Звоночек 4

— Отставить!!! — оборвал я перепалку и, почувствовав явно ту гору забот, что свалилась мне на плечи, сказал уже спокойно. — Чего переживать? Нам целый танк запчатей привалил, а с теми, кто его убил, особый отдел разберется.

— Товарищ майор государственной безопасности!! — воскликнул, желая как-то оправдаться, если я правильно понял ситуацию, летеха, собственной персоной недавно сидевший за рычагами.

— Скройся с глаз, не доводи до греха!!! — рыкнул я на него вне всяких уставных норм и повернулся к Петрищеву. — Видел я, твои орлы БТ-шки со свалки потрошат…

— Да, выполняем еще довоенный приказ штаба округа, теперь уже фронта, переоборудовать танки БТ в подвижные огневые точки. Механизмы вон, вместо них дополнительный аккумулятор, телефон и увеличенная боеукладка. На башню дополнительная броня да вместо катков и гусениц гусматики от БА-11. У БТ-5 рулевой привод на передние колеса исключили, но саму переднюю подвеску и оси переделывать не стали, просто заблокировали. Мы их разблокируем, чтобы можно было на буксире таскать с места на место.

— А что, эти БТ самоходом уже не годны? Ваши же бывшие танки, ты должен знать.

— Ну, как сказать, у большинства остаток ресурса в среднем 25 часов, где-то у полусотни наберется и до 50 часов, остальные полностью изношены по моторам.

— Отлично! — кивнул я. — Никто же не запретит нам на них немного покататься, перед тем, как выпотрошить, правда? Посему, с переоборудованием танков в ПОТ обожди. Пойду к танковому комбригу, пусть своих орлов на БТ-шках учит, а тридцатьчетверки побережет. А то 13-я танковая сама себя без войны победит. Где ты, говоришь, казармы твоего рембата? А то в чекистской форме не по должности…

Получив у комбата наводку на расположение, я собирался нагрянуть туда, как снег на голову, но меня уже ждали. Во-всяком случае, при докладах именовали «бригинженером», поэтому заниматься ерундой и шастать по казармам в поисках косяков я не стал. Заглянув в каптерку и вытребовав себе комплект из черных штанов, серо-стальной гимнастерки и пилотки, принялся со всем тщанием выполнять приказ командира корпуса, приводить свой внешний вид в соответствии со званием и должностью. Так как знаков различия комбрига у старшины в загашнике не оказалось, пришлось распотрошить свою старую форму. Зато обедал я с рембатом уже при полном параде.

Набив брюхо и не желая откладывать дело в долгий ящик, сел в «Тур» и поехал в 83-ю танковую бригаду не столько ради форсу, а чтоб заодно заправить там своего железного коня. Комбриг Кривошеин к моей идее использовать для обучения машины со свалки отнесся настороженно, так как БТ-шки все-таки были чужими, потребовал приказ командира корпуса Потапова. Никакие резоны, что старые танки все равно на запчасти разберут, его не волновали. Как и выход из строя его собственных тридцатьчетверок. Есть в дивизии рембат, который обязан вернуть их в строй и точка. Плюнув на инициативного комбрига, я удовлетворился тем, что залил себе на халяву полный бак и уж совсем собирался уезжать, как встретил старого знакомца.

— Здравия желаю, товарищ бригинженер!

— И тебе не хворать, товарищ старший лейтенант! — пожал я руку Василию Полупанову. — В званиях растешь, глядишь, скоро меня обгонишь! Какими судьбами здесь?

— На востоке, уже под самый конец боев, маршем шли, а я в люке командирском стоял. Ну и дофорсился, поймал шальную пулю. Или снайпер то был, не знаю. Прошла от плеча и дальше по лопатке. Вскользь, но мышцы и связки порвала, только в марте из госпиталя выписался. За Маньчжурскую войну вот, старлея присвоили и «Красное знамя» дали. В свою бригаду не вернули, а направили сюда командовать танковой ротой. А вы?

— А я сперва из своего бывшего наркомата в запас вышел, да тут война, мобилизация. В НКВД во мне срочной надобности нет, вот и попал в танковые войска. Буду у вас корпусным зампотехом.

— Ух, ты, как хорошо то! Товарищ бригинженер, помогите! Мои сегодня два фрикциона на двух танках сожгли, главный и бортовой. Петрищев, комбат ремонтников, восстанавливать отказывается, говорит запчастей нет!

— А, так это твоя рота отличилась? Что ж ты, Василий, старый воин, ветеран Испании и Маньчжурии, бойцов своих и командиров даже вождению танков научить не можешь? Элементарным вещам, что вторая передача является стартовой, но не в случае, когда другой танк на буксире тащишь? — прищурился я, но голос понизил, чтоб выходящие из штаба бригады, возле крыльца которого мы стояли, не услышали моих слов.

