Звоночек 4

— Конечно, Анечка, проходи, — пригласил я мягко, сразу уходя от официоза. — Напугал я тебя? Ну, так ты сама виновата. Крепенько, признаюсь, меня зацепила. Ладно, давай к делам вернёмся. Что там смежники?

— По нулям, — ответила она коротко.

— Местечко Пенемюнде, остров Узедом. Ракетный исследовательский центр перенесён туда. Если у вас там есть кто-то поблизости, в чём я, откровенно говоря, сильно сомневаюсь, надо его «зачехлить», потому как в мои намерения входит напроситься в гости.

— Что значит «сильно сомневаюсь»? — с явной обидой от моей оценки, спросила товарищ резидент.

— Остров закрыт наглухо, всех местных гестапо и СД должны были как рентгеном «просветить», приезжие на контроле. К тому же, если б был там у вас кто, непременно увидел бы что-то или услышал. Ракеты, понимаешь?

— Резонно, — согласилась она, — но ты продолжай.

— Что продолжать? — удивился я искренне. — Сегодня настропалю Деканозова, чтоб организовал визит. Завтра-послезавтра слетаю и посмотрю сам всё своими глазами. Тогда и будем продолжать.

— А я не об этом, товарищ генерал-лейтенант, — усмехнулась разведчица. — Мне интересно, кто это нас обскакал? Как так получилось, что мы, работая в Берлине, ни сном, ни духом, все три конторы, а у вас в Москве наводка есть? По боевой химии — та же история.

Я ждал этого вопроса. Ещё раньше думал, как буду объяснять свою осведомлённость в немецких делах, решив, однако, что всё равно залезу всюду. Добыча здесь дороже издержек, а в Москве уж выкручусь как-нибудь. Но всё началось гораздо раньше.

— Гхм… Я не могу тебе этого сказать.

— Ты обещал… — вкрадчиво напомнила мне разведчица, опять превращаясь из кавторанга в предмет мужского вожделения.

— Даже у стен бывают уши! — попытался прикрыться я опасностью того, что в моей комнате пусть не РУ ВМФ, так кто-то из смежников или контрразведчиков установил микрофоны.

— Здесь чисто! — усмехнулась она в ответ. — Или ты думаешь, что я бы стала позволять тебе столько?

Вот же, даже не знаю как назвать! Она мне стала позволять?! Она себе стала позволять слишком много! Ну ладно, посмотрим, кто кого!

— Садись поближе, чтобы не орать, — поманил я её к себе на диван. — Бережёного Бог бережёт.

Аня на какой-то миг запнулась, видимо не ожидая от меня такого приглашения, но очень быстро приняла решение, неважно, правильное или нет, и ловко переместилась, присев рядом. Я не замедлил этим воспользоваться, приобняв кавторанга и резидента за талию (ну, почти), и ещё больше сократил дистанцию.

— Никто вас не обскакал. В Москве тоже не в курсе этого дела, — едва слышно зашептал я, порой задевая губами очаровательное ушко. — Знают только немцы, и то далеко не все. И я. Точнее, немцы, наверное, знают, а я предполагаю.

— Но, почему? — несколько отстранилась она, взглянув мне в глаза.

Ага! Бежишь! Не выйдет! Правильно говорят, что хорошо зафиксированная женщина в предварительных ласках не нуждается? Или я не альфа-самец?! С такими мыслями в голове я нахально протянул свободную левую руку и, обняв резидента ладонью вокруг затылка и шеи, с силой притянул к себе так, что наши лица оказались вплотную друг к другу. Аня, чтобы не завалиться на меня, вынужденно опёрлась руками на моё бедро. Я же, развивая успех своего наступления, перевёл правую руку из положения «чуть выше позволенного» в положение «много ниже», благо одна из её обтянутых юбкой округлостей поневоле оторвалась от поверхности дивана.

— Потому, дорогая, что это прозрение, дар предвидения… — чуть слышно выдохнул я.

— Этого не может быть… Ты меня обманываешь… — попыталась она слабо обозначить сопротивление, но сама же себя и остановила, не доведя дело до конца и достигнутое положение осталось неизменным.

