Звоночек 4

Еще большее впечатление произвела даже не толпа, а море народа, уже пришедшего на сбор, несмотря на ранний час. И это были далеко не все! В горвоенкомате, чтобы избежать неразберихи, разнесли время отправки с шести до четырнадцати часов. Пока что здесь были только жители ближайших окрестностей, а призванные из других районов города Москвы должны были подойти позже. 5-й танковый корпус комплектовался потенциально лучшим личным составом, цветом пролетариата столицы СССР, выпускниками московских ВУЗов и техникумов, в званиях капитанов и лейтенантов соответственно. Бойцы и младшие командиры все имели за плечами срочную службу в РККА, а вот от лейтенанта и выше, в основном, кроме произведенных в следующее звание при увольнении старшин, только военные сборы во время учебы. Майоров же, полковников и им равных, за исключением медиков, не было вовсе. Один я здесь такой красивый в комбриговском ранге.

Несмотря на всю неразбериху вчерашнего дня, сегодня машина мобилизации работала четко. У больших плакатов, на которых вывешивались номера маршевых рот, собирались будущие бойцы и командиры, разбивались по подразделениям и уже строем шли получать свои машины. Сто восемьдесят человек и шесть грузовиков на роту при капитане и трех лейтенантах. После этого отгоняли грузовики к причалу, где стояла баржа с лесом и самостоятельно оборудовали транспорт лавками. Роты по пять сводились в колонны, которым придавались по два БА-11, головной и замыкающий. Конечно, это делалось не для охраны, а для связи и управления, благо в Москве не имелось недостатка в людях, способных разобраться в радиостанциях разведывательных машин. Е сли бы в колонне поломалась бы машина, или пробила колесо, или остановилась бы по иным причинам, замыкающий броневик по радио сообщил бы командиру об этом и тот остановил бы всю колонну для помощи. Таким образом, весь остальной эшелон мог двигаться независимо, а невезучие одиночки не бросались на трассе.

Вот тут, увильнув под предлогом занятости важным делом с митинга, который организовали деятели московского горкома, находился и я. Назначить из «резерва капитанов» командира колонны и заместителя, назначить частоты связи и позывные, проинструктировать о порядке совершения марша, сказать ободряющее напутственное слово и отправить без карт в лагеря под Борисовым. Где этот город находится, я знал довольно приблизительно, пальцем в карту ткнуть мог, но вот уверенно сказать, как туда сейчас проехать — увы. Ничего, язык и дорожные указатели доведут. Все-таки не глухие места, а ВАД, военно-автомобильная дорога Москва-Минск.

И вот так по кругу, с интервалом в пятнадцать минут. И что удивительно — не приедалось! И через два, и через три-четыре часа, и под самый конец я все так же бойко командовал, не чувствуя усталости. Как мы не старались, но до отведенных по плану 15 часов мы не уложились. Последние машины ушли уже в пятом часу вечера. Всего сегодня мной было отправлено тридцать пять колонн и чуть меньше тридцати тысяч человек.

Под самый конец, когда митинговать было уже некому, всех, кроме медиков, проводили, массовики-затейники подтянулись ко мне.

— Здравствуй, Семен Петрович, — еще издалека, привлекая мое внимание, крикнул директор ЗИЛа Рожков.

— Здравия желаю, товариш майор, — уже ближе, за четыре шага, козырнул полковой комиссар весьма коренастого и бравого вида, за которым шли другие командиры и политработники.

— Бригинженер, товарищ военком, — поправил я его. — Здравия желаю. Что, всех отправили? Только медики остались?

На широком лице комиссара просто расцвела заразительная улыбка.

— Обознались, товарищ бригинженер! Я с вами еду в 15-ю танковую дивизию, а военком вот! — подтолкнул от вперед скромно стоящего за его плечом ровесника по званию, но не дал ему вставить даже слова. — Все, товарищи, труба зовет, по машинам! — я не успел и вякнуть, как комиссар отдал приказ и оставшиеся двадцать резервистов медслужбы, две трети из которых составляли женщины, полезли в пять «Туров» новой, военной модели, с утилитарным кузовом повышенной вместимости и двигателем от 5-тонного грузовика.

