губы соединяются. Я испытываю невероятное смятение. Приходится схватиться за стойку позади, чтобы не упасть, когда Джонас накрывает ладонями мое лицо. Меня охватывает такая буря эмоций, что колени подгибаются. Я прижимаю руки к груди Джонаса, намереваясь оттолкнуться, но вместо этого внезапно притягиваю его к себе, схватив за рубашку. Когда он впивается в меня губами, я ощущаю, как его язык проскальзывает мне в рот, а тело сотрясает крупная дрожь. Чувства захлестывают меня с головой, словно я пробуждаюсь и одновременно умираю. Я осознаю, что прожила всю жизнь, целуя совершенно не того человека. Джонас получает ответ на свой вопрос: моя реакция не оставляет сомнений. Его влечение определенно взаимно. И так было всегда, как бы я ни старалась это отрицать. Нас тянет друг к другу. Я так и льну к Джонасу всем телом, словно боюсь того, что произойдет, если я отстранюсь. И не зря. Глава двадцать четвертая Клара — Мама? Это единственное, что мне удается выдавить, но и одного слова достаточно, чтобы они отскочили друг от друга на несколько футов. Мать отворачивается от меня. Джонас пристально разглядывает обувь. Я же смотрю на них в ужасе. Затем трясу головой, стараясь убедить себя, что ничего не видела. Мать только что целовалась с женихом своей сестры. Моя мать… целовалась с лучшим другом папы. Я делаю шаг назад из помещения, словно оно заражено предательством и я боюсь подхватить его. Мать собирается с духом и поворачивается ко мне со слезами на глазах. — Клара… Я даже не даю ей шанса объясниться. Совершенно не желаю знать, почему это вообще могло произойти. Я бегу в спальню, отчаянно нуждаясь в убежище, где они не смогут меня достать. Со всех сил захлопываю дверь и запираю ее. Затем для надежности придвигаю тумбочку. — Клара, открой, — уговаривает мать, но ее наполненный рыданиями голос доносится приглушенно. Она стучит, не переставая. — Клара, — теперь настает очередь Джонаса. — Пожалуйста, открой. — Оставьте меня в покое! Слышу, как мать плачет. Затем до меня долетают извинения Джонаса, но они звучат так тихо, что я понимаю: он просит прощения не у меня, а у матери. — Просто уйди, — говорит она. Тяжелые мужские шаги удаляются в сторону гостиной. Тогда мать снова принимается стучать. — Клара, пожалуйста, открой. Ты неправильно поняла, это не… Просто позволь мне объяснить. Я выключаю в комнате свет. — Я собираюсь ложиться спать. И не хочу с тобой сегодня разговаривать. Уходи! Прочь! — С этими словами я падаю на кровать. Стук наконец прекращается. Спустя пару минут я слышу, как хлопает входная дверь. Мать предпринимает еще одну попытку заставить меня выйти, но я перекатываюсь на другой бок и игнорирую ее, накрывшись с головой. После того как дыхание наконец выравнивается, я отшвыриваю подушку. Тишина. До меня доносится звук закрываемой двери в комнату матери дальше по коридору. Теперь есть время, чтобы справиться с желанием немедленно ее прикончить. Я подскакиваю с кровати и начинаю мерить комнату шагами. Вся кожа зудит от ярости. Как она могла так поступить? Они же умерли всего два месяца назад. Внезапная мысль проносится в голове и заставляет снова рухнуть на постель. А как долго это вообще продолжается? Я начинаю припоминать события последних недель. После смерти папы и тети Дженни Джонас бывал у нас так часто, что теперь я смотрю на каждый его визит совершенно под другим углом. Вспоминается вечер, когда мать с Джонасом стояли снаружи в полной темноте, или случай, когда он явился починить дверь. Все его предлоги, чтобы прийти на следующий день. Или тот раз, когда они куда-то ездили вдвоем, а приложение показало, что мать находится в отеле «Лэнгфорд». Это было всего через неделю после смерти папы и тети Дженни. Мне становится плохо. Давно ли у них роман? Я чувствую себя идиоткой. Джонас всегда интересуется, в порядке ли мама. Притворяется, что это проявление дружеского участия. А действительно ли у Элайджи был жар этим утром? Черт побери, не исключаю возможности, что мистер Салливан всю ночь провел у нас, а я об этом даже не подозревала. Это объясняет, почему он оказался здесь так рано. И почему мать впервые со смерти отца вдруг решила приготовить завтрак. Я молюсь, чтобы папа об этом не догадывался. Все это время я испытывала чувство вины за возможное участие в крушении наших жизней, но Джонас и мама занимались этим еще до аварии! Как она могла так поступить с тетей Дженни? У меня нет сестры, но какой человек может сотворить подобное со своей плотью и кровью? Я ненавижу мать. Ненавижу так сильно, что хотела бы никогда с ней больше не общаться. Ненавижу так яростно, что сижу на кровати и придумываю все новые способы отомстить ей за разрушение нашей семьи. Однако у меня практически закончились возможности для протеста. Наркотики я уже пробовала. Меня наказывали в школе. Правду я и так практически перестала говорить. К назначенному времени отбоя уже тоже опаздывала. Единственная вещь, которая приходит на ум: заняться сексом с Миллером. Уверена, это бы ее точно расстроило. Мать всегда просила меня подождать с этим до восемнадцати, но так как я все равно не собиралась выполнять ее пожелание, стоит ускорить процесс. Ведь если мама узнает, что я потеряла девственность в шестнадцать, да еще и с Миллером, это просто сведет ее с ума. Я смотрю на экран мобильника. Нет даже восьми вечера. Остается четыре часа для осуществления плана до наступления дня рождения. В любом случае общество Миллера мне сейчас просто необходимо. В его присутствии я успокаиваюсь, а это очень пригодится. Хватаю телефон и звоню своему парню. — Привет, — немедленно отвечает он. — Как дела? — Когда ты заканчиваешь работать?