— Не веришь? Поспорим? — улыбнулся я уверенно. — Давай так: я тебе рассказываю сейчас всё, что мне привиделось как есть. Завтра-послезавтра с Яковлевым и Чкаловым я лечу в Пенемюнде. После нашего возвращения ты их опрашиваешь. Если совпадёт — выполнишь моё желание. Не совпадёт — я твоё.

Ничего себе! Покраснела! Наверное, и мои, и свои желания живо себе представила.

— И когда я тебе докажу, что я прав, расскажу ещё кое-какие чрезвычайно важные для тебя прозрения… — слегка надавил я, склоняя чашу весов в свою пользу. — Но ты, при этом, будешь сама делиться со мной любой информацией и хранить наш секрет в тайне абсолютно от всех…

Ну как же тут перед таким предложением устоять то? Какая ж женщина, сплетница по природе, от страшных тайн откажется?

— Хорошо… — она не сдержалась и облизнула высохшие губы. — Говори.

— Местечко Пенемюнде, остров Узедом, ракетный полигон, — начал я, не забывая поглаживать жертву обеими руками, беря её уже не силой, а мягкой лаской. — Разделён на две части между министерством авиации и министерством вооружений. Птенцы Геринга создают или станут создавать там в ближайшем будущем, не позднее двух лет, крылатую ракету или самолёт-снаряд с пульсирующим воздушно-реактивным двигателем. Масса боеголовки около тонны, скорость полёта 600–800 километров в час, дальность около трёхсот километров. Фактически это торпеда, но не в воде, а в воздухе…

— Торпеды это по моей части… — тихо-тихо перебила меня она, переместив ладошку с бедра туда. ТУДА! Чёрт! Так не честно! Думай, думай голова о пингвинах в антарктиде! У них там яйца мёрзнут! Фух, хорошее дело — аутотренинг! Фиксирует мозг в сознании, несмотря на эрекцию…

— Разработкой крылатой ракеты занимается фирма «Физелер», — остановился я сам на половине рассказа вынужденно глубоко вдохнув. — На второй половине полигона строят или же будут строить в ближайшие годы баллистические ракеты. С такой же по весу боеголовкой и дальностью, с жидкостным реактивным двигателем. Она должна взлетать на огромную высоту и падать оттуда на цель на немыслимой скорости, подобно снаряду так, что сбить её не сможет ни зенитная артиллерия, ни истребители. Непосредственно руководит всеми работами по баллистической ракете некто Вернер фон Браун. Кажется — эсэсовец…

Ну всё, кажется все моральные преграды пали, вон как разошлась! Остались только физические в виде одежды, но хорош, хорош, всё…

— А теперь, товарищ капитан второго ранга, ступайте к себе, — стараясь говорить ровно и спокойно, отдал я приказ, обламывая и её, и, чего уж греха таить, себя тоже. — А то так мне в таком виде на люди не выйти, а с Деканозовым переговорить успеть надо.

Ох, какой разочарованный взгляд! Но ни слова против.

— Иди, иди Анюта, утро вечера мудренее, — встав сам, я помог собеседнице подняться с дивана и легонько подтолкнул её к двери.

В Пенемюнде я попал только через день. Наша «тётушка Ю», на которой пришлось лететь с немцами, выступившими резко против того, чтобы советский аэрофлотовский «АНТ» бороздил небо над сверхсекретным объектом, приземлилась на идеальной бетонной ВПП полигона около одиннадцати часов дня, поэтому времени на осмотр нам оставалось всего ничего, от силы часа четыре, поскольку надо было успеть до темноты вернуться в Берлин. Сразу же я записал в актив своей догадливости первый «плюс», поскольку встретил нас на аэродроме ни кто иной, Вернер фон Браун, правда, в гражданском костюме, но со значком НСДАП на лацкане пиджака. Он представился нам «техническим директором» всего полигона и предупредил, что будет нашим гидом, не испытывая от этого, судя по неприязни, прямо таки сочащейся в каждом слове по-немецки, никакого удовольствия.

Увы, практически ничего из того, о чём я поведал Анне, я больше не угадал, решив для себя, что это, во всех отношениях, к лучшему. Крылатых ракет, которых я ожидал, мы не увидели. Зато нашлись мишени с ПуВРД, предназначенные, по словам Брауна, для тренировки зенитных расчётов. Раз эта техника сугубо учебная, то и отказывать нам в её приобретении не было никаких причин. А нам плевать, как немцы собирались использовать беспилотные самолёты, главное — система управления, автопилот. И, конечно, двигатель «Аргус». Признаюсь, я рассчитывал разжиться здесь ещё массивными пороховыми ускорителями, коих у нас ещё не водилось, или, на худой конец, жидкотопливными, но увы, запуск мишеней происходил с помощью паровой катапульты. Это была, пожалуй, наименее интересная часть экскурсии.