— Отставить! — скомандовал я поморщившись. — Товарищ полковой комиссар, представьтесь!

— Полковой комиссар Попель! — отчеканил он сразу собравшись, чем произвел на меня хорошее впечатление.

— Слушай команду старшего по званию! — выделил я особо последние два слова, расставляя все точки над «зю», и тут же, уже тихо и спокойно осведомился у Рожкова. — Товарищ директор, на моих восемнадцать минут пятого, покормите защитников Родины в заводской столовой.

— Конечно-конечно… — засуетился заводской голова, но я перебил его только поняв, что нам не откажут.

— Становись! Нале-ву! В столовую на обед! За мной! Шагом, аррш! — с долгими паузами между предварительными и исполнительными командами, давая время разобраться и покрутиться через любое плечо, повел я свое невеликое наличное воинство. Полковой комиссар четко шагал в первом ряду, бок о бок с пристроившимися к нему еще пятью политработниками батальонного и ротного ранга. Да, не подозревал я, что ехать до Борисова мне придется в такой компании, иначе умотал бы с первой же колонной. Ведь к бабке не ходи, привяжутся с политикой и придется про выход из партии говорить!

В столовой я, пожалуй, слишком навязчиво стал приставать к «хозяину» Рожкову, обсуждая с ним заводские дела, лишь бы не связываться с комиссарами. Благо тема перехода завода с трех смен по восемь часов на две по двенадцать и соответствующей перестановки кадров была неисчерпаема, не говоря уж об чисто технических вопросах, вроде упрощения машин военного времени. Но сколько веревочке не виться, конец у нее все равно найдется. То, что мне не отвертеться именно от Попеля стало ясно, когда стали отправлять колонну. Замыкать ее должен был последний БА-11, экипаж которого, в составе командира, водителя и радиста, военкомат сподобился сформировать. А вот о моей машине, видимо, позабыли.

— Товарищи, кто знаком с радиостанцией? — спросил я у политработников, не надеясь на врачей. — Нужен радист в мой экипаж!

— Я знаком! — тут же шагнул вперед полковой комиссар. И мне не оставалось ничего иного, как посадить его к себе на переднее правое сидение. Достав наушники с микрофоном, я ткнул их провод в разъем рации и вручил Попелю вместе с листком, на котором были записаны частоты всего эшелона и отдельных колонн. Так как РСТ можно было переключать между тремя фиксированными частотами, а колонн — три десятка, по мере того, как мы их будем догонять, станцию придется перенастраивать. Прочих комиссаров я назначил старшими других машин, а к себе посадил двух серьезных женщин лет сорока, военврачей 1-го и 2-го рангов, представившихся Таисьей Петровной и Тамарой Владимировной.

В шесть часов вечера, как я и планировал, тронулись в путь. Благодаря тому, что наша колонна короткая и в ней не было грузовиков, скорость я старался поддерживать в районе 60 километров в час так, чтобы БА-11, способный разгоняться только до 80, от «Туров» не отставал. И то, после поворотов, Попель передавал мне просьбы притормозить. А еще полковой комиссар без устали вызывал ушедшую почти два часа назад колонну, чтобы определить, насколько мы отстаем. Ответ пришел только когда мы уже проехали по Можайскому шоссе Одинцово. Выяснилось, что та уже проехала Голицино. Тогда, уже на общеэшелонной частоте Попель стал выяснять, где голова эшелона, случались ли какие-нибудь происшествия в пути. Это занятие чем-то напоминало испорченный телефон и отняло много времени. РСТ, в хорошем состоянии и при благоприятных условиях, добивала километров на тридцать, между колоннами же было около десяти, поэтому из хвоста в голову приходилось общаться по эстафете. Только в Кубике Попель обрадовал меня тем, что голова эшелона без происшествий прошла Смоленск.