— Товарищ бригинженер, виноват, но хоть вы по старой памяти душу-то не травите! Меня уж и комбат, и комбриг, и комиссары, все кто мог, отчитали! А что я могу сделать? У меня, как и во всей бригаде, лейтенанты только из училищ, а бойцы — весенний призыв. Хуже, чем мобилизованные, у тех хоть практика вождения тракторов на гражданке. А у этих, в лучшем случае, пятьдесят учебных часов, а в худшем — двадцать пять! Мне ж не разорваться! Три лейтенанта в роте. Двое комвзводов мехводов учат вождению по восемь часов в день. Чтоб каждый из шестнадцати механиков ежедневно по часу мог покататься. Один с наводчиками и заряжающими занятия проводит, а я командиров танков натаскиваю. Все, как в других ротах!

— Ладно, ругать тебя не буду. Но и танки твои сейчас ремонтировать тоже! Вот пусть твой комвзвод самолично с одного бортовой фрикцион снимет и на другой поставит! Пусть это ему уроком будет, чтоб знал не только как кататься, но и как саночки возить! А с инвалидным танком позже будем разбираться, когда автотанковую базу развернем, или когда запчасти придут. Такое тебе мое слово!

Полупанов вздохнул, поняв, что разговор окончен сегодня вождение в его роте сократится вдвое, а я снова прыгнул в «Тур» и погнал машину из лагерей в двух километрах западнее поселка Дымки в расположение штаба корпуса в старом Борисовском тет-де-поне. Напрасно. Комкора на месте не оказалось, уехал в Минск в штаб фронта и связаться с ним, чтоб вытребовать приказ для Кривошеина, не было никакой возможности. Высказав много нелицеприятного связистам, я не стал ждать, когда они смогут выйти на комкора, а решил действовать на свой страх и риск явочным порядком хотя бы там, где это зависит только от меня самого. Заскочив в штаб рембата, в одну из полковых и бригадную ремроты 13-й дивизии я, не дожидаясь прибытия начштаба корпуса Кирпоноса, взял там штатные расписания и помчался к маявшимся от безделия маршевым ротам резервистов. В первую очередь, заглянул в палатки командиров и вывел оттуда всех, кто имел звания военинженера или воентехника. Точно так же прошерстил всех, кто временно командовал взводами в ротах мобилизованных и самими ротами. Все равно они будут моими и нечего им прохлаждаться. Путем личного опроса выявил двоих, показавшихся мне наиболее подходящими на должности командиров рембатов 14-й и 15-й дивизии. Оба были военинженерами 2-го ранга. Первый, Остапенко, кадровый, а второй, Марчук, из «партизан», воевал в танковых частях в Грузинскую, был тяжело ранен и демобилизован в связи с окончанием войны, на гражданке дорос до директора МТС в Ленинском районе Подмосковья и сейчас вновь призван в армию. Новоявленные комбаты 84-го и 85-го РВБ, с моим участием, отобрали себе комсостав по штату военного времени. Потом настала очередь ремрот. После того, как с комсоставом все было улажено, совершили всей когортой повторный набег на лагерь за младшими командирами и бойцами. Брали по «мобилизационной норме», сто плюс пятнадцать процентов, но все равно выбирать было трудно. Высококлассные специалисты имелись в изобилии и бессмысленно было идти по пути вызова желающих. Народ застоялся и откровенно не понимал собственного бездействия. После двух часов бесед, разговоров и уговоров, люди были отобраны и построены в колонну на выход, но тут появился полковой комиссар Попель.

— Товарищ бригинженер, куда это вы людей уводите? — явно беспокоясь из-за моей самодеятельности, задал он вопрос.

— Комдив Потапов разрешил мне заполнить штат в приоритетном порядке, — сослался я на командующего корпусом. — А увожу, потому, как на этом открытом поле никаких щелей не отрыто, палатки не замаскированы и любой налет вражеской авиации приведет к напрасным и ничем не оправданным жертвам, товарищ полковой комиссар! Встанем лагерем на опушке во-он того леска, там 84-й и 85-й рембаты, в случае чего, ищите.

Резон в моих словах был и Попель оглянулся вокруг не в поисках какой-то поддержки, а понимая мою правоту насчет налета, но все равно сказал:

— Пока люди прибывают с каждым часом, общую политинформацию начинать смысла нет. Но к восьми часам вечера, сразу после ужина, жду вас и ваших подчиненных здесь.

Я глянул на часы, которые показывали полшестого, и кивнул. Время еще есть. Да и об ужине комиссар напомнил кстати, поэтому ушли мы, умыкнув с собой полевые кухни. Лишнего не взяли, только для пропитания наличных полутора тысяч человек.

Отправив батальоны и роты обустраиваться в шалашах, сам я помчался к Петрищеву, подбить, что у нас в корпусе выходит с мобилизуемой техникой, чтобы при последующей дележке постараться отхватить самые лакомые куски. Увы, спецмашин для рембатов и автотракторной базы, естественно, не оказалось, но зато пришли автокраны, причем, в хорошем состоянии. Механизмы в народном хозяйстве довольно редкие и на убитые шасси их не ставили. Комбат 83-го РВБ, отчасти, успокоил меня, сказав, что пополнение ПАРМ-ами еще может прийти по железной дороге из центра, но выяснять это надо у командования корпуса.





Эпизод 10




Политинформацию я, разумеется, пропустить не мог. С самого начала войны, с воскресенья, уже три дня, как я ни сном, ни духом не ведал, что творится в мире. Кто воюет, как, то было мне неведомо. Стрельбу я слышал только на нашем полигоне, где тренировались танкисты и мотострелки 13-й дивизии. Да под вечер, и вчера, и сегодня, медленно проплывали на запад воздушные корабли ТБ-3, чтобы ночью оказаться над польской территорией.

