Звоночек 4

— Не надо! Так скажу! Но костьми лягу, чтоб тебя эвакуировали. Тем более, что после себя оставляю переполох, — пресёк я поползновения. — В ближайшие два месяца немцы захватят Данию, Норвегию, Голландию, Бельгию и Францию. Наши посольства везде, сама понимаешь, будут закрыты. Тебе надо заблаговременно позаботиться, чтобы «те» резиденты передали тебе контакты, прежде, чем их скоропостижно вышибут с территории Рейха. Своему преемнику доброе дело сделаешь. И на заместителя, кстати, тоже не рассчитывай. Вместе в Союз поедете.

— Это всё из-за, надеюсь, не из-за того, что была с тобой слишком откровенной?

— Это всё из-за тебя, — обняв, привлёк я Аню к себе, — Ты мне дорога и я беспокоюсь.

И ведь я ни чуточки не врал! Или у меня и правда какое-то предчувствие? Не знаю, но зудит, не отвертеться.

— Ладно, Анюта, давай прощаться. Задерживаться тебе нельзя. И так, наверное, Судоплатов рапорты строчит, что ты меня по вечерам навещаешь.

Поставив бокал и подобрав пальто с сумочкой, товарищ кавторанг оделась и, уже в дверях, как мне показалось, полувопросительно, сказала:

— Увидимся в Москве.

Четыре недели жизни в бешеном темпе, включая и подготовительную, позади. Я за это время, кажется, даже похудел килограмм на пять. И нога, хоть почти зажила, стала побаливать. Но съездили не зря, программу выполнили на все сто и даже больше. Присмотрели «товара» на обмен наших ресурсных поставок аж на 530 миллионов. Что-то придётся резать. Мы уж и так между собой старались ужаться как могли. Танкисты, к примеру, отказались от САУ, оставив в заказе только по паре танков, Штугов и гусеничных БТР. И всё равно перебор оставался. Пусть уж наверху, в Совнаркоме решают, что нам абсолютно необходимо, а что не очень. Единственное, что я мог сделать — предложить товарищам из Внешторга в будущем, при подписании контрактов, прописать в них чёткий график поставок и драконовские штрафные санкции за его нарушение. Немцы, помнится, в «эталонном мире» были не слишком обязательны, так пусть за это маркой расплачиваются. Глядишь, и впихнём наши хотелки в искомые полмиллиарда.

В субботу 22 марта наша делегация выехала из Берлина в Штеттин. В Генерал-губернаторстве случились подряд две диверсии на железной дороге и Панкратов, головой отвечавший за нашу безопасность, наотрез отказался рисковать. 23 числа мы взошли на борт советского парохода, оказавшись так на территории СССР значительно быстрее, чем изначально рассчитывали. К вечеру понедельника 24-го пришли в Таллин и тут же пересели в поезд до Москвы. Ночь и полдня в пути и мы на месте. Ну, Москва-столица, встречай! Хорошо бы — не звиздюлями!





Эпизод 6




Посольский литерный поезд медленно подошёл к перрону самого маленького из московских вокзалов — Рижского. Встречали нас здесь тоже «на всю катушку», но совсем не так, как в Берлине. Платформа, здание вокзала и площадь перед ним были очищены от посторонних и оцеплены бойцами НКВД. Внутри были лишь представители служб и наркоматов, да машины с водителями. Выходящих из вагонов членов комиссии тут же расхватывали, растаскивали по авто и увозили, наверное, каждого в свою контору — отчитываться.

Что касается меня, то вопреки установленному здесь и сейчас порядку, меня поджидали вовсе не армейцы из ГАБТУ по моей «малой» специализации и не посланцы Совнаркома. Для генерал-полковника Любимова был подготовлен «Тур» с бойцами НКВД, которых правильнее было бы назвать конвоем. Чего-то такого я, в принципе, ожидал, встревая в Германии в такие дела, о которых никто и помыслить у нас не мог, знал, что придётся как то оправдываться, поэтому трепыхаться и вибрировать раньше времени не стал, спокойно сел в машину и меня повезли.

Приехали в Кремль, что было далеко не самым худшим из возможных вариантов, довели до приёмной, в которой восседал Поскрёбышев.

— Здравия желаю, товарищ генерал-полковник, — почти бесцветным голосом, лишь с какой-то ноткой сожаления, поприветствовал он меня. — Проходите. Товарищ Сталин ждёт вас.

Ну что ж, пройдём. На пороге, несмотря на то, что думал будто готов ко всему, я запнулся, остановившись на секунду, решая, всё же войти внутрь или лучше вернуться, но, совладав с собой сделал ещё шаг вперёд и тихо притворил за собой дверь. Таким я Сталина ещё никогда не видел. При любых обстоятельствах, что бы не творилось вокруг, он всегда выглядел энергичным, крепким мужиком, причём энергия его была «потенциальной», она не выражалась в гиперподвижности или говорливости, нет, энергия была ВНУТРИ. Как в пышущей жаром печи с бушующем внутри, невидимым постороннему наблюдателю пламенем. Сейчас же, придвинув стул к окну, подперев щёку неказистой левой рукой, глядя на улицу, сидел и курил папиросу безмерно усталый старик. Когда я оказался в кабинете он даже не повернулся ко мне, не отреагировал никак, лишь рука чуть дёрнулась, отчего давно не стряхиваемый пепел посыпался на пол, открывая тлеющий уголёк.

— Здравствуйте, товарищ Сталин, — обозначил я своё появление и, обеспокоенный отсутствием реакции, поинтересовался. — Вы себя хорошо чувствуете?

Иосиф Виссарионович не спеша потушил в стоящей перед ним пепельнице папиросу и повернул ко мне голову так, что его левая рука легла на подоконник, безвольно свесив с неё кисть. Будто она вовсе и не была только что опорой, а совсем наоборот.