В отличие от прочих, ехавших на грузовиках для которых этот бросок был еще и обкаткой, мы не останавливались каждые два часа на оправку и осмотр техники, двигались непрерывно. Догоняя очередной замыкающий БА-11, по связи просили прижаться к обочине, прочих же попутчиков приходилось распугивать сигналом моего «Тура». Встреч вечернему солнцу, сквозь среднерусские леса, стоящие стеной по обочинам, через городки и деревеньки, глядящие на нас маленькими окошками серых бревенчатых изб, мчались мы на запад. Первое время молча, вернее, общаясь только по делу. Строгость, с которой я «поставил себя» перед выездом, давала себя знать, но поглядывая изредка на Попеля, я видел, что того так и подмывает поболтать, проблема лишь в том, как начать.

— Как же славно, товарищ бригинженер, что вы именно в наш 5-й корпус мобилизовались, — не выдержал комиссар, когда мы проезжали мимо станции Дорохово. — Это ж какой мощный пример! Какую политработу можно развернуть! Сразу же, как будем в Борисове, надо собрать митинг и вам там обязательно выступить!

— Боюсь, товарищ полковой комиссар, что работы по моей, инженерно-технической части будет выше крыши, не до митингов, — ответил я сухо.

— То есть как?! Как же без боевого настроя? Без задора и энтузиазма? С ними и работа спорится быстрее и лучше! Правильно политически подготовленный коллектив сделает ее вдвое, втрое, даже впятеро быстрее! В конце концов, отказываться выступать на митинге — это не по-партийному, не по-большевистски! Вы, как старший товарищ, обязаны поддержать и приободрить рядовых членов партии, да и беспартийных тоже, — возмущенно и где-то чуть обиженно надулся Попель.

— Не по-партийному, не по-большевистски. Точно, — кивнул я, решив, что раз разговор начался, то юлить уже поздно, скрывая правду, я только подорву свой авторитет. — Наверное потому, что я уже больше двух недель как сдал свой партбилет и членом ВКП(б) не являюсь.

Я смотрел на дорогу, но мне и не надо было видеть в этот момент Попеля, чтобы представить, что у него отвалилась челюсть. В салоне машины установилось тревожное молчание. Ехали так минуты три, пока Таисья Петровна не подала голос, спросив:

— Товарищ Любимов, уже девятый час, а ужинать мы когда будем?

— Остановимся на закате, тогда и поедим, — отозвался я, прекрасно поняв нехитрый маневр военврача. Остановка сразу же избавит ее от необходимости присутствовать при тяжелом разговоре. — Если хотите, то можете что-нибудь прямо сейчас пожевать, вы же баранку не крутите.

— Режим питания надо соблюдать обязательно! Это я вам как врач говорю! А не как сегодня, обед в пять, а ужин вообще неизвестно когда. И есть надо горячее, а не давиться всухомятку! — поддержала подругу Тамара Владимировна.

— У вас за спиной в багажнике ящик-термос, там в нем глиняный горшок с курицей, а в другом вареная картошка. И чай сладкий в бутыли. Остыть не должны были. Угощайтесь, — лишил я их всякой надежды на остановку.

Мой «Тур», с переставленным ближе вперед задним рядом сидений, приобрел компоновку салона классического джипа второй половины 20-го века, поэтому копаться в багажнике на ходу можно было свободно. Вскоре сзади послышалась возня и по-детски капризный голосок:

— Ой, здесь лед!