Говорил полковой комиссар Попель сам, говорил красиво, я бы даже сказал, литературно. И, в основном, по делу. Упоминания партии и советских лидеров не превращались в его словах в банальную лесть, а отражали лишь факты и действия, которые, однако, не могли не вызывать у граждан СССР, в частности, бойцов и командиров РККА, понимания и законной гордости. В то же время эпитеты, употребляемые Попелем в отношении буржуазных политиков, ничуть не грешили против истины, какими несдержанными они бы не были.

Как и подобает хорошему рассказчику, начал полковой комиссар с предыстории и основная суть его речи сводилась к следующему. Всю зиму 38–39 годов, после того, как совместно сожрали Чехословакию, германские нацисты и польские паны вели переговоры по поводу города Данциг и, так называемого, «польского коридора». Немцы настаивали на пересмотре границ, поляки же напротив, не желали расставаться даже с пядью земли, которую они считали своей. К апрелю переговоры зашли в тупик и стороны явно готовились разрешить противоречия силой оружия, взаимно отмобилизовав с начала мая свои вооруженные силы, которые и без того, еще со времен чехословацкого кризиса были достаточно многочисленными. СССР смотрел на всю эту возню без опасений, поскольку его армия насчитывала на первое мая четыре миллиона двести тысяч человек, четверть из которых были маньчжурскими ветеранами. Причем, абсолютное большинство дивизий, имевших свежий боевой опыт, в течении зимы были перевезены именно на польскую границу. Численность группировки на Дальнем востоке опустилась до абсолютного минимума за все мирные годы советской власти.

И вот, внезапно, Польша объявила войну СССР, а не сцепилась с Германией из-за клочка суши на южном побережье Балтики! Говоря о том, как этот акт был обставлен, Попель весьма язвительно прошелся по фотографиям из польских, английских и французских газет, где взахлеб рассуждали о «советской провокации». На пущенных по рукам фотокопиям было отчетливо видно, что убитые, якобы советские пограничники, вооружены сплошь винтовками Мосина, которых у нас в ПВ уж несколько лет, как не водилось. Да и какой резон нашим погранцам нападать на какой-то продовольственный склад на Западной Украине? Если б СССР вздумал ударить, то врезал бы так, что варшавские фундаменты из земли бы вывернуло! А вот украинским националистам, уцелевшим после резни, которую поляки им устроили прошлой осенью и оголодавшим за зиму, смысл был прямой. Поляки понимали это не хуже нас, но воспользовались поводом. Подвернувшимся или кем-то организованным. Попель в своей речи прямо указал на Антанту, пресса которой билась в истерике подзуживая всех, особенно Германию, сплотиться перед лицом «красной угрозы» и помочь Польше в ее нелегкой борьбе. А что же Варшава? Какой ей резон ввязываться в опасную авантюру? Полковой комиссар предположил хитрость, сказав, что если мы, к примеру, разобьем поляков, то неминуемо столкнемся с немцами. Мы же мирное государство и не воюем, если нас не вынуждают. Видимо, для Гитлера этот резон также работает, коли они отреагировали на известие о Польско-Советской войне весьма сдержанно. То есть, вообще никак пока не отреагировали. В итоге, Польша между СССР и Германией, избегает вторжения с любой стороны, а сама вольна сколько угодно наступать, чем, однако, не пользуется. Наверное, из-за погоды. К востоку от Вислы и до самой границы по ночам льют проливные дожди, превращая дороги и аэродромы в болота.

Слушая это, я, конечно, не поверил в хитроумие польского правительства. Готов руку дать на отсечение, что эмиссары Антанты им что-то наобещали или прямо подкупили. С панов станется. Зато мне теперь абсолютно ясно, чем занимаются гудящие сейчас над головой бомбовозы ТБ-3. И подвешены к ним вовсе не крупнокалиберные бомбы, а термоизолированные выливные приборы, заправленные жидким азотом.

Перейдя к событиям тех трех дней, что прошли с момента объявления войны, Попель рассказал, что СССР, верный своей миролюбивой политике, обратился к правительству Японии, как стороны не заинтересованной в европейских делах, с просьбой выступить посредником в деле урегулирования конфликта. Те согласились. Что там между ними и поляками произошло на следующий день достоверно неизвестно, но Япония разорвала с Польшей дипломатические отношения и ее посол немедленно выехал в Германию. В газетах же Страны восходящего солнца появились статьи в поддержку СССР с призывами оказать тому любую помощь в деле наказания варваров, оскорбивших императора. Также, высказывалось сожаление, что Польша слишком далеко и снаряды линкоров Императорского флота не могут в назидание стереть с лица земли ее прибрежные города. Событие было отмечено и в германской прессе и опять в негативном для поляков ключе.

