Зима

— Стеатитовые животные, вырезанные из коряг Будды, ароматические палочки, ароматические конусы, рафия. Материалы для медитации. «Сова Минервы» сожрала наш лондонский дом — у нас был дом у реки, когда я учился в школе. Она продала всё, включая собственную квартиру, чтобы открыть сеть магазинов «По-домашнему». И эта сеть какое-то время процветала, а потом…

Он имитирует губами взрыв.

— Но у нее осталось это, — говорит он. — Так что все нормально. У нее есть дом. Который не числится на счету компании. В основном благодаря ему.

Он показывает кивком на вырезанного картонного Годфри. «О, не будь таким!» Футуристический театр Скарборо, 2 представления за вечер, тел.: 60644, открытие в субботу 19 июня, партер 75 пенсов (15/-), 65 пенсов (13/-), 55 пенсов (11/-), 45 пенсов (9/-).

— Твой отец, — говорит Люкс.

— Он, — говорит Арт.

— Ты родился при встрече двухмерного пространства с трехмерным, — говорит Люкс.

— Ха, — говорит Арт. — Многое во мне объясняет.

— Ты современное чудо, — говорит она.

Она ставит по одной не включенной в розетку лампе с обеих сторон своей постели на полу сарая.

— Вот мы и дома, — говорит она.

Она садится на постель. Арт садится рядом.

— Хороший человек? — говорит она. — Твой отец.

— Ей-богу не знаю, — говорит Арт. — Вместо слова «отец» у меня какая-то дыра. Он играл гея на телевидении и в пантомиме. Если бы у меня был с собой ноутбук, я бы показал его на ютьюбе, там есть старый фильм с ним.

— Мы можем посмотреть на компьютере твоей матери, — говорит Люкс.

— Она никогда не разрешит, — говорит Арт. — В смысле, никогда не разрешит мне пользоваться ее компьютером.

— Вряд ли она станет возражать, — говорит Люкс. — Мы можем просто пойти и глянуть.

— По-любому, — говорит Арт. — Я не знаю пароля.

— Я знаю, — сказала Люкс.

— Нет, не знаешь, — сказал Арт.

— Знаю, — сказала Люкс. — Она сказала, что я могу им пользоваться.

— Моя мать? — говорит Арт. — Разрешила тебе? Пользоваться ее рабочим компьютером?

— Да, — говорит Люкс.

— Для чего? — говорит он.

— Я хотела отправить сообщение маме, — говорит она. — Я попросила. Она разрешила.

— Она никогда не разрешала мне пользоваться ее компьютером, ни разу. За всю мою жизнь, — говорит он.

— Возможно, ты просто никогда не спрашивал, — говорит Люкс.

Он уже готов рассмеяться. Но потом задумывается. Возможно, это правда. Может, он просто никогда не спрашивал.

— Потому что я знал, что мне откажут, — говорит он.

Люкс пожимает плечами.

Она произносит что-то со звуками «к» и «з» на другом языке.

— Что означает: «если не играешь, то и не выиграешь», — говорит она.

В кабинете матери Люкс показывает ему лист бумаги с написанным на нем паролем. Она вводит его, заходит на ютьюб и просматривает документалку о старых театральных корифеях, в которой Годфри посвящено минуты три. Годфри, снятый где-то на сцене на старую зернистую выцветшую пленку, стоит как вкопанный, со сложенными на груди руками и перекрещенными ногами, словно артист балета. Потом он бежит через всю сцену, размахивая руками в воздухе. «Не будьте такими!» — кричит он. Невидимые зрители смеются за кадром, без микрофона, без всякой акустики — далекие, едва различимые голоса. В сюжете из комедийного шоу начала 70-х на Би-би-си Годфри в галстуке гримасничает и презрительно хлопает глазами перед камерой. Взрывы смеха в студии. Самое смешное в том, что он работает консультантом по семейным вопросам. «Когда-нибудь было такое ощущение, будто попал в фарс, откуда не сможешь выбраться даже за миллион лет?» — скучающе говорит он в камеру, когда входит молодая высокая блондинка под ручку с лысым мужчиной, голова которого едва доходит до ее внушительной груди. «Тройняшки», — говорит Годфри. Арт смотрел это видео много раз. Когда зрители в студии смеются, всегда кажется, будто тебя лупят тупым предметом. Всякий раз, когда камера берет крупным планом Годфри, который еще сильнее вытягивает свое длинное лошадиное лицо, всякий раз, когда он говорит хотя бы часть своей коронной фразы («О, не будьте!..»), раздается смех, похожий на удар молота.

