Вражья дочь

Сын Тукина выскользнул на улицу и побежал к воеводскому дворцу.

Там метались ратники. Один тащил лестницу, другой – бочонок с порохом. По улице прогрохотала телега с ядрами.

В стороне, у старого дуба, стоял товарищ Тукина-младшего, Евсей Багорда, сын ювелирных дел мастера.

Петька бросился к нему.

– Чего тут, Евсей?

– Худо дело, Петька. К городу вышла вся русская рать. Сейчас она окружает Полоцк.

– Откуда ты узнал?

– Так у меня дядька в ополчении служит. Он старший при пушке, которая стоит на углу стены, смотрящей на Заполотский Посад. Еще темно было, когда за ним прибежали. Так мне говорила его жена Катерина. Она сразу к отцу моему подалась вместе с дитем малым. У нас погреб глубокий, крепкий, там от ядер укрыться можно, и запас какой-то еды имеется.

– Вот бы поглядеть на русскую рать.

– Да, я тоже хотел бы. Когда еще такое увидишь, если вообще после этой осады в живых останешься!

– Останешься. Как бы на стену подняться?

– Это невозможно.

– А к твоему дядьке пробраться никак нельзя?

– Он серчать будет.

– Но не сбросит же нас со стены.

Евсей почесал за ухом. Ему самому не терпелось посмотреть, что делается там, за крепостной стеной.

– Ладно, побежали. Прогонит, уйдем, но хоть немного посмотрим на русских.

Парни побежали к западной части Замка. Повсюду царила суета. На мальчишек никто не обращал внимания. Городская знать во главе с воеводой Станиславом Довойной собралась в башне, стоявшей на восточной стене Великого посада.

Евсей и Петька поднялись в большой сруб, где было три бойницы. Одна из них большая, в левой стене. Там пушка, рядом порох, куча ядер, длинная толстая палка, обмотанная на конце тряпьем. Две бойницы поменьше.

У одной из них стоял дядька Евсея, пушкарь Семен Багорда.

– Евсей, ты чего заявился сюда, да еще с товарищем? Кто это? – спросил он.

– Да сын сапожника Тукина, Петька.

– Ага. Уходите отсель, тут вам не игрушки!

– Дядька Семен, дозволь на русских посмотреть?

– Зачем вам?

– Любопытно.

– Надо же, любопытно им. Ладно, смотрите, только недолго. Потом домой, в подвалы. Если не сегодня, то завтра русские точно стрелять из пушек по городу будут.

– Ладно.

Пушкарь отошел от бойницы. Его место тут же занял племянник, к другой подошел Петька.

Они увидели Заполотский посад, где один за другим выходили к реке большие конные отряды. Справа пешая рать. Русские войска уже стояли и у леса, ближе к Спасскому монастырю, и слева до самой Двины, где Якиманский посад, и на острове между рекой и старицей, называемом Иванским. Везде конные, пешие, пушки разной величины. Это только с одной стороны, которая составляла лишь третью часть укреплений города. Сколько же тут всего русских?

О том и спросил дядьку Евсей.

– А кто их знает, – ответил пушкарь. – Очень много.

– А где может быть Царь Иван?

Пушкарь повысил голос:

– А ну, марш отсюда! Царя им русского подавай. Налюбуетесь еще, когда палачи его головы горожанам рубить станут.

Евсей потупился и пробубнил:

– Да неужто дойдет до этого?

– Я велел вам уйти! Неужто непонятно?


Евсей позвал Петьку. Они слетели по лестнице и рванули по улицам, стараясь держаться поближе к стенам домов и изгородям, чтобы не угодить случайно под копыта коней и колеса телег.



Вскоре сын сапожника вернулся домой. Там его ждали. Он рассказал отцу и ратникам особой дружины о том, что видел в городе.

Савельев поднялся и заявил:

– Пора и нам выходить, друзья мои.

– А как я? – с надеждой в голосе спросил Тукин.

Дмитрий указал на Петьку и осведомился:

– А сына на кого оставишь, Егор?

– Он уже взрослый. Знает, где лежат деньги, которые я сумел скопить. Если со мной беда случится, возьмет их, пойдет к вашим, потом устроится где-нибудь в Пскове, Новгороде или на Москве и проживет жизнь куда лучшую, нежели отец. Так, Петька?

У парня на глаза навернулись слезы, словно он уже навек прощался с самым близким ему человеком.

– Не оставляй меня, батюшка!

– Я, Петька, у гроба твоей матери и сестры дал клятву отомстить за них. Ее надо исполнять. Ты забирай, что понадобится, да уходи к деду Ивану. Он примет. Обо мне и дружине никому ни слова. Прячься от поляков, придут русские – выходи к ним и…

Савельев прервал сапожника:

– Погоди, Егор. Коли так выходит, то ты, Петька, запомни вот что. В свите Царя есть князь Крылов Юрий Петрович. К любому русскому ратнику подойдешь, попросишь, чтобы доставил к нему. Скажешь князю, что прислал тебя воевода Савельев, который вместе с тремя своими ратниками останавливался на вашем подворье. Он поможет во всем как здесь, так и потом, уже на Москве. Это на тот случай, коли мы не вернемся. Но я думаю, что все будет хорошо. Встретимся еще не раз. Но помни то, что услышал. Как зовут того князя?

– Крылов Юрий Петрович.

– Ну и хорошо. – Дмитрий взглянул на сапожника и спросил: – Коней можно к этому деду перевести?

– Затемно можно будет.

– Надо сделать.

Тукин кивнул сыну и сказал:

– Сделай, Петька. Вместе с дедом. Он поможет.

– Да, отец.

Они обнялись.

Тукин достал лук, стрелы, кольчугу и даже шлем, топорик и нож.

– Готовимся и выходим! – распорядился воевода. – Все вместе, пешком, отсюда прямо к дому хорунжего Витейского, оттуда в подземелье, а уж там будет, как Бог даст.

Дрога и Тукин надели польские кунтуши, поэтому луки и колчаны они могли держать на виду.



Воевода, ратники особой дружины и сапожник Тукин вышли на улицу. Там было довольно много народа. Бабы с детишками бежали к родственникам, в домах которых имелись глубокие подвалы. Такая суета помогла небольшому отряду Савельева пройти к подворью хорунжего.

Там прохожих не было, у ворот стоял ратник.

– А вы кто такие? – с удивлением спросил он. – Пан хорунжий не велел…

Это были последние слова поляка.

Мелькнул в воздухе шестопер Горбуна, и стражник с раскроенным черепом рухнул на землю. Даже шлем не помог ему. Он, сильно смятый могучим ударом, валялся рядом с трупом.

– Полегче не мог, Осип? – спросил воевода, глянув на лужу крови.

– Так в шлеме был поляк. Опасался, что не пробью его. А оно вон как вышло. Чего теперь делать-то? Грязно тут.

– Ты намусорил, ты и убирай.

Осип схватил ратника за ноги, поволок за баню.

Савельев с Власом и Дрогой прихватили с собой оружие поляка и подошли к погребу, входу в подземелье.

Тукин задержался, смотрел то на князя, то на Горбуна, который уже сапогом насыпал снег на кровавое место.