— В другом термосе, том что слева от вас. А в правом — сырое мясо. Хлеб там в холщевом мешке возьмите, — посмотрел я в салонное зеркало заднего вида, установленное мной скорее по привычке, так как в маленькое окошко рассмотреть что-либо сзади было трудно. Зато две довольно аппетитных, туго обтянутых юбками попки стоящих на коленях и перегнувшихся через спинку сидения женщин видны были прекрасно. Эх, седина в бороду… Не успел и на день от дома отъехать. Нет, обедать я, безусловно, буду у Полины, но посмотреть ресторанное меню, пока моя «шефповарица» не видит, тоже приятно. Подумав об этом, я улыбнулся своим мыслям.

— Как вы можете думать о еде?! Как это «сдали партбилет»?! Почему?!! — наконец подал голос Попель.

— Потому, товарищ полковой комиссар, что подвергся критике товарищей по партии. Причем, если в части формального отношения к партийным обязанностям они были полностью правы, то, в который уже раз, упрекать меня в отступлении от принципов марксизма в вопросах трудовых отношений, организации Советской власти, стратегии построения коммунизма, то есть там, где ВКП(б) уже утвердила однозначные решения, зафиксированные в постановлениях ЦК и в Конституции СССР — перебор. Если не сказать — уклонение критикующих от генеральной линии партии. Это же касается и повторной критики по поводу связей с последователями религиозных культов, на чьи деньги для флота строится боевой корабль. Если люди добровольно участвуют в деле укрепления обороны страны, то имеют полное право дать ему имя. Этот вопрос уже обсуждался в широких партийных кругах и я давал на него четкий ответ. Вот так, товарищ Попель. Я бы, конечно, мог спокойно и обоснованно отвергнуть большую часть критики и отделаться всего лишь выговором. Но я стою на принципиальных позициях и не могу мириться с присутствием в партии всевозможных уклонистов! Уж извините, но либо я, либо они! В то же время, в свете непростой международной обстановки, начинать склоки по партийным вопросам в НКВД, которые могли обернуться увольнением из рядов многих товарищей, выполняющих важную работу, было бы, фактически, диверсией, направленной на подрыв обороноспособности страны. Поэтому я, временно, подчеркиваю, временно, отступил, сдав свой партбилет. После войны будем разбираться, кто прав из нас, а кто виноват, — рассказывая это, я, безусловно, приврал, подводя логичные обоснования под свои спонтанные действия. Да и насчет желания восстановиться тоже. Главное сейчас было не в этом, а в том, чтобы отсрочить разборки «на послезавтра».

— Не понимаю, у нас предатели в Наркомате внутренних дел? — казалось, что удивить полкового комиссара уже ничем не возможно, но мой рассказ это опроверг.

— Ну что вы, товарищ Попель? Конечно же нет! Я всю эту кухню насквозь вижу. Вы думаете, в НКВД кто-то что-то имеет реально против Конституции или постановлений ЦК? Ничуть не бывало! Или, как требовали, кто-то из чекистов имеет право и власть конфисковать собранные на постройку «Преображения» деньги, а сам лидер на иголки пустить? По Конституции партийная линия и линия исполнительной власти разделены. Лидер строится без нарушения советских законов, которые наоборот, строго карают за грабеж и саботаж. Кроме трескучих фраз за этими требованиями ничего не стоит. Просто товарищ Любимов, специалист по железу и вообще находчивый человек, выворачивающийся из любых ситуаций, не свой в НКВД. Белая ворона. К тому же, в прямом подчинении наркома. Вот бы его покритиковать и под этим соусом подсунуть к нему в отдел какого-нибудь комиссара-заместителя-шефа-инструктора, который поставит партийную работу на должную высоту. А заодно и запись в личном деле поимеет, что в заместителях у Любимова был. С такого трамплина можно и повыше прыгнуть. Вон, товарищ Саджая, начальник Алмазстроя, как взлетел! А чтобы наверняка, то и покритиковать надо пожестче, с перебором. Все равно Любимов, ничего, кроме железок своих, не видящий, спокойно ответит, сославшись на ЦК, и скандала устраивать не будет. Вот так. А товарищ Любимов решил карьеристов, лезущих наверх за счет партии, а не за счет собственной работы, проучить. И проучил бы, если б не война. Ничего, отложим на время.