Люкс кривится. Зрители снова смеются.

— Над чем они смеются? — говорит она.

— Над жертвоприношением, — говорит Айрис.

Айрис вошла в комнату у них за спиной и тоже смотрела на Годфри из-за их плеч.


— По-моему, он был очень славным малым, этот Годфри Гейбл, — говорит она. — Я встречалась с ним всего раз, но порой одного раза достаточно. Очень умный человек, как теперь мне кажется. Он точно знал, что делает. Унижение приносит хорошие деньги. Ты, конечно, уже это понял, Арти. Его настоящее имя — Рэй, Рэймонд Пондс. После того как они поженились, газеты практически оставили его в покое. Никакой интриги. Особенно после того, как у матери появился ты.

Арт кивает, как будто знает об этом (хотя в действительности он знает о Годфри только из упоминаний в книгах, которые Шарлотта использовала для своей диссертации).

— Ну а сейчас, если мы хотим увидеть унижение, в нашем распоряжении есть реалити-шоу, — говорит Айрис. — И скоро реалити-шоу нам заменит президент Соединенных Штатов.

Она протягивает Арту айпад.

— Подумала, что ты должен увидеть свой последний твит, — говорит она. — Судя по твоей ленте, ты только что рассказал шестнадцати тысячам человек о редком явлении: птица, которая обычно обитает только в Канаде, была замечена у берегов Корнуолла.

Как бы он мог сказать это шестнадцати тысячам? У него же всего 3451 подписчик. Он берет айпад. 16 590 подписчиков. Пока он смотрит на экран, их число увеличивается до 16 597.

«Сигнал тревоги: канадовская вильсония в Великобритании, — читает он. — Карта с координатами отклонения от курса в следующем твите. САМОГО ВЕСЕЛОГО РОЖДЕСТВА всем твиттерянам-птичникам».

Все, кто в теме, знают, что она называется канадская, а не канадовская вильсония.

— Шарлотта, — говорит он. — Убью ее.

— Никакого насилия, — говорит Айрис. — Просто скажи, чтобы она прекратила. Она же здесь.

Арт чуть не поперхнулся собственной слюной.

— Я другая Шарлотта, — говорит Люкс. — Еще одна его Шарлотта.

Она подмигивает Айрис.

— А, еще одна его Шарлотта, — говорит Айрис. — Я не собираюсь никому указывать, что нужно делать. Но на твоем месте, Арти, я бы рассказала людям из твиттера. В смысле заявила бы в организацию. Кто-то выдает себя за тебя.

— Я заявлю, — говорит Арт. — Как раз собирался это сделать.

— Если только ты — это ты, — говорит Айрис, — и если реальный ты не твитит где-то в другом месте. Ладно? Ты — это ты?

— Я — это и правда я, — говорит Арт. — Даже больше, чем мне хочется признавать.

— Я, я, я, — говорит Айрис. — Ваше эгоцентричное поколение только об этом постоянно и твердит. Я напишу об в этом в твиттере — в виде длинного свитка, выходящего у меня изо рта, как на портрете денди, нарисованном сатириком восемнадцатого века. Нет, я хочу сказать: как у президента. Я сделаю это по-президентски. В смысле, как у липового президента, я сделаю это по-липово-президентски.

У Арта сдавливает грудь.

«Она знает», — думает он.

У него сжимается сердце.

«Все знают, что я — липа».



«Это случилось теплым октябрьским вечером три года назад. Как вы уже знаете, если следите за моим блогом, я уже довольно долго собираюсь написать о лужах, и — вуаля! — я наконец готов написать для вас, что сегодня был первый день, когда я решил приступить к их изучению на практике.