Больше сюрпризов нас ждало на «баллистической» половине полигона. Здесь был выстроен целый завод, который, фактически, серийно собирал ракеты «А-5», поразившие Яковлева и Чкалова своими размерами. Наши «жидкотопливники» из РНИИ до сих пор баловались игрушками размером, пусть тяжёлый, но РС. А немецкая бандура имела калибр немногим меньше метра и длину, на глаз, восемь-девять! Я её даже за натуральную «ФАУ-2» принял поначалу, но потом, сопоставив свои впечатления с детскими воспоминаниями о музейных экспонатах, скорчил кислую мину и попросил показать «настоящую» большую ракету, а не эту мелочь. У фон Брауна, до которого дошёл не сразу смысл слов переводчика, натурально отвалилась челюсть. Не подумав, он ляпнул первое же, что пришло ему в голову, отрезав сам себе все пути к увёрткам и отступлению. Конечно, после вопроса: «откуда вы знаете?» трудно врать, что ракеты нет! Впрочем, ракеты действительно не было. Был громадный, по современным меркам, двигатель для неё, как раз смонтированный для очередных испытаний на стенд. Обходя установку я обратил внимание Яковлева и Чкалова, что топливо к камере сгорания подаётся большими центробежными насосами, в то время, как на ракетах используется обычно вытеснительная схема, с заполнением баков с топливом и окислителем нейтральным газом. После этого фон Браун, вот удивительно, взглянул на меня с интересом и… уважением. Сам рассказал, что эти насосы стационарные с внешним приводом, на ракете будут стоять другие, меньшего размера, но такие же производительные. Правда, на этом он поторопился нашу экскурсию закруглить, пришлось наудачу потребовать у него показать стенд с системой управления «большой ракетой». Удачно. Но это было последнее, что мы здесь разведали. Ну что ж, десяток-другой ракет А-5, запасные ЖРД для них, двигатель А-4 и система управления этой ракетой, и, конечно же, копии всей испытательной, измерительной, исследовательской аппаратуры, испытательных стендов (фактически, без производства ракет, Пенемюнде-2) которые старательно переписывал Яковлев, станут предметом торга.

Под липы, на Унтер ден Линден, мы вернулись к вечеру, почти к шести, когда солнце село уже наполовину. Я ушёл к себе готовиться к ужину и ждать. Часом позже, в посольской столовой я ничуть не удивился отсутствию Чкалова и Яковлева. Ну что ж, Анечка, проигрывать надо уметь. Очень я удачно оговорился о том, что «будет в течение ближайших лет», предпосылки все налицо. Хоть и сказал это лишь для того, чтоб напустить больше таинственности своему мистическому «предвидению».


Кавторанг Крюгер явилась ко мне только в девять часов вечера, когда я уж последнюю надежду потерял. Вошла тихо, спросила просто, потупив взгляд и признавая своё поражение в споре:

— Каким будет твоё желание?

— Это не сложно, — улыбнулся я. — Ты должна прийти ко мне в парадной форме. То бишь в вечернем платье, чулках, туфлях на высоком каблуке, а не в этой робе уборщицы, которая мне уже успела надоесть. Помада, причёска, в общем, сама лучше меня понимаешь.

— И всё? — стрельнула она глазами.

— А этого тебе мало? — задал я встречный вопрос.

— Хорошо, — усмехнулась Аня, исчезнув за дверью.

Спустя ещё час я, решив что лопухнулся и хитрая разведчица воспользовалась тем, что я не обозначил сроки и назло придёт только проводить меня перед отъездом, честно выполнив, при этом, моё желание, я стал уже расстёгивать китель, готовясь отойти ко сну. Но тут я услышал тихое «цоконье копыт» в коридоре и, передумав, сам открыл дверь. Аня, с в длинном сером пальто, скользнула, не задерживаясь, внутрь мимо меня.