— Нет, это все-таки неправильно, — помолчав немного и подумав, высказал свое суждение Попель. — Теперь вы в РККА, в танковых войсках. Приедем в корпус, организуемся, сразу же подниму ваш вопрос. Затребуем протоколы, разберемся… Если надо, до самого ЦК дойду!


— Хорошо, только имейте в виду, что создать своими действиями ситуацию, хуже, чем была, вы не имеете права. Так что, думайте очень хорошо, товарищ полковой комиссар! — предупредил я Попеля, поняв, что где-где, а в СССР мне от партии не отвертеться.

Ночевать, вопреки моему приказу для других не останавливаться в населенных пунктах, мы встали в Гжатске, подрулив на вечерней заре прямо к Горкому. Местные партийцы, спасибо им огромное, шустро распределили мой личный состав на постой по ближайшим домам, а машины мы оставили прямо во дворе. Как и положено в, пусть временном, но воинском подразделении, я выставил у колонны часового, распределив смены между комиссарами и политруками. Из оружия у нас у всех была только моя «Сайга», которую я и пожертвовал на время, ради несения караульной службы. Кроме ружья прихватил я с собой «иномирный» «вальтер», который надеялся на войне легализовать, но светить им до поры, до времени не стоило.

С утренней зарей, умывшись и перекусив собственными запасами, взятыми, как и положено по мобилизации, на двое суток, мы двинулись в путь. Попель снова прилип к радиостанции, принимая доклады за ночь и всего через полчаса, гораздо быстрее, чем накануне, доложил, что наш эшелон, растянувшийся ночью от Орши до Можайска, тронулся на запад. Мы поддерживали ту же скорость, но имея впереди весь световой день и понимая, что сегодня обязательно будем в Борисове, останавливались каждые три часа. Обедать, на большой привал после двух малых, остановились перед Смоленском, а на заходе солнца уже въехали в ППД 5-го ТК, где, вытребовав у встретившего нас дежурного по 645-му мотострелковому полку палатки, установленные заранее для встречи пополнения, без задних ног завалились спать.





Эпизод 9




Утром 24 мая, сразу после подъема, я в компании с Попелем пошел разыскивать штаб корпуса, чтобы представиться его командиру, а заодно доложить о своей группе и о том, что прибытие хвоста автомобильного эшелона из Москвы ожидается сегодня. Увы, но как такового, управления корпуса еще не существовало. В наличии имелся лишь командир, комдив Потапов, бывший ветераном боев на Халхин-Голе и неплохо командовавший там бронекавалерийским корпусом в армии Жукова. Это не могло меня не радовать, тем более, что обо мне в свете событий в Монголии тот был тоже наслышан и встретил как однополчанина.

— Корпуса нет, — начал он вводить меня в курс дела. — Его и 6-й планировали развернуть к концу года по мере того, как Харьков будет давать танки. Здесь раньше стоял танковый корпус бригадного состава на БТ-5. От него нам досталась стрелково-пулеметная бригада и батальоны танковых бригад, которые переформированы в два мотострелковых полка и разведбат 13-й дивизии. В новосформированной 83-й танковой бригаде этой же дивизии полный комплект из 210 танков Т-34М только весной пришедших с завода. Ну, а еще от старожилов нам остался рембат. Это уж, товарищ бригинженер, по вашей части, так как вы назначаетесь начальником инженерно-технической службы 5-го танкового корпуса. Приведите свою форму в соответствие с званием и принадлежностью к танковым войскам и принимайтесь за дело. Получайте технику, формируйте подчиненные вам части, чтобы через месяц мы были полностью готовы, с этой точки зрения, выступить на фронт.

— Признаться, я рассчитывал на должность в дивизии… — вздохнул я, оценивая масштаб свалившегося на меня хозяйства и связанных с ним забот.