В целом, в голове у меня складывалась следующая картина. Англичане и примкнувшие к ним французы втравили Польшу в войну против СССР с целью спровоцировать столкновение последнего с Гитлером, который сам имел виды на польские земли и не мог допустить занятия их Советами, как и продвижения РККА к границам рейха. При этом, расчет строился на том предположении, что любые договоренности, в частности — о разделе Польши, между злейшими идеологическими противниками люто ненавидевшими друг друга, СССР и Германией, в принципе невозможны. Да, в «эталонном мире», столкнувшись с опровержением этого расчета, «демократы» даже спустя более семидесяти лет истерили от того, что в один день подписания пакта Молотова-Риббентропа вся Европа, и Англия в частности, проиграли Вторую Мировую войну. Надеюсь, здесь их тоже ждет неприятный сюрприз, судя по тому, что Гитлер избегает любых неосторожных движений в сторону СССР. Надо сказать, что события из Лондона и из Восточно-Европейских столиц видятся, очевидно, по-разному. Все, в основном, затаились в ожидании и только одна Финляндия, с ее ярко выраженным англофильским правительством, заявила о моральной поддержке полякам. Зато США, что меня удивило, быстренько объявили СССР «моральное эмбарго» за агрессию в сторону Варшавы. Вообще-то это во вред нам, но и не в интересах янки тоже! Видимо, темпы развития СССР кое-кого за океаном пугают всерьез. А может быть это месть за русско-японский мир.

На фронте же сейчас войска обеих противоборствующих сторон зарываются в землю вдоль линии границы и строят позиционную оборону. Да, мы еще мобилизуемся, а полякам дури хватило войну объявить, а вот силенок побить РККА даже сейчас, явно не хватит и они это понимают.

Видимо, обдумывая стратегические расклады и все более убеждаясь, что мой испуг по поводу всеобщей войны против Советского Союза был преждевременным, ибо я-то знал, что пакт Москва-Берлин все-таки возможен, я замечтался и пропустил не только «вечер вопросов-ответов», когда личный состав корпуса уточнял у полкового комиссара непонятные моменты, но и вообще конец политинформации. Очнулся только когда роты стали расходиться, под незабвенное «раз, раз, раз-два-три».


— Товарищ бригинженер, что вы чудите в мое отсутствие? — тихонько спросил у меня комдив Потапов, благо стояли мы с ним во время мероприятия недалеко и сделать пару шагов в мою сторону никакого труда не составляло. — Кривошеина подбиваете непонятно на что, людей с места общего сбора увели…

— Товарищ комдив, докладываю, что связь в РККА строится сверху вниз, поэтому ваше отсутствие в корпусе в то время, когда требуется принять решение — ваша вина, а не моя. Комбриг Кривошеин предпочитает корежить во время обучения свои танки, в то время как на свалке простаивают не менее четырехсот БТ пригодных для этой цели. На них горизонтальные четырехцилиндровые дизели с почти выработанным ресурсом, которые нашей промышленностью больше не производятся. И эти танки все равно приказом округа обречены быть разобранными и превращенными в ПОТ. Чтобы сберечь танки Т-34М 83-й бригады не хватает только вашего приказа. Сегодня, кстати, после обеда еще один главный фрикцион сожгли. Итого уже два танка в минус, а запчатей нет. Что касается людей, то вы обещали мне приоритет, как только будет штатное расписание. Я раздобыл его, не дожидаясь прибытия начштаба Кирпоноса. Кроме автотанковой ремонтной базы. Не вижу в своих действиях никаких чудес.

— Вам, товарищ бригинженер, смотрю, пальца в рот не клади! — рассмеялся Потапов. — БТ-шки точно на разбор?

— У военинженера Петрищева приказ еще из штаба округа, — подтвердил я и спросил. — Товарищ комдив, может, похлопочете там, чтоб БТ-5 нам на укомплектование корпуса отдали? Годных мобилизованных автомашин нам явно не хватит, а они хоть тягачами могут быть. Приказ-то на разбор еще в мирное время отдан. А как ПОТ БТ-шка сущее недоразумение. Ее на поле просто так не поставишь — броня тонкая, а зарывать ее три человека экипажа будут до маковкина заговения…

— Так ты ж говоришь, что ресурс весь? — удивился, перейдя на «ты» Потапов.

— Весь не весь, но, кажется, знаю я один способ, как их на ход поставить. Только мне для этого все ремонтно-технические части корпуса нужны. И полностью укомплектованные людьми, спецтехникой, инструментом и всем прочим.

— Вот и я говорю в Минске, что корпус должен быть полностью укомплектован… А мне отвечают, что четырехсот Т-34 еще на две бригады нет, получишь вместо них две готовых самоходных противотанковых артбригады СУ-5-76 по 60 машин каждая. Мотоциклов для полковых и бригадных разведрот нет, а те, что есть, идут на доукомплектование уже развернутых танковых корпусов. В общем, будем крутиться… Так что, полный комплект спецтехники и прочего, кроме людей, гарантировать не могу. Но по поводу БТ обещаю поговорить.