— Хорошо ли я себя чувствую? Плохо, плохо, товарищ Любимов, — тихо отозвался Сталин. — Я чувствую себя как человек, который не доживёт до коммунизма. Как человек, проживший жизнь в пустую. Знающий, что его дети и внуки тоже коммунизма не увидят потому, что не хотят его видеть. Не хотят его строить. Не хотят следовать принципам Маркса и Энгельса, принципам нашего дорогого товарища Ленина. Им не нужны идеалы борцов, совершивших Октябрьскую революцию. Как такое могло случиться, товарищ Любимов? Как вы, наше молодое поколение, выросли такими далёкими от нас? Почему сын говорит отцу, что духовная потребность в труде — это сказки тех, кто никогда не работал? Что неравный брак, когда жена полностью зависит от мужа, на самом деле равный, если он по обоюдной любви? Разве Энгельс не писал, что это вовсе не любовь, а скрытая проституция, характерная для буржуазного общества? И любые шаги, направленные на его же благо, на воспитание в нём настоящего коммуниста, воспринимает в штыки, заявляя, что сам разберётся, как ему жить! Эх, Яшка…

— Так, товарищ Сталин, — уловив, как мне казалось, настроение вождя, сказал я решительно и, взяв первый попавшийся стул, уселся напротив так, что нас разделяло не более метра. — проблема, вижу, большая и без политра, образно выражаясь, её не решить. Давайте лучше по порядку, разделим её на маленькие и попробуем с ними справиться. Вы сожалеете, что не доживёте до коммунизма? И поэтому считаете, что прожили жизнь впустую? Но тут не о чем жалеть! Посмотрите вокруг! Разве не вашими усилиями создан Советский Союз? Разве это не вы, тем самым, проложили дорогу, ведущую прямиком к коммунизму?

— Вы или сами пытаетесь под дурачка играть, или меня за дурака держите! — резко ответил Иосиф Виссарионович, в одно мгновение преобразившись в себя прежнего, в ВОЖДЯ. Он энергично встал на ноги и прошёл к столу, взял на нём какие-то бумаги и, вернувшись ко мне, сунул в руки.

— Это ваша работа?

Опа! «Один день в коммунизме. С.П.Любимов.» на обложке брошюры, изданной полностью на газетной бумаге с листами, соединёнными, по-тетрадному, скрепками.

— Я в этом не уверен, товарищ Сталин, — ответил я, выигрывая время на «прокачку» ситуации. — Я писал сказку для детей с таким названием, но последний раз, когда её видел, это была именно рукопись. Причём, в единственном экземпляре и моим почерком. За содержание этой брошюры я отвечать не могу.

— Хитрите? — прищурился предсовнаркома и один из двух «первых среди равных» большевиков. — Конечно, формально, вас нельзя упрекнуть, что вы, в тайне от партии, распространили эту подрывную литературу! Вы же, конечно, не могли предполагать, что заинтересованные вами дети, которых вы, пользуясь их наивностью, беспринципно использовали, расскажут о вашем опусе родителям? Что выстроится очередь из желающих почитать, что там понаписал «Сам Любимов»? Что найдутся умники в заводской газете ЗИЛа, которые додумаются решить этот вопрос, издав вашу писанину тиражом, достаточным, чтобы хватило на весь коллектив завода? И, само собой, съезд партии, накануне которого вы всё это затеяли, здесь совершенно не при чём! Да, вы не распространяли. Но вы написали! У нас имеется тот самый, рукописный оригинал. Я, признаюсь, не поверил, когда мне доложили. Думал, что вы на это не способны, что это идеологическая диверсия. Но нет. Брошюра соответствует оригиналу с точностью до каждой запятой.

— Раз так, то не имеет смысла отпираться и оправдываться, что я и не думал распространять этот рассказ, не строил тех хитрых планов, о которых вы говорите. Вы ведь всё равно мне не поверите? Но да, написал действительно я. А в чём, собственно, проблема? Это же совершенно безобидная сказка?

— Проблема в том, товарищ Любимов, — ледяным тоном, стоя надо мной и глядя сверху вниз, ответил Сталин, — что ваша сказка вовсе не безобидна! Она уже расколола партию! И, к моему огромному удивлению и сожалению, истинные последователи учения Маркса, Энгельса, Ленина оказались на съезде в абсолютном меньшинстве. Это фактически означает, что ВКП(б), партия большевиков, разложилась и её здоровое ядро или уже, или в ближайшее время будет отстранено от власти! Отстранено отравленными мещанством и мелкобуржуазностью элементами, которых, к великому сожалению, выдвинул депутатами наш советский народ.

Я молчал, выжидая, что последует дальше, поскольку просто не знал, что ответить. Понимал, что свалилась беда, но совершенно не представлял, как с ней бороться. Не знаю, как поступил бы, если б Сталин, отойдя от меня к столу, чтоб прикурить очередную папиросу, не предложил:

— Да, вы сделали очень много для индустриализации, для укрепления обороны Советского Союза, ваши заслуги нельзя отрицать и игнорировать. В последнем порученном вам деле вы привезли из Германии много больше, нежели то, на что мы могли рассчитывать, однозначно больше, чем смог бы кто-либо другой, — от этих слов у меня глаза бы полезли на лоб, если б я не был занят другими мыслями, но Сталин УЖЕ всё знал к нашему приезду! — Вы необычайно ценный человек для Советского Союза. Со стороны партии большевиков было бы величайшей неблагодарностью и подлостью устроить вам какую-либо авиакатастрофу. На это мы пойти не можем. Однако ваша «теоретическая» деятельность, бывшая в прошлом спорной с точки зрения марксизма, но, тем не менее, полезной и приносящей хорошие практические результаты, вышла за любые позволительные рамки! С ней большевики мириться не могут! Я предлагаю вам выход, который вы сами же мне и подсказали. Вы заявляете на съезде, который мы по вашей милости никак не можем закрыть, что не имеете к написанию брошюры «Один день в коммунизме» никакого отношения. Что это происки наших врагов!

Знаю, что мозгами хомо-сапиенс, равно как и прочие виды живых существ, ничего не чувствует, черепную коробку можно под местной анастезией вскрыть и в содержимом ковыряться, пациент при этом будет в сознании. Но в тот момент я натурально ощутил, что между извилинами у меня заискрило!

— Это каких врагов? — спросил я, вставая и с трудом себя сдерживая.

— Какая разница? Взять хоть Лидию Гриневецкую, певичку, которую вы, товарищ генерал-полковник, приживалкой приютили, а адмирал Кузнецов отбил и в Мурманск на гастроли увёз. Отец — бывший белогвардеец. Муж покойный — бывший польский офицер. Враг, без сомнений. Пробы негде ставить. Тем более, что это именно она распространять писульку вашу начала.