— Смеетесь? — удивился Потапов. — Вы по званию на две ступени выше, чем любой из наличных инженеров! Не говоря уж о квалификации и репутации! Вам и карты в руки. Вон, товарищ полковой комиссар, получив должность в корпусе, из штанов чуть от радости не выпрыгнул! Действуйте, товарищ бригинженер! Кстати, советую сразу же выяснить обстановку у командира рембата 13-й военинженера 2-го ранга Петрищева. Он из старичков и всю местную кухню, что нам досталась, знает досконально.

— Товарищ комдив, разрешите отобрать для ремонтных частей личный состав в приоритетном порядке? В московском эшелоне много квалифицированных рабочих всяких специальностей и гнать их в пехоту просто преступление!

— Хорошо, сегодня поездом должен прибыть назначенный к нам начштаба комбриг Кирпонос. До его приезда приписной рядовой состав по подразделениям распределять не будем. Возьмете у него штатное расписание корпусной танкоремонтной базы, рембатов дивизий и эвакуационных рот бригад. Право «первой ночи» я вам обещаю, — пошутил комдив под конец, по-дружески хлопнув меня по плечу.

Вид бегущего комбрига в мирное время вызывает смех, а в военное — панику. Поэтому никуда торопиться я не стал, а, дойдя до своего «Тура», сел в него и поехал искать парк боевых машин 13-й танковой дивизии, опрашивая по пути встречных-поперечных. Он оказался по другую сторону военного городка, состоящего из длинных бревенчатых казарм, столовой и расположенных за ней складов. Сам парк произвел на меня двоякое впечатление. Он делился на обжитую зону, где стояли немногочисленные постройки и порыкивали то там, то здесь двигателями новенькие тридцатьчетверки, проезжая по посыпанным песком дорожкам к КПП и обратно, и на территорию, которую я сразу окрестил свалкой. Там в чистом, лишь обнесенном колючкой поле, борт к борту, корма к носу, плотно стояли более четырех с половиной сотен танков БТ-5. Судя по густой траве, вымахавшей выше колена, если не считать тропинки часового да небольшой площадки с самого краю, где виднелись свежие следы гусениц, сюда никто уже давненько не заглядывал. Несмотря на то, что танки эти были не наши, я забеспокоился. Один шальной налет, одна бомба, и вся эта техника будет пылать ярким пламенем.

Подъехав к боксам я, как и ожидал, нашел там рембат. Вернее, два десятка его бойцов, которые под руководством отделенного командира потрошили БШ-шку, вынимая из него дизель. Рядом, на другом таком же танке, колдовали сварщики, обваривая башню дополнительными бронеплитами.

— Бойцы, где мне найти военинженера 2-го ранга Петрищева? — крикнул я как можно громче, поскольку на мое приближение никто не обратил внимания.

— А что его искать? На втором КПП он, том, что к шоссе выходит, технику корпусную принимает, — отозвался их чрева танка глухой голос, обладатель которого так и не соизволил повернуться ко мне лицом, предпочитая демонстрировать промасленную задницу. Прочие же, в лучшем случае, взглянули мельком, сразу изобразив чрезвычайную занятость.

— Хорошо… — процедил я сквозь зубы, закипая, и двинул в указанную точку с твердым намерением вставить комбату фитиль за отсутствие даже намека на дисциплину. Но у въезда в парк мою нервную систему ожидало новое испытание. Как раз к моему приходу новенький ЗИЛ-5, явно из нашей московской колонны, притащил к воротам на буксире убитую полуторку ГАЗ-АА и командир в серой танкистской гимнастерке, как раз и оказавшийся комбатом ремонтников, принялся ее осматривать. Я наблюдал за процессом со стороны, желая углядеть в действиях Петрищева какие-то недостатки. Но того, что он эту рухлядь примет и даст команду тащить ее в парк, я совершенно не ожидал!

— Что вы делаете, товарищ военинженер?! Вы что, не видите, что эта колымага только на металлолом годна?!!