Эпизод 11




С начала войны прошла неделя, а со дня моего прибытия в 5-й танковый корпус — всего четверо суток. Но за это время обстановка в лагерях западнее Борисова кардинально изменилась. С прибытием начальника и работников штаба корпуса, штабов дивизий и самих комдивов табор резервистов был ликвидирован. Люди расписаны по полкам, ротам и батальонам, разошедшимся по окрестным лесам и разбившим свои отдельные лагеря вдоль опушек и просек. Все резервисты, все еще продолжающие прибывать по мобилизации, теперь незамедлительно отправляются прямо в части. Кроме этого пополнения «россыпью» в 5-й ТК вливаются сформированные еще до войны и перебрасываемые по железной дороге полки и бригады самоходной и буксируемой артиллерии. Этим же путем с центральных баз приходят спецмашины и материальные запасы, разгружающиеся на всех станциях от Бобра до Смолевичей.

Моя кипучая деятельность по приведению в порядок и содержанию в нем матчасти 5-го ТК теперь организована. В штабе корпуса мне в помощь, как и полагается, отделение из восьми командиров-воентехников, планирующих работу и контролирующих исполнение моих приказов. Ремонтные роты бригад и полков, рембаты, сформированы, укомплектованы и, по мере поступления, получают спецтехнику и инструмент. При этом, они уже вовсю включились в приведение мобилизованного автотранспорта в порядок. Глядя на процесс сосредоточения корпуса мне стала понятна та торопливость, с которой тысячу грузовиков выпихнули из Москвы в Белоруссию. Объемы перевозок от железнодорожных станций в лагеря были, на мой непривычный взгляд, просто огромными. Еще бы, в танковом корпусе прежней организации, подобие которого, но вооруженного броневиками БА-11 я видел в Монголии, состояло по штату всего около пятнадцати тысяч человек, а в нашем ТК их было почти шестьдесят! Пропорционально росло и вооружение, а с ним и запасы. Эшелоны приходили один за другим, штаб фронта предупреждал об их прибытии телеграммами, которые, зачастую, опаздывали, и требовал моментальной разгрузки и отправки назад вагонов. Автобаты, РМО, вообще все грузовики корпуса, не простаивали ни минуты сутки напролет, либо были в пути, либо под погрузкой-разгрузкой. Причем, как и предупреждал Петрищев, четверти годных транспортных машин нам не хватало.

Чтобы исправить положение комдив Потапов, во-первых, спешил, вернее почти не дал машин пехоте, укомплектовав, в первую очередь, тылы. Бойцов с личным оружием можно и десантом на танках перевозить, а под коллективное оружие одного грузовика ГАЗ-АА или ММ на роту хватит. Но все равно, полтора десятка полуторок на батальон вынь да положь! Поэтому негодные машины, коих набралось свыше восьмисот штук, силами рембатов, ремрот, личного состава автотанковой базы переоборудовались в прицепы. После того, как с шасси ЗИЛа скидывали кабину, движок и всю трансмиссию, ставили новый удлиненный кузов, оно могло поднять до семи-восьми тонн и буксироваться тяжелым грузовиком. Из полуторок получались двухтонные прицепы. Что касается новых ГАЗов 50-й и 60-й серий, то их в корпусе практически не оказалось вообще. В самом начале, осознав объем работ, я запаниковал. Ведь если люди, пусть и с золотыми руками, в наличии, то инструмента еще не было. Не пальцами же гайки крутить и не зубами заклепки обкусывать! Пришлось настропалить народ, чтобы посылали слезные телеграммы на родину, друзьям-знакомым-родственникам с московских заводов. Помогли комиссары, про которых я, отбирая себе людей, сначала позабыл. Мигом организовали партсобрания в подразделениях и направили письма в парторганизации предприятий. Посылки, правда, стали приходить, когда уже по линии НКО поступила большая часть самого необходимого, но все равно, как говорится, приятно. Особенно меня порадовала полусотня сверхплановых 140-сильных дизелей, благодаря которым мы реанимировали такое же количество ЗИЛов выпуска 35-36-го годов. На радостях я прямо с шофером, доставившим нам эти моторы, запросил сразу тысячу, но танковых 175-сильных, которые устанавливались на легкие самоходки.

Зачем мне такая прорва форсированных движков, если в 5-м ТК СУ-5 всех моделей чуть меньше двухсот? Разумеется, для восстановления БТ-5! 25-го числа мне самому пришлось смотаться в Минск в штаб фронта, точнее — к начальнику автобронетанковых войск комдиву Зиньковичу. Митрофан Иванович оказался молодым, всего 39 лет от роду, деятельным обладателем незамшелых мозгов. Наверное, именно благодаря этому он и выдвинулся в эпоху «курсов повышения квалификации», за четыре года поднявшись к нынешним высотам от звания майора.