— Вот значит как? — зашептал я, сперва всё ещё сдерживая рвущееся наружу бешенство, — Стало быть, генерал-полковника Любимова грохнуть — это для настоящих большевиков подлость? — тут самообладание окончательно оставило меня и я заорал в голос. — А ни в чём невиновную женщину под расстрел подвести — это нормально?! Её ж нельзя в живых оставлять, чтоб не проболталась! Это хороший выход?!! Это по-большевистски?!! И ради чего?!! Ради того, чтоб ваш президиум, сношай его всем съездом, душевного равновесия не потерял?!! Да идите вы прямым партийным курсом через Марксово дупло на тот член, которым Энгельс думал, когда о бабах писал!!! Предупреждаю, один косой взгляд в мою сторону, в сторону моих близких, как бы далеко они от меня ни были — все мавзолеем накроетесь!!!

Не знаю, когда Иосиф Виссарионович в последний раз слышал в свой адрес что-либо подобное. Отвык, наверное, совсем. Иначе бы не рухнул на стул и не потерял из-за отвисшей челюсти зажатую до того зубами папиросу. Впрочем, в себя он пришёл быстро. Догоревшая до пальцев спичка помогла. Сталин, не сдерживаясь, чертыхнулся по-своему, но больше ничего не сказал, бросив на стол остатки дерева и уперевшись мне в глаза своим пронзительным «тигриным» взглядом. Чтобы о нём там не говорили много позже, в конце двадцатого века, индивидуумы, совершенно не заслуживающие моего доверия, будто он диктатор, кровавый маньяк, свирепый людоед и прочая, прочая, но сейчас мне было совсем не страшно. Наоборот — страшно было ему. И я это видел, чувствовал. Но не ощущал, при этом, ни капли морального превосходства, как должно было бы быть. Напротив, на меня навалилась вся накопленная за последний месяц усталость, почувствовавшая слабину после гигантского душевного сверхусилия в поединке воли.

— Слушай, и тебе, и мне есть, что терять, — сказал я, остывая, и сел на стул, придвинувшись поближе к длинному столу. — Самое глупое во всём этом то, что терять будем, если сцепимся, одно и то же. Давайте уж, товарищ Сталин, если возникла проблема, попытаемся определить и сблизить наши позиции, попытаемся решить её сообща, — совладав с собой, я вспомнил о субординации. — Но без человеческих жертв! Если дело в идеях и теориях, так давайте за эти рамки и не будем выходить. А то, боюсь, ещё одной революции и гражданской войны, да ещё в ходе войны мировой, Россия не переживёт. И мы вместе с ней.


Планку я задрал высоко. Но Сталин сам же и проболтался о том, кого не делегаты съезда партии, как было раньше, а народные депутаты, в том числе и беспартийные, в случае чего, поддержат. А за ними и весь народ, который их выдвинул. Мне есть, чем давить, поскольку просто так, незаметно и безболезненно, избавиться от товарища Любимова большевики не могут. Разговоры пойдут, да и как от последователей избавиться, которые все его антимарксисткие лозунги как знамя поднимут? Это живой Любимов может как то всё устаканить, а вот мёртвый — станет символом, который можно как угодно использовать. Но и мне тоже без «сталинской команды» никак! Отправь я её «на пенсию» — самому всё взвалить на себя придётся! Муравей, конечно, может поднять больше собственного веса, но слона не утащит! Тут у меня ни малейших иллюзий не возникало. Не говоря уж о том, чтоб устраивать свару в стране из-за какой-то детской сказки накануне очередного всеевропейского вторжения!

— Раз дело в рассказе «Один день в коммунизме», то давайте его и разберём. Что конкретно в нём партию не устраивает, — предложил я. — А не будем чохом всё в одну кучу сваливать и говорить, что с этим жить на одной планете нельзя. Может, тогда сообразим, что мне сказать съезду, чтоб народ и партию успокоить и направить все усилия в позитивное русло.

— Хорошо, товарищ Любимов, давайте, — принял вызов Сталин.

И понеслась! Он меня цитатами из Маркса и Энгельса, а я его всеми подряд сказками. Он мне о социалистической революции, а я ему о неолитической и промышленной. Он мне о народной демократии, а я ему о доминантных самцах в стаде полуобезьян. Он мне о воспитании коммунистического человека, а я ему о неандертальцах и кроманьонцах. И опять он мне о марксизме, а я ему об алхимии и атомной физике.

В общем — поговорили. Бумаги извели кучу, мою речь на съезде составляя. Поскрёбышев замучился Сталину чай, а мне крепкий кофе заваривать. Все баранки в Кремле, подозреваю, подъели и за табаком пришлось посылать. А уж названия книг, которые мы то и дело требовали нам доставить, заставили изумиться даже Власика. Расползлись в третьем часу ночи. Устали так, что домой никто из нас не поехал. Сталин у себя в кабинете ночевал, а я в том, в котором до отъезда комиссии работал. В восемь утра меня Власик снова поднял и после мыльно-рыльных процедур, благо командировочный чемодан был при мне, и скорого завтрака, снова мы с Иосифом Виссарионовичем сошлись. Время поджимало, надо было ехать выступать, но и в машине мы всё ещё «согласовывали позиции», хоть до Дома Союзов и было три минуты езды…





Эпизод 7




В Колонный зал мы, рука об руку, вошли с «тыла», со стороны «партера». Работа съезда сегодня только-только началась, видимо Киров, стоящий в президиуме, её и открыл, но гвалт уже стоял такой, что нас со Сталиным, идущих по центральному проходу, заметили не сразу. Сергей Миронович тоже сфокусировал на нас свой взгляд, когда мы успели дойти до середины. Помедлил, присматриваясь, обменялся с ближайшим соратником кивками и, громко постучав пролетарской дланью по столешнице, призвал к порядку, объявив:

— Тихо! Тихо, товарищи!! Слово будет иметь товарищ Любимов!!! — и уже тише. — В виде исключения для прояснения позиции.

Ну да, пусть и коряво, но смысл понятен. Депутатом я не являюсь и припёрся сюда, чтобы объяснять. Чего не понятного? Первые ряды, до заявления Кирова оравшие в голос, у кого глотка лужёней, заткнулись и к президиуму мы с Иосифом Виссарионовичем, провожаемые пристальными взглядами, подошли вместе. Товарищи в нём, члены ЦК ВКП(б), члены Совнаркома, поначалу с явной тревогой смотревшие в мою сторону, видя шествующего с уверенным напоказ видом Сталина, приободрились. Я заметил даже адресованные мне злорадные усмешки. Это тебе, Любимов, не втихаря подмётные грамоты калякать! Товарищ Сталин крут, враз в стойло поставит! На сцене мы разошлись. Иосиф Виссарионович сел в президиум на одно из двух центральных мест, а я двинулся к трибуне.