— Что? — отозвалась она в ответ на мой вопросительный взгляд и отвернулась к зеркалу, стала надевать извлечённые из сумочки серёжки. — Не могу же я конспирацию нарушать и ходить по посольству вот так! — с этими словами она ловко избавилась от верхней одежды и, отбросив её в сторону, предстала предо мной во всей красе.

В этот момент я испытал смешанные чувства. Да, удивительно, что могут сделать несколько заколок и ловкость рук… Да, «боевая раскраска» хоть куда, брови, ресницы подкрашены, лёгкие, мерцающие мелкими блёстками голубые тени создают иллюзию, будто глаза больше, чем на самом деле, ярко-алая, дающая фору в сто очков всем кумачовым знамёнам вместе взятым, помада. Да, серьги с тремя бриллиантами каждая, тонкая золотая цепь с таким же кулоном на груди, на руках и пальчиках совсем не дешёвые перстни и браслеты. Да, красивое вечернее платье синего бархата, идеально сидящее, с украшением в виде гирлянды из множества мелких роз от правого плеча к левому бедру, собранных из ткани более светлого, нежно-голубого цвета. Но, чёрт возьми, какого ж рожна оно глухое? С длинными рукавами, узкими у предплечий и свободными выше локтя? Не то что декольте, даже намёка на вырез нет! Горизонтальная линия от плеч! Ох, Анечка, и зачем тебе туфли на высоком каблуке вкупе с чулками, если подол не просто в пол, а этот самый пол подметает? Как мне, старому кобелю, оценить красоту твоих стройных ног? Паранджа… Но чертовски красивая…

— Ну, угодила я тебе? Выполнила твоё желание? — настойчиво потребовала ответа Анна, вертясь передо мной, поворачиваясь то одним боком, то другим. Я промедлил с реакцией, разрываясь между восхищением и разочарованием, чем навлёк на свою голову новую порцию вопросов, на этот раз требующих ещё более однозначного ответа:

— Что молчишь? Или я некрасивая и тебе не нравлюсь?

Вот засада! Да конечно нравишься! Только это немного не то, на что я рассчитывал! А на что ты, старый извращенец, собственно, рассчитывал? На топик с миниюбкой? Или, может, на бикини какое-нибудь? Я не на шутку разозлился сам на себя, а пострадала, оказавшись не в том месте и не в то время, Анна. Вот так вот всегда случается, когда напортачив чего-нибудь внутри мы переносим негативные эмоции вовне.

— Видишь ли, условием было вечернее платье, чулки, каблуки, ну и прочее, о чём я говорил, — ответил я. — Хотелось бы убедиться, что дело обстоит именно так.

Анна, натурально, зависла, глядя на меня непонимающим взглядом.

— Вот, смотри, — совершенно растерянным голосом ответила она спустя минуту, чуточку приподняв подол и показав ноги по щиколотку.

— Анна, платье, чулки, каблуки, — повторил я ещё раз раздельно и с нажимом.

Вы когда-нибудь видели, как ярко-голубые глаза в одну секунду меняют свой цвет на свинцово-серый? Не дай Бог! Никогда! А Немезиду? Вот-вот!

— Совсем сдурел?! Ты хочешь чтобы Я?!! Да я на тебя самому наркому!!! — взбесившись, тихо, но яростно прорычала она.

— Ты проиграла спор, — развёл я руками, — но можешь уйти отсюда прямо сейчас. Шампанского на посошок? — предложив это, налил в заранее подготовленный бокал из бутылки, спрятанной за подлокотником дивана в ведре со льдом.

— Но ты мне тогда ничего не скажешь? Правильно я понимаю?! — не утруждая себя дать мне хоть какой-то шанс ответить, с пулемётной скоростью стала она задавать вопросы. — Хорошо! Я разденусь! Я же шлюха, да?! Хочешь, чтобы телом расплачивалась?!! Пожалуйста!!! В конце концов, это же я у тебя тогда просила одну ночь?!! — говоря это она судорожно пыталась справиться с пуговицами на рукавах и, повернувшись спиной, прямо-таки приказала. — Расстегни платье!

— Сколько лет прошло, Ань? — подойдя, я обнял её сзади рукой и, пронеся вокруг, подал бокал. — Шесть? А мы с тобой всё ещё играем в дурацкие игры, кто кого соблазнит. Помнишь ту зиму на Дунае? Знаешь, ловлю себя на мысли, что редко бывал так счастлив как в тот момент, когда ты согласилась на моё предложение.