Идея, с которой я к нему обратился, была проста. В свое время, модернизируя БТ-2 в БТ-5 путем установки нового дизельного двигателя, харьковские конструкторы оставили неизменным корпус и трансмиссию с четырехскоростной коробкой передач. Чтобы совместить ее с мотором, имевшим намного большие рабочие обороты, нежели прежний, потребовался редуктор. Причем, включавший не две, а три шестерни, чтобы сохранить направление вращения. Получалось, что в БТ-5 вентилятор стоял на отдельном валу после редуктора и перед главным фрикционом, а плоский двигатель располагался выше этой оси. Высота исходного корпуса позволяла, да и под мотором вдоль бортов удобно разместились топливные баки, благодаря которым, да еще одному в корме боевого отделения, БТ-шка имела просто сумасшедший запас хода свыше 600 километров. Плоский дизель Д-100-4 был короче карбюраторного М-5 на полметра, из-за этого длина боевого отделения выросла на такую же величину, в свободном объеме разместили дополнительную боеукладку, а на командирских машинах — еще и мощную радиостанцию. С началом выпуска Т-34 с шестицилиндровыми двигателями и переходом московского автозавода на вертикальные «четверки» БТ-5 остался без серийного «сердца». Это, да еще слабая броня, послужили причиной вывода его из эксплуатации в войсках. Но, на мой взгляд, не все еще было для этой машины потеряно. Если дизель Д-100-4 является всего лишь удвоенным Д-100-2, разве нельзя вместо одного четырехцилиндрового мотора поставить два серийных двухцилиндровых, разместив их «цугом»? Ведь у этих движков вывод вала с двух сторон! Да, узел сопряжения увеличит длину всей установки, но не намного, сантиметров на двадцать. Зато такая переделка не требует больших усилий. Получив от Зиньковича «добро» на эксперимент и два ящика с новенькими Д-100-2, которые погрузили прямо в мой «Тур», я укатил в Борисов.

27-го числа «перемоторенный» силами 83-го рембата Петрищева БТ-5 с демонтированной передней стенкой МТО катался пред светлыми очами двух комдивов, Потапова и Зиньковича, ничуть не уступая своему «оригинальному» собрату.

— В тылах фронта таких БТ девятьсот с лишним штук, — задумчиво глядя на нашу поделку, сказал начальник автобронетанковых войск, — можно восемнадцать танковых батальонов укомплектовать, четыре с половиной бригады. Не желаешь себе в корпус две вместо самоходок? — спросил он у Потапова.

— Не желаю, — буркнул в ответ командующий корпусом. — На них ни на едином радиостанций нет, все прежние хозяева увезли. У меня в 83-й бригаде хотя бы все ротные да командиры взводов со связью. Да и броня у них… А у поляков противотанковые пушки, да и ружья, есть. Вот, товарищ комбриг говорил, что будучи председателем ВПК сам настаивал, что БТ-шки из войск изъяли, — кивнул он в мою сторону.

— И УРовцы будут против, — заметил Зинькович, — они на них, как на огневые точки уже навострились. Даже броню для переделки от своих щедрот выделили.

— Нет худа без добра, — сказал я им в тон, — башни с подбашенными листами мы снимем и отдадим УРовцам, пусть на срубы устанавливают или на бетон, а за счет этого веса добронируем лоб 30-миллиметровыми плитами. Будет бронетранспортер на шесть бойцов плюс водитель. Нам ни в одну дивизию так мотоциклов с колясками в полковые разведроты и сталинградских плавающих транспортеров-тягачей в разведбаты не дали, вот будут вместо них. Пару шкворней под РПШ, да и поверх бортов из личного оружия стрелять можно будет. А если подобьют — легко выпрыгнуть. В самоходные артполки и бригады тоже бронированные разведчики нужны, хоть по одному на батарею. А то орудия-то с мотором, а разведка десантом да пешком. Да и в буксируемую артиллерию как тягачи они могут пойти…

— Шесть человек десанта для пушкарей мало. А боекомплект куда? — возразил Зинькович.

— Боекомплект внутрь, а расчет на броне. Чтобы быстро свалить, если БТР загорится, — усмехнулся я. — А вообще, если чуть заморочиться, то двигатели можно не последовательно спарить, а параллельно. Высота МТО позволяет. Тогда десант до восьми человек увеличится. Расчет поместится. На снарядных ящиках и будут сидеть. Плюс еще что-то в передках. Но это, как говорится, мечты. Нам в корпус только на полковую и дивизионную разведку, я посчитал, триста машин потребуется. Да еще самоходчикам под семьдесят.

— А справишься?

— Если дадите движки, радиостанции, если корпус недели две не будут перебрасывать и если в нем не будет массового выхода основной техники из строя, — тут я посмотрел на Потапова, — то вполне.

— Хитер, товарищ бригинженер! — засмеялся Зинькович. — Чуть что — с тебя взятки гладки! Решим так, моторы и радиостанции в запасе нашем фронтовом поищем, сколько сможем — дадим. А вот насчет перебросок да боев — тут уж ничего гарантировать не могу. Пока тихо — работайте. В конце концов, побольше транспортеров успеть переоборудовать — в ваших же интересах.

На следующий день «благословение» Зиньковича было подтверждено командующим фронтом командармом Апанасенко, который постоянно торопил нас с укомплектованием и слаживанием корпуса. Тогда же, 28 мая на станцию Жодино пришел ремонтный эшелон 5-й корпусной автотанковой базы, в составе которого кроме разнообразных станков, смонтированных в вагонах, был мощный генератор на базе судового 4-тысячника и электропечь. Теперь ремонтная служба 5-го корпуса могла восстанавливать технику не только путем замены агрегатов, но и сами агрегаты ремонтировать, а также, в ограниченном масштабе, делать новые. Такие, как двусторонний редуктор для параллельного подключения двух моторов к коробке БТ-5.