— Приветствую участников Первого съезда народных депутатов Советского Союза! Здравствуйте товарищи! — начал я громко, чётко и уверенно, будто командир перед строем, но тут же подпустил в голос смешинку. — Вижу, тут у вас Вавилонское столпотворение из-за меня? Не хотел, честно. Но, раз уж моя легкомысленная детская сказка так широко в народе разошлась и отозвалась в сердцах, наверное, надо объясниться. Сказка, как говорит народная мудрость, ложь, да в ней намёк. Поэтому постараюсь на возникшие вопросы ответить…

Зал, как по мановению волшебной палочки, взорвался. В общем рёве трудно было различить отдельные слова и мне пришлось довольно долго дубасить по трибуне, прежде чем «прибой» немного потерял свою силу и я смог его перекрыть голосом.

— Тихо! Тихо, товарищи!! С места кричать не надо!!! Я дам ответ на все вопросы! Но задавать их ни к чему! Их уже задал предсовнаркома товарищ Сталин! Если кто-то не доверяет товарищу Сталину, считает, что он некомпетентен и глуп, может подойти и позже задать мне вопрос в частном порядке! Но я уверен, что таковых товарищей не найдётся…

Это я удачно придумал. Надеюсь, этим выступлением отделаюсь и терзать меня больше не будут. А между собой, в безопасных рамках — пусть спорят. В споре, говорят, рождается истина. Правда, если споришь с глупцом — рождается истинная глупость.

— Чтобы было понятнее всего, лучше объяснять на примерах, поэтому начну я издалека. С алхимии. Все знают, что была в средневековье такая наука? Отлично! Уровень образования в СССР растёт, мы вправе этим гордиться! Итак, алхимики считали, что из некоего философского камня, путём каких-либо манипуляций, можно получить золото. Они так и сяк пробовали, искали этот камень, ставили опыты, накапливали знания о взаимодействии элементов и, в конце концов, породили химиков, которые высмеяли своих предшественников, обозвав алхимию лженаукой. Химики всё больше углубляли свои исследования, проникая в природу взаимодействия веществ, пока не раскрыли тайны атома, включающего протонно-нейтронное ядро и связанные с ним электроны, породив новую науку — ядерную или атомную физику. И что же мы знаем теперь? Звезда по имени Солнце, согревающая нашу планету, каждое мгновение превращает в своём чреве миллионы тонн легчайшего газа водорода в чуть более тяжёлый гелий, выделяя при этом энергию, без которой мы не могли бы существовать. Ядра элемента водорода сливаются в ядро другого элемента — гелия. Но если из водорода природа, путём атомных превращений, может получиться гелий, то и человек тем же путём может получить золото путём синтеза ядер более лёгких элементов, либо, напротив, путём деления ядер тяжёлых элементов. Что же выходит? Алхимики были правы? Но как они могли это знать, не имея представления об атомной физике и каких-либо практических подтверждений? Что это было? Да, Фомы неверующие могут сказать, что всего лишь эксплуатация жадности человеческой… Но эта, так называемая, теория не объясняет пути алхимиков, именно пути превращения одного элемента в другой, а не какого-либо иного, какой мы знаем в традиционной химии. Сейчас мы можем смело утверждать, что это было гениальное прозрение, которое жило, благодаря вере в него. Можем ли мы с вами вынести из этой истории нечто для себя поучительное? Безусловно! Взглянем на коммунизм, не как общественный строй, а как на науку? Есть что-то общее с алхимией? Конечно! Рецептов, как построить коммунистическое общество, равно как и в прошлом рецептов, как из философского камня получить золото, не имеет никто! Имеем ли в наличии гениальное прозрение? Да, благодаря Марксу и Энгельсу! Имеем ли мы веру в него? Безусловно! Пусть они в своих теоретических изысканиях, оставаясь в рамках строгого материализма, что-то упустили из виду или даже вовсе не предполагали истинной сути вещей — это не важно, — тут и в президиуме и в зале послышался недовольный ропот, но я не смутился. — Но ведь и средневековые алхимики утверждали, что, цитирую: «Как все вещи вышли из Одного, вследствие размышления Одного, так все было рождено из этой единственной вещи». Но, тем не менее, водород на солнце превращается в гелий. И плевать ему, водороду, что там думали алхимики. И коммунизму тоже плевать, как обосновывали свою теорию Маркс с Энгельсом, он придёт в своё время, как пришла атомная физика. Истина, в конце концов, восторжествует. Да, мы, как первопроходцы, строя новое общество, можем даже споткнуться, можем тыкаться в тупики, подвергнуться насмешкам буржуазных «химиков», но человечество всё равно в итоге к коммунизму придёт! Это неизбежно!

Ну, слава Богу, можно горло промочить, пока стенографистки фиксируют «бурные и продолжительные аплодисменты».

— Итак, товарищи, в неизбежности коммунизма ни у кого сомнений нет, — улыбнулся я, дождавшись, пока самые настырные не отбили себе ладони. — Но подходя к нему как к науке следует применять научные методы. В первую очередь — подвергать сомнению. В том числе Маркса и Энгельса, — опять поднялся ропот, но на этот раз пожиже и стих сам собой ещё до того, как я сказал следующие слова. — Ведь мы с вами не хотим описывать явления в атомной физике словами «как все вещи вышли из Одного…»? Надо, отталкиваясь от фундамента, двигаться вверх, возводя прекрасный храм науки о коммунизме, а не ползать по земле, превратив этот фундамент в догму! Только анализ, преумножение знаний, приведёт нас к конечной победе, а не бестолковое и бездумное заучивание цитат классиков! Именно для этого наш советский народ освободил партийные органы от хозяйственной деятельности, предоставив им возможность развивать теорию марксизма. Но что же мы видим? С момента принятия конституции 1936 года прошло более трёх лет, а воз и ныне там. Ну, раз освобождённые для теории большевики не чешутся, значит товарищ Любимов будет писать детские сказки и нечего ему за это пенять! Поправлять — пожалуйста! Критика вещь необходимая. Но ставить в вину сам факт, что за дело взялся — неправильно. Поскольку, давая вам, товарищи, объект для критики, я тем самым побуждаю вас к действию! Каков наш большевистский принцип? Не согласен — критикуй! Критикуешь — предлагай! Предлагаешь — делай! Делаешь — отвечай! И ни как иначе! Я вам, черти, в болоте протухнуть не дам! Не нравится по-моему? Делайте по-своему и отвечайте за это! А я сейчас за себя отвечу, поскольку мы переходим к разбору той самой детской сказки…

Я снова сделал паузу, чтобы попить, но на этот раз зал ждал моих слов в гробовой тишине.