Она взяла шампанское и, также как и я, мягко, с лёгким налётом грусти, сказала.

— Я тоже тогда была счастлива. Вернее, стала счастливой. До встречи с тобой я мечтала истреблять, сгорая от безысходной ненависти, а после — защищать, как ты защитил меня, вытащив из пропасти. Чего я совершенно не заслуживала. Просто так. Потому, что я русская. Не Крюгер и не Мессер, пропади они пропадом, а Лапшина. Не было ничего в душе, выжженная пустыня, но вдруг оказалось, что у меня есть ты, есть семья, большая, сто пятьдесят миллионов, пусть и далеко…



Я узнал, что у меня
Есть огромная семья
И тропинка и лесок
В поле каждый колосок
Речка, небо голубое
Это все мое родное
Это Родина моя,
Всех люблю на свете я!



Продекламировал я бессмертное четверостишье.

— Да. И я к ним обязательно вернусь… Спасибо тебе, родной, — развернувшись, Анна положила мне голову на грудь. — И буду ходить в форме. С орденами. Их у меня много. Спасибо тебе и за это…

— Слишком много благодарности, — улыбнулся я в ответ. — Ордена, уверен, целиком твоя заслуга. Тебе хоть Героя-то дали за то дело с Ежовым?

— И Героя, и много ещё чего потом, когда мы здесь, благодаря тебе, рыбалку устроили…

— Не понял?

— Ну как же! Конечно, ОГВ, но с тебя же пошло дело и мы можем его обсуждать?

— Ты о чём? — спросил я, искренне не понимая.

— Кожанов, ещё когда был наркомом, вызывал меня в Москву осенью 36-го, я и была простым оперативником тогда. Через меня информацию в резидентуру передал, никому не доверяя. Так и сказал, что вопрос этот поднят тобой — значит крайне важный. Приказал отслеживать всё, что связано с явлениями радиоактивности и исследовательскими работами в этом направлении. И представляешь, почти сразу же у меня первый успех! Гитлер сам знаешь, какой кавардак в Германии устроил. Гонения на евреев, запрет всех партий, кроме нацисткой. Лизе Мейтнер, еврейке, пообещала создать любые условия для работы в СССР и абсолютную безопасность. Поначалу не верила, но на пробу, получив наш паспорт, выехать в Союз согласилась. С условием, что если ей не понравится, вольна выбрать любую страну мира. Её, между прочим, сам товарищ Сталин в Кремле принимал. Сразу, как только самолёт в Москве приземлился! Мне за операцию — орден. А потом пошло-поехало. Со смежниками соревновались, кто больше учёных вывезет. И не только по исследованиям радиоактивности, но и по другим направлениям. С евреями и полукровками было просто, особенно после «Хрустальной ночи». С немцами сложнее, но не слишком. Кто евреев укрывал, кто коммунистам сочувствовал в прошлом, кто нацистов не жаловал в настоящем. А кто и вовсе ни в чём таком замечен не был, но правдоподобные «доказательства» состряпать — плёвое для нас дело. Вот и посыпались ордена и звания водопадом. Осенью 36-го я лейтенантом была, а сейчас капитан второго ранга и резидент. Награды на груди не помещаются. И всё благодаря тебе.

— И что, у вас тут в Берлине резиденты и оперативники между собой вот так эту тему ОГВ свободно обсуждают? — оторопел я.

— С чего ты взял? У меня только заместитель в курсе. Лично тоже работать приходится. Но сейчас уже мало. Всех, кого можно, выловили. А остальные оперативники, если нужда возникает, привлекаются в тёмную. Что касается смежников, то мы, моряки, по рыбной ловле чемпионы.

— Понятно… — в раздумье потёр я подбородок. — Знаешь, хотел тебе сказать кое-что, что всё равно скоро в Москве скажу, но кажется мне, что тебе пора возвращаться. Боюсь я за тебя. Не могу объяснить почему, но боюсь. Не обижайся, но к наркому ВМФ пойду просить тебя отозвать.

— Ну уж нет! — ткнула Аня меня пальцем в грудь. — Говори, раз обещал! Я и раздеться могу, если хочешь! Проспорила всё же. Ты меня и не в таких ракурсах видел!