Поэтому «серийные» БТР-5 сразу пошли с восьмиместным десантным отделением. В их моторном отсеке два Д-100-2 располагались в «два этажа» друг над другом, для чего пришлось делать новую мотораму и изъять топливные баки. Последние пришлось вынести в десантное, приспособив в качестве лавок вдоль бортов. Два, по метру длиной, вдоль левого борта, один, который прежде стоял поперек и был чуть длиннее, вдоль правого. Продолжала его откидывающаяся скамейка, подняв которую, пулеметчик мог работать стоя из укрепленного на вертлюге за бронещитком оружия. За счет сэкономленной массы башни и крыши корпуса мы усилили бронирование машины, нагло воспользовавшись УРовской броней. 30-миллиметровыми сплошными бронеплитами обварили нос машины. Вкупе с родной броней общая толщина преград выросла до 45, а в районе щитка водителя — до 50 миллиметров. А чтобы дать водителю обзор, установили три призматических прибора, взятых из ЗИП Т-34М. Правда, за счет того, что дополнительное бронирование, ради упрощения раскроя и исключения лишних швов было крупнодетальным, между ним и основным образовались полости в районе прогиба ВЛД. Все равно, по нашим прикидкам снаряды 37–47 миллиметров оно должно было держать, а большего от легкой машины и желать грешно. Борта мы дополнительно защитили только в районе баков, которые, к тому же, были прикрыты и катками ходовой части. Для этого в междубортовое пространство, туда, где у БТ-2 были топливные баки, смонтировали железобетонные плиты толщиной в пять сантиметров. В целом, такая защита из наружной брони, плиты и внутренней стенки из конструкционной стали, пули противотанковых ружей должна была удержать. Выше же, как и у БТ-5, обеспечивалась только безопасность от обстрела из обычного стрелкового оружия. На выходе БТР-5 получился не тяжелее исходного танка, но первый же пробег выявил необходимость усиления корпуса поперечными и продольными связями, что вызвало прибавку в триста килограммов. Но в боевом положении, с полным боекомплектом и экипажем, БТР-5 был все-таки легче, чем танк.

За следующую неделю, кроме того, что привели в порядок штатную корпусную технику, четыре подчиненных мне РВБ, три дивизионных и один из состава корпусной АТРБ, смогли переделать в БТР всего 47 БТ-5. Это количество определялось не ремонтными мощностями, а количеством выделенных фронтом моторов. Радиостанций же нам не дали на них ни одной, поэтому планы мои и Потапова перевооружить разведку провалились. Нет худа без добра, как первый «хозяин», я явочным порядком прибрал большую часть новоявленных БТР в свое хозяйство, смонтировав в них мощные лебедки, А-образные стрелы и бульдозерные отвалы, изготовленные двумя моими, железнодорожным и подвижным, на прицепах, агрегатно-ремонтными батальонами. 30 получившихся БРЕМ выделил по пять в состав эвакуационных взводов ремрот танковых и самоходных бригад и полков. Шестнадцать БТР достались зенитчикам. Эти машины не несли никакой дополнительной брони, зато на них были установлены четыре батареи 25-мм одноблочных дизель-гатлингов Таубина, пришедших в корпус на буксируемых повозках. Резон в замене был прямой — сопряжение систем охлаждения пушки и шасси позволяло шестистволки постоянно держать на марше в горячем состоянии, в готовности к немедленному открытию огня.

Однако, я и не думал останавливаться на достигнутом, поэтому БТ-5, предварительно прошедшие через руки наших танкистов, пока не было двигателей, восстанавливались по прочим агрегатам. Мы меняли изношенные шестерни в редукторах, КПП и передачах, на арочные, собственного изготовления, вместо прямозубых, ремонтировали фрикционы, элетрооборудование, системы охлаждения, ходовые части, словом, готовили шасси полностью с тем, чтобы установить в них моторы Д-100-2, как только они у нас появятся. При этом, мои подразделения включались в работу раньше, чем получали свою технику, поскольку в первую очередь комплектовались боевые части и уж потом — тыловые и ремонтные, сперва подвозили по ЖД самоходные бригады и полки, дивизионные и корпусные артчасти, а уж потом подвижные мастерские ремонтников и цистерны тыловиков. Но мне было грех жаловаться. РККА в полной мере учла опыт Маньчжурской кампании, когда основной ремонт техники был сосредоточен в тылу на стационарных базах. Это приводило к тому, что не только восстановить, но и эвакуировать танки в тыл было практически невозможно и все, что выходило за рамки текущего обслуживания техники оставалось ждать на месте выхода из строя до конца боев. Теперь же танковый корпус новой организации вместо единственного рембата имел четыре, плюс два АТРЗ и транспорт для доставки запчастей. И это не считая ремрот! К четвертому июня это все было полностью, а если иметь в виду БРЭМ, даже с избытком, укомплектовано. Тыловики тоже отчитались, что после дополнительной мобилизации прицепов из народного хозяйства, готовы поднять расчетные запасы корпуса, кроме небольшой доли топлива, поскольку бочки и цистерны были в дефиците. Последнее не считалось большим недостатком, поскольку все советские танки, включая даже КВ, имели запас хода в 500 километров, а на машины снабжения, совершающие челночные рейсы, запаса емкостей хватало.