— Товарищ Сталин не задавал мне такого вопроса, но, наверное, всех в этом зале интересует, далеко ли нам до коммунизма? Чтобы ответить на него, надо вновь обратиться к историческим примерам. Спроси я вас о революциях, вы мне их, без сомнения назовёте. Но какая из них важнейшая? Какая революция проложила дорогу к коммунизму? Октябрьская? Нет! Промышленная! Да, именно изобретение машин, переход от ручного труда к механизированному, как абсолютно верно в своих трудах отмечали Маркс и Энгельс, повлёк в человеческом обществе социальные изменения, переход к капитализму и коммунизму. Но не было ли в человеческой истории революции, сопоставимой по своему значению и последствиям с промышленной? Да, такая революция была! Поскольку это было очень давно, много тысячелетий назад, сейчас о ней никто не вспоминает, продолжая, тем не менее, пользоваться её плодами. Эту революцию я называю революцией нового каменного века, революцией неолитической. Что же тогда произошло? Тогда произошёл переход от охоты и собирательства сначала к животноводству, а впоследствии и к сельскому хозяйству. Человек научился приручать и одомашнивать животных, культивировать растения, подобно тому, как относительно недавно человек научился строить и использовать машины. А теперь давайте вспомним, что Российскую империю и даже Советский Союз в двадцатых годах ещё называли аграрной страной. Промышленная революция в СССР — это индустриализация, произошедшая, и всё ещё идущая, прямо у нас на глазах! Представляете себе историческую дистанцию, отделяющую человеческое стадо, ради забавы не убившее, а оставившее при себе даже не телёнка, а волчонка, который вырос и стал помогать в охоте, и Российскую империю царя Николая второго? Вот такая же историческая дистанция отделяет нас от коммунизма. Так что можете смело плюнуть в рожу тому, кто скажет, что коммунизм наступит через двадцать лет! Это просто очень недалёкий человек, совершенно не отдающий себе отчёта в масштабе задачи.

Я снова прервался. Зал молчал, затаив дыхание.

— Как же, спросите вы, товарищ Любимов пишет в своей сказке, что уже в конце двадцатого века люди будут жить при коммунизме! Он очень недалёкий человек, совершенно не отдающий себе отчёта в масштабе задачи? Отчасти это верно! Ведь первобытный кроманьонец, попади он, к примеру, в царский священный синод, не смог бы осознать, куда его занесло! Тем не менее, уже сейчас мы можем наметить стратегические направления, которые нам следует избрать, чтобы прийти к коммунизму. Для этого нам надо быть наблюдательными и придерживаться правила исторических аналогий. К примеру, в первобытном обществе власть принадлежала вождю, старейшине рода, доминирующему самцу или, что тоже бывало, доминирующей самке. На закате аграрной эпохи повсеместно преобладали всевозможные монархии, царства, королевства, империи. Вывод — власть принципиально не поменялась, многократно, при этом, развившись. На смену тумакам, которые отвешивал вождь, пришли государственный чиновничий аппарат и законы. С началом промышленной революции мы наблюдаем переход от монархий к демократической форме правления. Какой бы ни был социальный строй, капитализм или социализм, господствует представительская демократия. Которая, предполагаю я, и впредь будет господствовать, углубляя свою форму. И первым этапом углублённой демократии станет демократия прямая, когда каждый член общества непосредственно и прямо участвует в управлении этим обществом, не избирая никаких представителей ни на какие съезды. И это будет не просто народная демократия, какую мы имеем уже сейчас, это будет всенародная демократия! Всего лишь первый этап, маленький шажок на пути к коммунизму. Можно сказать — младенчество коммунизма.

Как учредить всенародную демократию? Очень просто! И, одновременно, сложно. Взглянем снова на промышленную революцию. Чем она характерна? Не только демократией! Она характерна тем, что человечество глубже овладевает уже давно известными ему видами энергии, химической энергией горения топлива и механической энергией. Но кроме них оно открыло и новый вид энергии, энергию электрическую. С этим открытием в нашу жизнь вошли телеграф, телефон, наконец, радио. Скорость обмена информацией резко возросла по сравнению с аграрной эпохой и будет расти и дальше в огромных масштабах. В аграрную эпоху человечество изобрело живопись и письменность, овладев, таким образом, долговременной памятью. В индустриальную эпоху изобретён кинематограф, который, по сути, является новой формой долговременной памяти. И он в будущем будет развиваться до такой степени, что каждый человек в любое время по своей прихоти легко сможет записывать события в виде фильмов. Каждый! Из года в год объёмы знаний человечества, объёмы информации растут. Её надо сохранять и обрабатывать. Мы сейчас знаем уже механические счётные машины — арифмометры. Кое-где в мире, энтузиасты уже приступили к созданию подобных электрических машин.

Да, на первых порах их возможности будут ограничены помощью людям в сложных вычислениях. Их, условно, можно будет сравнить с каменным топором, помогающим свалить дерево. Скажете, каменный топор — примитивно? Но это огромный шаг вперёд по сравнению с голыми руками! Что тогда говорить, об электронных вычислительных машинах, способных выполнять миллиарды простых операций в секунду, выполнять заданные человеком программы, имеющих электронную память, способную вместить не одну Ленинскую библиотеку? Это уже весьма совершенный станок, по сравнению с первоначальным каменным топором! А что тогда сказать о таких электронных машинах, объединённых в единую сеть обмена информацией и хранения информации в масштабе всей страны? Это уже не просто завод по сравнению с одним станком, а целая индустрия!

Я о тех самых ИКах говорю, индивидуальных коммуникаторах, как простейших элементах этой информационной индустрии. Именно такие устройства обеспечат их владельцам и доступ ко всей информации, и возможность этой информацией оперировать, хоть бы и голосовать на выборах, которые превратятся в форму всенародного плебисцита. Чтобы достичь всенародной демократии или младенчества коммунизма, нам надо взять курс на развитие энергетики, математики, электроники. Если мы будем упорны на этом пути, то, возможно, уже ныне живущие, смогут ощутить на себе, каков он, примитивный коммунизм.