— Товарищ майор государственной безопасности… — устало что-то хотел сказать комбат но я его перебил.

— Бригинженер Любимов! Назначен начальником инженерно-технической службы корпуса!!!

— Товарищ бригинженер, — сразу подтянулся Петрищев, — у этой колымаги в наличии все четыре колеса и мотор! Значит, есть надежда поставить ее на ход! Не самый тяжелый случай… — на последнюю фразу бодрости комбату уже не хватило и передо мной вновь стоял, ссутулившись, очень усталый человек.

— Как это не тяжелый случай? — переспросил я.

— А так, товарищ бригинженер. Тысячу с лишним новых ЗИЛов корпус получил, но на этом сладости и кончились! То, что нам последние два дня по мобилизации приходило, автотранспортом назвать нельзя! История известная, в автоколоннах и МТС молодым салагам выдают старье, а опытных старых шоферов на новые машины сажают. А эти салаги по 1-й категории запаса проходят и, конечно, подлежат мобилизации в первую очередь. Вместе со своими «антилопами гну». Вот, высылаю тягачи по дорогам во все стороны, чтоб тех, что не доехал и в пути поломался, собрать. Есть и такие, как этот, у кого попросту бензин кончился.

— Тааак! — протянул я, сдвинув фуражку на затылок и подставив лоб теплому ветерку. — А в целом?

— А в целом, и по технике, и по личному составу, нам полагается всего по 115 процентов. Только вот по машинам, после того, как из четырех одну соберем, будет в корпусе процентов 70. Что, в общем-то, неплохо.

Наш разговор прервало появление со стороны полигона двух Т-34М, причем один тащил другого по танковой грунтовке на буксире. Обернувшись на звук, Петрищев, так же как и я недавно, сдвинул фуражку на затылок и, уперев руки в боки, щурился от солнца, поджидая машины. При их приближении комбат замахал руками и сместился чуть-чуть, самую малость, перекрывая дорогу. Наверное, чтоб успеть отскочить в случае чего, подумал я по себя.

Однако, исполнять цирковые номера не потребовалось, тридцатьчетверки встали.

— Главный или бортовой?! — перекрикивая рев дизеля спросил Петрищев у головы в шлемофоне, торчащей из люка мехвода.

— Бортовой! — задорно, с улыбкой, казавшейся белоснежной на чумазом, перепачканном копотью и пылью лице, ответил танкист.

— Напомни там своему комбригу, что главных больше нет! А бортовых две штуки осталось!! — проорал военинженер и махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.

Головная тридцатьчетверка резко дернулась и тут же заглохла. Уже отвернувшийся было Петрищев, замер и стал с опаской наблюдать за происходящим. Двигатель вновь заревел, пару раз погазовал и под навалившейся нагрузкой сбросил обороты. К его шуму прибавился надсадный вой. Танк медленно начал движение. Петрищев взвился и вновь замахав руками, что есть мочи заорал:

— Глуши!!!

Поздно. Из чрева танка послышались удары и он, подергавшись, остановился. Его дизель вышел на максимальные обороты и продолжал молотить, пока военинженер не подскочил к танкисту и не отвесил ему подзатыльник, приводя в чувство.

— Все, теперь главный… — обреченно констатировал командир рембата и разразился длинной матерной тирадой по поводу всех танкистов бригады и, в особенности, лейтенантов, командиров взводов, которых непонятно чем занимались в училищах вместо вождения машин. Пока он разорялся, из тридцатьчетверок вылезли четверо в комбезах и тот, что сидел за рычагами головной, с обидой и голосе заявил.

— Товарищ военинженер, вы не имеете права ругать меня в присутствии подчиненных!

— Тебя не ругать, а под трибунал отдать мало! Какого ляда со второй с грузом на буксире?! Навыпускают в войска недоучек, которые в движении переключиться не умеют, а на первой тащиться не хотят!!!