Я выехал из города на запад, чтобы посмотреть на лужи в дикой природе, поскольку устал сверх всякой меры от городских луж, которые совсем никогда не напоминают мне о моем детстве или о том, что с ним связано, то есть я сорю в них, а не смотрю в них, если вы понимаете, о чем я, и, признаюсь, это, хотите — верьте, хотите — нет, еще минуту назад было всего лишь опиской, сделанной на клавиатуре, «сорю» вместо «смотрю», но сейчас, по мере приблужения к истине, вершащейся ежесекундно, обретает свое полноправное значение. [NB. Это словечко «приблужение». Еще через минуту оно станет важным.]

Так или иначе, случаю, удаче и судьбе было угодно, чтобы я остался в тот вечер один, пережив грустный и мучительный разрыв с «Э.» — женщиной, с которой я тогда встречался, и впал в глубокую меланхолию, ощущая себя чем-то вроде лодки, оторвавшейся от своего обветшалого причала и несущейся по зловонному пруду во мглистом тумане, и поэтому тем теплым октябрьским вечером я решил посмотреть на какие-нибудь неприрученные лужи, под которыми я подразумеваю не лужи у магазинов в городской обстановке, а лужи, откуда пьют птицы и где они плещут свои пестрые перышки в старинных стихах, написанных людьми, жившими в деревне, а не в урбанизированных стихах о лужах, откуда пьют и где моются урбанизированные птицы.

Далее следует так называемая историческая поэма или поэтическая история об этимологии английского слова puddle, «лужа». Если вас не интересует история слов, можете пропустить следующий абзац. И не говорите, что вас не предупреждали!

Слово puddle происходит от староанглийского pudd, «борозда» или «канава», и его среднеанглийской уменьшительной формы puddle с добавлением уменьшительного суффикса le. В древненемецком было слово Pfudel, которое по-древненемецки означало «лужица воды». Puddle также означает muddle («мешанина») и может еще иметь значение muddler («растяпа»), если верить словарю, который есть у меня, но которого нет в сети, и, полагаю, потому-то мы, вероятно, и ассоциируем лужи с грязью, mud — мешаниной (muddle) из земли и воды!

Я выехал из города как можно скорее, иными словами, на максимальной скорости, на которой можно ехать по трассе М25, свернул с дороги на развилке 15 и остановился в деревушке у дороги с двусторонним движением, названия которой не помню, поскольку собирался уделить минутку тому, что затем стерло из памяти все остальные подробности, когда увидел лужу на каменистой тропе, ведущей к широко раскинувшейся лесопарковой зоне, где по-прежнему раздавался гул насекомых и продолжался рост растений, хотя дело было осенью, что можно было определить по тому углу, под которым предметы отбрасывали тени на землю.

Я посмотрел на коричневато-черную жидкость, оставшуюся после выпадения осадков на поверхности тропы, и почувствовал, что мое детство наконец-то стало означать нечто большее, нежели оно означало ранее в тот же день или в любой другой день.

Ведь когда я был маленьким, мне нравилось играть в одну игру — пускать веточки в большой луже, казавшейся мне целым океаном во время летних каникул, в одном месте возле моего дома, где были припаркованы машины. Я встал на краю этой лужи в меркнущем свете проходящего года, да и моих собственных лет — ведь сейчас я гораздо старше, чем был тогда, когда был маленьким мальчиком, — и запустил пару веточек, сломанных с этой целью с ближайшей изгороди. Я смотрел им вслед, пока они плыли по поверхности лужи.

Тем октябрьским вечером во мне проснулась любовь к скорости и к самой жизни, причем такая же сильная, как та, что я испытывал, когда был тем мальчиком, и вот теперь я этот человек.

Арт на природе».

Люкс откашливается.

— Это не совсем похоже на тебя, — говорит она. — Я, конечно, плохо тебя знаю. Но судя по тому, что я знаю…

— Правда? — говорит Арт.

Они сидят в кабинете перед компьютером его матери.

— В реальной жизни ты не кажешься таким занудой, — говорит Люкс.