И не надо пугаться здесь слова примитивный. Между примитивным коммунизмом и капитализмом такая же пропасть, как между огороженным частоколом острогом кроманьонцев с бревенчатыми избами внутри и бродящим вокруг стадом людоедов-неандертальцев. Итак, я говорю в сказке, что создав единую для всех граждан коммуникационную сеть… Чувствуете это слово? Коммуникация… Связь… Единение… Коммунизм… Создав единую коммуникационную сеть взаимодействия граждан, человеческое общество уже вступит пусть в ограниченный, неполный, примитивный, но коммунизм. Должен сразу предупредить присутствующих, что подобная сеть вычислительных машин будет создана неизбежно. Просто потому, что такова логика научно-технического прогресса. Как любое явление, её можно использовать как во благо, так и во зло. Стоит объявить сеть территорией абсолютной, неограниченной свободы, куда люди смогут заходить под вымышленными именами, как она сразу же начнёт эксплуатировать самые низменные человеческие инстинкты, которые попрут наружу благодаря безнаказанности. Чтобы этого не допустить, необходимо обеспечить суверенитет СССР, его границы, если сеть вырастет до общемирового масштаба. Что это значит? Это значит, что мы не сможем покупать вычислительные машины за границей, как сейчас бывает с промышленным оборудованием. И мы не сможем пользоваться созданными за рубежом математическими машинными языками, языками программирования вычислительных машин, программами, на этих языках написанными. Всё это нам предстоит создать своими силами и разумом. Поэтому я, Семён Петрович Любимов, гражданин СССР, вношу в банк насущных проблем будущей, ещё не созданной коммуникационной сети, задачу создания такой сети в Советском Союзе силами и разумом советских людей! Прошу особо отметить это в стенограмме съезда!

Я сделал паузу, чтобы передохнуть, а заодно, чтобы полюбоваться на осоловевшие физиономии слушателей. Ну что ж, я сейчас как находчивый двоечник у доски, говорю много и наукообразно, чтоб было хоть издали похоже на кое-какие знания.

— Товарищ Сталин задал мне вопрос. А где же место государства в моём, любимовском коммунизме? Ответить на него просто. Поскольку коммунизм неполноценный, то и государство никуда не делось. Да государственным институтам при наличии прямой демократии придётся потесниться. Уйдёт в прошлое то, что мы называем законодательной властью, её заменит всенародный плебисцит, наверняка потеряет какие-то позиции судебная, ведь в присяжных заседателях по любому делу будет весь народ, а судья будет играть всего лишь роль администратора процесса и эксперта, дающего, в случае виновности обвиняемого, рамки допустимого законом наказания. Суд, таким образом, тоже будет, в полном смысле этого слова, народным. Исполнительная власть всё ещё будет нужна, как и вооружённые силы и силы охраны правопорядка.

Следующий вопрос — вопрос равенства. Наверное, вы заметили, что некоторые имеют всего лишь один голос значением в единицу, а у других он может веса десяти, пятнадцати и более. Где же здесь равенство? Равенство здесь в том, что голос весом в единицу даётся изначально всем. А всё дальнейшее зависит от того, какие решения принимает человек, полезные обществу, либо нет. Для чего это сделано? Да для того, чтоб защитить общество от дураков! Я вижу, некоторые товарищи смеются, будто я что-то смешное сказал. Зря. Вопрос этот чрезвычайно серьёзный. Ведь кто такой дурак? Это тот, кто внезапно для окружающих совершает поступки, вредные для него самого и бесполезные, либо вредные для окружающих. Положение усугубляется ещё и узостью взглядов. Зачастую недалёкий человек весьма оборотист в быту, но стоит с ним заговорить о государственной политике и он тут же покажет себя как полный идиот. Напротив, гений астрономии, постигший закономерности движения планет, бывает, не может самостоятельно перейти дорогу так, чтобы не попасть под машину. Кроме дураков есть ещё три категории людей. Это умники, действующие на пользу как себе, так и окружающим. Это простаки, совершающие вредные или бесполезные для себя поступки на благо другим. Это бандиты, действующие на благо себе, но во вред другим. Первые две категории, как видим, не несут опасности для общества. Бандиты действуют рационально, их логику можно понять и, благодаря этому, успешно с ними бороться. Наиболее опасны дураки. Мало того, что они наносят наибольший ущерб, так ещё и атакуют внезапно, вне всякой логики и вопреки ей. Не даром говорят, что один свой дурак опаснее десятка самых злобных врагов. Умники, бандиты и даже простаки, связавшись с дураками, напрасно тешат себя интеллектуальным превосходством над ними. Дурак, по закону подлости, всегда совершит глупость в самый неподходящий момент, когда ущерб от неё будет максимален, разрушив все ваши планы. Лично для себя, на основе жизненного опыта, я вывел три закона. Первый — дураков вокруг всегда больше, чем вы думаете. Второй — количество дураков не зависит от социальной группы и образования. Ведь ум это не знание формул, а умение мыслить, оперировать этими формулами. Третий — люди всегда недооценивают разрушительный потенциал дураков. Вижу, смеющихся в зале стало больше. Хорошо. Давайте я вам эти три закона на небольшом примере докажу. В самом начале своей работы Первый съезд народных депутатов СССР зарубил предварительный закон о кооперативах и артелях, точнее ту часть закона, где сказано, что трудящиеся могут вкладывать в них свои денежные средства, получать прибыль, сами, при этом, в данных кооперативах и артелях не работая. Да, статистика, которую привёл Госплан, показала, что абсолютное большинство таких предприятий убыточно, на них потрачено денег много больше, чем они принесли прибыли. Исключение составляют уже существовавшие ранее артели и кооперативы, которые только расширялись за счёт привлечения средств трудящихся, а не создавались с нуля. Съезд решил взять все новые заводы и доли в уже существовавших кооперативах, всё, куда трудящиеся вкладывали свои средства, в казну, выплатив их вкладчикам облигациями госзайма. Я, конечно, понимаю, что это всё продавили те достойные люди, которые не допускают эксплуатацию человека человеком в СССР в любой форме. Да, именно поэтому, несмотря на то, что предварительный закон действует всего два года, они привели именно такую статистику. Плевать, что большинство кооперативов и артелей попросту ещё даже не начали работать, на них только собраны деньги, строятся помещения, завозится и монтируется производственное оборудование. Свалим всё в одну кучу со старыми артелями, сложим, поделим, получим среднюю температуру по больнице и с этим на съезд придём. Плевать, что у одного жар под сорок, а у второго, уже покойника, температура комнатная, на двоих у них как раз 36 и 6! И депутаты Первого съезда, большинством голосов, закон зарубили. Делайте, как говорится, выводы, товарищи. Я, конечно, не депутат, съезду указывать не могу, но может быть среди вас найдётся кто-то, кто потребует пересмотреть это решение, а ещё лучше — отложить до следующего съезда, когда кооперативы успеют развернуться и показать себя.