Эпизод 12




К четвертому июня на польском фронте — без перемен. Войска стоят друг напротив друга и перестреливаются через границу, но активных действий никто не предпринимает. Виновна в этой странной войне высокая политика, о которой нас неустанно информирует полковой комиссар Попель, через подчиненных и, иногда, в личных беседах. Понятно, что поляки, получив в апреле от англичан гарантии защиты в случае агрессии третьих стран и спустя два дня дав ответные, после официально заключенного в начале мая Англо-Польского альянса, аналогичного Франко-Польскому, ждут, что Антанта вслед за ними объявит нам войну. Но вот закавыка, парламент Великобритании, как оказалось, договор не ратифицировал. К тому же, и характер провокации, в ходе которой не было взято ни единого пленного и не найдено железных доказательств советского участия, и мирные инициативы СССР по урегулированию конфликта, были мало похожи на агрессию. Сдержанность РККА также способствовала сомнениям. Как бы то ни было, английское участие пока свелось к поставкам двухсот легких танков Виккерс Мк-4 и полутора сот истребителей «Гладиатор». Транспорты с вооружением охраняла вошедшая в Балтику эскадра, включавшая два линкора типа «Куин Элизабет» и десяток тяжелых и легких крейсеров с авианосцем «Игл». Под прикрытием этих сил, а также, с помощью организованной британцами разведки, мощнейший польский флот, аж из четырех эсминцев, захватил советский грузовой пароход, следовавший в Гамбург. После этого случая судоходство на Балтике нам пришлось прекратить, так как при сопровождении торговых судов кораблями РККФ была велика вероятность столкновения с британцами. Этот акт в Германии, лишившейся предназначенного ей груза зерна, в прессе назвали пиратством, а МИД выразил полякам протест и потребовал вернуть продовольствие.

Но это была лишь первая из польских провокаций. Через два дня в советских газетах появились статьи, изобличающие истинную сущность поляков. Их разведывательно-диверсионная группа, пользуясь тем, что в районе Пинских болот сплошной линии фронта не было, проникла на лодках по узким протокам вглубь советской территории. К счастью, у пшеков не хватило запала выбрать себе в качестве цели какой-либо стратегический объект, они совершили нападение на лежащий на отшибе среди топей мелкий колхоз. Из взрослых и не слишком старых мужиков там оказался один единственный председатель, из-за увечья не ушедший в армию. Он не имел никакого отношения к партии большевиков, но поляки его, не разбираясь, повесили прилюдно в центре деревни, намалевав на табличке угроз «красной сволочи». Смерть хорошего человека — всегда плохо. Но в этот случай для советской агитации стал сущей находкой. Дело в том, что поляки по ночам разбрасывали с одиночных самолетов над нашей территорией листовки, в которых упирали на освобождение русского народа от большевиков. Давайте, мол, вставайте на борьбу с «красной заразой», а мы поможем. Не сказать, чтобы работало, но сплетни разные шли и это было неприятно. Председатель, на беду пшеков оказался Георгиевским кавалером, потерявшим ногу на штурме Перемышля в 1914 году и после излечения вернувшийся на малую родину. Там в условиях малой конкуренции, поскольку односельчане или воевали или вовсе были убиты, организовал крепкое хозяйство и стал кулаком. Бури Гражданской обошли затерянный в болотах уголок стороной, а когда пришла коллективизация, не дожидаясь пока их будут «организовывать», деревенская община на сходе быстренько оформила себя в колхоз и выбрала в председатели самого хозяйственного мужика. В уезде и в районе придираться не стали. Всего полтора десятка домов, подростки да дряхлые деды, один мужик, да и тот одноногий. Вот эту историю, без купюр, в советских газетах и напечатали, добавив, что председатель был, не человек, а сущее золото и план колхоз всегда выполнял, несмотря на малое количество рабочих рук. Но пришли непрошенные освободители и повесили. А еще ограбили и надругались. В общем, бандиты, в какой цвет их не крась, бандиты и есть.

В четверг первого июня столица Белоруссии была подвергнута бомбежке. К тому времени по другую сторону границы уже четыре дня держалась ясная погода. Эффект от тайных действий советских «метеобомбардировщиков» в первые дни войны прошел, аэродромы подсохли и поляки, собрав две сотни двух— и одномоторных бомбардировщиков, сопровождаемых шестьюдесятью архаичными истребителями, совершили налет. Советская ПВО, успокоенная бездействием польской авиации в первую неделю войны, его благополучно проморгала. Над линией границы налетчиков встретил лишь патруль из четырех И-163, патрулирующий воздух. Поскольку радиостанций на самолетах не оказалось, предупредить своих возможности не было и подмога взлетела лишь после приземления звена, сбившего всего двух бомбардировщиков в первой атаке и еще двух истребителей в последующей свалке. Не отличились оперативностью и посты ВНОС, и штабы. Пока докладывали друг другу, вплоть до командующего ВВС фронта, пока обратно приказы передавали, бомбардировщики были уже над городом и противодействовала им только зенитная артиллерия. На отходе поляков, подняв две истребительные авиадивизии, конечно, расчихвостили, но командующего ВВС фронта это не спасло. Вместо него был назначен из Москвы командарм Смушкевич, отличившийся на Халхин-Голе в прошлом году.