Сейчас товарищи депутаты вовсе молчать не собирались, и между собой начав переругиваться, и мне адресуя: «Сам дурак!».

— Отсюда мы перейдём к вопросу частной собственности на средства производства в коммунизме товарища Любимова, — не смутившись, продолжил я своё выступление. — Действительно, как же так? Коммунизм на дворе, а товарищ Любимов пишет про частный семейный, к тому же, грузинский, ресторанчик! Это ни в какие ворота не лезет! Товарищи, а вы заметили, что в своём выступлении я чрезвычайно редко использую слово «социализм»? Почему я это делаю, ведь сейчас-то мы живём в социалистическом обществе? Чем же оно характерно, в первую очередь? Тем, что выполняется марксистский принцип «от каждого по способности — каждому по труду»! Но давайте обратимся к нашей истории и посмотрим, вдруг у нас когда-нибудь уже был социализм? Вот, пожалуйста, Московское царство эпохи Ивана Грозного. Феодализм на дворе. Но при этом крестьяне, без разницы, живущие на феодальных землях или на государевых, от каждого десятка дворов выставляют одного бойца в войско, вернее содержат, вооружают бойца. Боец, в свою очередь, защищает государство от угроз как внешних, так и внутренних, расплачиваясь за корм своей кровью и самой жизнью. Стать бойцом, дворянином или стрельцом, не слишком сложно. Чувствуешь в себе силы сражаться — добро пожаловать под знамёна. Хочешь землю пахать, чтоб при этом тебя защищали — будь добр, содержи бойца, который это будет делать. Зато плоды твоего крестьянского труда никто не разграбит, семью в плен не угонит. Как видим, в данном случае социалистический принцип «от каждого по способности — каждому по труду» соблюдается. Выходит, при Иване Грозном у нас уже был феодальный социализм! Взглянем на эпоху Петра Первого и увидим практически ту же картину. Да при Петре крестьяне уже были закрепощены, чего не было при Иване, да царях существовали прослойки купцов и кабальников, но в большом, в главном Русь, Россия, была социалистическим государством! И продолжала им оставаться ещё при Екатерине Второй, несмотря на то, что дурак Пётр Третий издал закон «О вольности дворянской», дав старт оподлению и разложению этого сословия. При Екатерине дворяне служили в армии, если безграмотны — то и рядовыми, просто по сложившемуся обычаю. Нетрудно заметить, что всегда, пока наше государство было социалистическим, оно было успешным, динамично развивающимся. Несмотря даже на феодальный общественный строй. Отсюда я делаю вывод, что форма собственности не важна. Какая разница, частная она или государственная, если мы в состоянии обеспечить выполнение социалистического принципа «от каждого по способности — каждому по труду»? Да сейчас у нас в СССР собственность только государственная или кооперативная. Но это только потому, что на данном историческом этапе мы не можем, не имеем технической основы, чтобы обеспечить выполнение социалистических принципов иным путём.

А вот в любимовском коммунизме такая основа есть — это, во-первых, единое информационное поле, а во-вторых, деньги. И это следующий вопрос, который задал мне товарищ Сталин. Разве могут быть деньги при коммунизме? При настоящем коммунизме — они попросту не нужны, позже я объясню почему, но на первом коммунистическом этапе, когда уже появились отдельные элементы настоящего коммунизма, та самая информационная сеть, единое информационное поле, деньги также необходимы, как и нам сейчас. Потому, что хозяйство всё ещё живёт по социалистическим принципам, независимо от формы собственности на средства производства. Но, при этом, деньги существенно изменились, они приняли иную форму, став всего лишь цифрами в памяти электронных вычислительных машин. Никаких бумажек, монет, чеков, расписок и прочего. Только сигналы от одного электронного устройства другому, с сохранением всей истории этих сигналов и общим доступом к этой истории. Пример. Гражданину Сидорову на электронный счёт поступила честно им заработанная плата за месяц и следующий месяц гражданин Сидоров на эти деньги живёт, расплачиваясь за товары и услуги с помощью своего электронного кошелька-ИКа. Всё движение денег сохраняется в памяти электронных машин, анализируется, сколько гражданин потратил на еду и на какую именно, сколько на эксплуатацию жилища, сколько на транспорт, сколько на воспитание детей. На основе анализа движения денег граждан строятся, в том числе, хозяйственные, и не только, планы. А вот гражданин Петров, к примеру, получив зарплату, все деньги спустил на водку. И всем это видно. Стыдно гражданину Петрову? Наверное. Должно ли общество ему помочь? Вероятно. Ведь о чём я сейчас говорю? При полной прозрачности движения денег невозможно скрыть их расход на неблаговидные цели! Деньги в любимовском коммунизме не только загнаны в жёсткие рамки средства обмена, но выполняют ещё и воспитательную функцию, готовя человечество к жизни по настоящему коммунистическому принципу «от каждого по способности — каждому по потребности». Хотя бы в той части, что мы в любой момент видим реальные потребности граждан! Без такой предварительной тренировки перейти к настоящему коммунизму невозможно. Получится то, о чём Пушкин писал в сказке о «Рыбаке и рыбке». Поэтому, говоря о деньгах, следует помнить, что любую сущность можно обратить как во зло, что происходит при капитализме, так и во благо.

Народ-то притих опять, сидит, размышляет…

— С товарищем Сталиным мы всё это обсудили и он говорит мне: «Что-то твой коммунизм, товарищ Любимов, на сильно развитый социализм смахивает!». А как же настоящий коммунизм? Увы, товарищи, к настоящему коммунизму мы ещё не готовы. Наш разум, наши тела. Ведь настоящий коммунизм требует ещё более глубоких коммуникаций между людьми, фактически, превращения общества в единый живой организм. Единый, и одновременно, сохраняющий индивидуальность каждого. Человеческое тело, которое мы имеем, просто к такому не приспособлено, а разум ещё развивать и развивать. Как это делать — будет видно с горизонта «тренировочного» коммунизма. Но уже сейчас можно предположить некоторые пути. Не секрет, что человек физически — слабейшее, наименее приспособленное к жизни существо из млекопитающих. У нас нет ни клыков, ни когтей. Окажись мы с вами на планете, где сила тяжести превышает земную в двадцать раз — не смогли бы даже ползать, не то что работать. Но технический прогресс не стоит на месте. С развитием науки и техники откроется перспектива симбиоза человека и машины. Со временем, мы можем превратиться в кибернетические организмы, в которых органы, обветшавшие и изношенные от старости будут заменяться искусственными. Симбиоз мозга и электронной машины откроет возможности для немыслимого для нас сейчас расширения нашей памяти и вычислительных способностей. Представьте, что в секунду можете делать сложные вычисления используя в них девятизначные числа. Представьте, что знаете наизусть всю литературу, всё, когда-либо написанное людьми. Впечатляет? Да! А представьте, что от человека биологического остался лишь мозг с системой жизнеобеспечения в прочной, устойчивой к деструктивным воздействиям капсуле, к которой можно подключить любые внешние устройства. Вот сейчас я на земле, и мне удобно поместить свою капсулу разума в человекоподобную машину. Но завтра, оставив эту машину, я полечу к иным планетам, поместив капсулу разума в космический корабль. Я сам стану этим кораблём. Обшивка будет моей кожей, энергетическая установка — сердцем, реактивные двигатели заменят мне ноги, глазами моими будут видеодатчики. Тяжело ведь нам сейчас представить такое, верно? Разум ещё не готов. Но тот, симбиотический человеко-машинный разум, очевидно, будет уже гораздо глубже интегрирован в единое информационное пространство. Человеко-машинное общество само превратится в информационную Сеть или единое информационное поле.

Уууу… Загрузить неподготовленные мозги у меня вышло капитально. У некоторых, смотрю, вообще глазки в кучку. И, двое заснули. Естественная реакция, когда вынужден слушать что-либо абсолютно непонятное.

— Вижу, вы задумались, товарищи… Правильно, тут есть о чём подумать. Ведь, соединившись с машинами, не потеряем ли мы человечность? Для теории марксизма такой «симбиотический» коммунизм, не скрою, удобен. Ведь став машинами, мы будем иметь и потребности машин, которые легко просчитать и удовлетворить. Получится планета-железяка, зато коммунизм восторжествует! Нужен ли он нам ТАКОЙ ценой? Не думаю. Именно поэтому я описал в своём рассказе не производственный коллектив в рабочую смену, а именно семью с двумя детьми во время досуга. Как же, скажете вы, ведь при коммунизме детей, по Марксу и Энгельсу, будет воспитывать всё общество! И будете правы! Но чтобы достичь таких вершин, человеческому виду надо измениться, надо эволюционным путём достичь искомой степени интеграции индивидуума в общество, достичь одновременного единства и разнообразия, превратить общество в единый организм, где боль одного чувствуют все. Именно поэтому, в любимовском, тренировочном коммунизме, есть семья, есть двое любящих друг друга супругов, есть дети, которых они воспитывают. Для вас, наверное, не секрет, что близкородственные браки ведут к вырождению? Как и то, что в сильной обоюдной любви рождаются талантливые дети? Я предполагаю, что здесь в нас природой заложен биологический механизм эволюции. Каждый из нас несёт в себе наследственную информацию. Дублирование её, как в близкородственном браке, ничего не даёт эволюции, поэтому природа от такого балласта стремится избавиться. Наоборот, когда наследственный код одного человека оптимальным образом дополняется кодом другого человека, разумеется, противоположного пола, тогда открывается возможность передать потомству лучшие признаки, исключив худшие. Вот тогда возникает великая взаимная любовь. Мы влюбляемся, подсознательно, порой даже с первого взгляда, определяя свою «половинку», недостающую нам для того, чтобы зачать красивых, талантливых детей. И здесь я вынужден не согласиться с Энгельсом, сводящим все человеческие брачные отношения исключительно к экономическим факторам. Можно ли поверить, что настоящей любовью человечество осчастливили древние германцы после падения Римской империи, как пишет Энгельс? Наверное, если бы Энгельс почитал русские народные сказки, где то жених, то невеста, ради своих любимых отправляются за тридевять земель, подвергая свою жизнь опасности, испытывая страдания, он бы такой глупости не написал! Увы, даже сейчас, некоторые думают, что всё можно измерить рублём. Был у меня в жизни случай, когда один старый большевик, очень хороший и очень уважаемый мною человек, пожаловался, что его сын неправильно женился и не слушается отца. Конечно! Ведь это не по Энгельсу, если жена не работает и живёт за счёт мужа! Это ведь скрытая проституция! Сын же знать ничего не хочет, говорит, что они любят друг друга, хотя, по Энгельсу, настоящей, равной, взаимной любви тут быть не может! Конечно, лезть в чужую семью с советами — последнее дело. Но ведь так и подмывает спросить, куда ты, старый дурак, лезешь? — в президиуме у меня за спиной упал стакан, — Любят друг друга? Несмотря на то, что ты невестку проституткой в душе считаешь и относишься так же, а сыну постоянно Энгельсом мозги долбишь? Какие тебе ещё доказательства любви нужны, если они не расстаются, несмотря на твоё отношение? У нас что, женщина в СССР не может сама себя прокормить? Тебе, пердуну, радоваться за них надо, что нашли друг друга! Есть шанс, что внуки будут талантливые, а не так себе! В общем, полагаю, мысль моя понятна. В истинной любви рождаются талантливые дети. В следующем поколении таланты будут ещё сильнее. Рано или поздно, количество перейдёт в качество и человечеству откроется единое не только информационное, но и эмоциональное пространство. Без всяких машинных протезов и подпорок. Нет товарищи, неправильными словами я это описываю, механическими. Тут слова нужны другие. Они у нас, в нашем русском языке есть. И уже давно. Я их буду произносить, в вы вслушайтесь, вдумайтесь, почувствуйте их. Это сознание! Со-знание… Это сочувствие! Со-чувствие… Это, наконец, совесть! Со-весть… Понимаете?! В общем-то, кроме них, описывая коммунизм, и не надо других слов!