Звоночек 4

Я остановился перед тем, как закончить свою речь, давая слушателям переварить мною сказанное.

— Вижу, товарищи, утомил я вас своей болтовнёй, да и регламент летит к чёрту. Я заканчиваю своё выступление. Осталось сказать о том, что мы должны делать уже сейчас, чтобы прийти к коммунизму, чтобы не вымереть подобно неандертальцам. Как я уже отметил, необходимо развивать коммуникационные и информационные технологии, вычислительные машины. Благодаря им мы придём к техническому коммунизму, который необходим как тренировка перед переходом к коммунизму идеальному. Но самое главное — любите настоящей любовью и живите по совести!

Эх, товарищ Сталин, обманул я тебя, конспект наш раз в десять меньше той отсебятины, что я здесь наговорил! Что поделать, само из меня попёрло… Даже я не ожидал. Зал нерешительно молчит уже вторую секунду. Бам! В президиуме упал стул и я услышал за спиной грохот сапог по столу и по сцене. Киров, подскочив, развернул меня боком к залу и, широко раскинув в стороны руки, завопил:

— Дай, брат, тебя обнять!!! Я знал! Я знал!!! — зал, как по команде, стал аплодировать и у меня от сердца отлегло.

Чего он там знал, я так и не понял, так как Сергей Миронович одними объятиями свои эмоции выразить не смог и на глазах у всех полез со мной целоваться. Я, конечно, понимаю, что дурного не подумают и никто не упрекнёт, но с мужиком… Хорошо, что Генеральный секретарь росточком не вышел и дотянуться до меня мог только в прыжке. Я стал рефлекторно отстраняться, он напирал и тут мне в голову пришла спасительная мысль. Наплевав на равновесие я завалился спиной на пол и затих.

— Врача! Врача!!! — заорал, вскакивая с моей тушки, старый большевик.

Шум, гам, пять минут суеты и вот, меня уже на носилках, выносят, спасая от растерзания. Задачу не расколоть СССР на большевиков-марксистов и «любимовцев», я вроде бы выполнил. Ведь все всегда готовы бороться против всего плохого за всё хорошее. Не говоря о привлекательности для всех, и тех, и других, лозунга «Любить по-настоящему и жить по совести!».



(в эпизоде использованы «5 законов глупости» Карло Чиппола)





Эпизод 8




Товарищ Любимов не оправился после ранения. Переутомился в Германии. Да ещё и на съезде выступил, израсходовав последние силы. Ну куда ж его засунуть, как не в санаторий на Валдай? Причём, в конце марта. Обернулись быстро, воспользовавшись моей симуляцией. Берегите силы, товарищ генерал-полковник! Вам нельзя вставать, товарищ генерал-полковник! Выпейте витамины, товарищ генерал-полковник! Ага, от которых спишь, как медведь в берлоге. Оглянуться не успел, как сперва в поезд, а потом и в медицинский фургон, смонтированный, что характерно, на тягаче ЗИЛ-5Т, засунули. Привезли, сдали с рук на руки местному медперсоналу, и укатили. Красота! Март, распутица, дорог нет, почты нет, газет нет. Плевать, мне ведь всё равно всего этого нельзя, мне покой нужен! Телефона тоже нет, или его хорошо прячут, но есть телеграф. Санаторий-то ЦК-овский. Отбил сообщение Поле где нахожусь и что со мной порядок. Получил ответ, что дома тоже благополучно. Спокойствия это мне не прибавило. Живого голоса не слышал, а телеграммы вообще кто угодно мог посылать. Пришлось обменяться ещё парой сообщений с «метками», только после этого я стал принимать мир таким, каков он есть. С учётом регионального климата, застрял я на отдыхе в санатории до майских, если не дольше. Ходи по дорожкам, гуляй себе, дыши свежим воздухом. Хочешь спортом заняться? Пожалуйста! Но без перегрузок. Красавиц, вроде Ани, здесь для меня не завели, так что и смысла перетруждаться нет. Скучно? Можно почитать, библиотека имеется.

Со сроками я почти угадал. Вернуться в Москву получилось только второго мая. Подозреваю, что меня специально продержали в глуши, чтоб на «Дне солидарности трудящихся» не светился. То, что речь моя на съезде не пропала втуне, я понял уже выходя из здания Ленинградского вокзала. Вывешенный на Первомай огромный плакат на здании вокзала Казанского гласил: «Жить по совести, жить в любви со своим супругом — ОБЯЗАННОСТЬ каждого коммуниста перед будущими поколениями!». Ни больше, ни меньше. Сдвинув на затылок совершенно неподходящую к 18-градусной плюсовой температуре шапку ушанку, я застыл, размышляя на тему «что ж я наделал?». Ладно, это далеко не худший вариант из всех возможных, которые могли бы произойти.

Вот в этой-то шапке ушанке, которую не снять, ибо военная форма, меня привезли «по пути домой», сперва на Лубянку к Лаврентию Павловичу. Ему приспичило лично взять у меня расписку (будто бы прежних было мало) о неразглашении любых сведений касающихся атомной темы. Зато, в качестве компенсации я получил допуск к советским ядерным секретам. Видимо в Кремле решили, что пусть уж Любимов знает да помалкивает, чем треплется вокруг да около с непредсказуемыми последствиями. А последствия-то как раз были и существенные.

Во-первых, по принципу «испорченного телефона», за границей мою, генерал-полковника Любимова, для которого «не существует невозможного», речь, поняли так, что русские делают «искусственное золото» прямо сейчас! В Соединённых Штатах «сенсацию» невольно подогрел Ганс Бете, открывший в 38-м году, теоретически, протон-протонный цикл превращения водорода в гелий в звёздах солнечного типа. Тревога, в глазах множества людей, приобрела «научное обоснование» и превратилась в панику, мгновенно захватившую всех, кто имел за душой хоть немного денежных сбережений. Доллары, песо, фунты, франки, привязанные к золоту, завтра грозили превратиться в ничто и надо было успеть купить на них хоть что-то истинно ценное уже сегодня! Банки по всему миру подвергшись натуральной осаде, вкладчики изымали свои сбережения, а самые ушлые ещё и брали огромные кредиты под немыслимый процент (отдавать-то всё равно не придётся), стали закрываться один за другим. На торговых площадках моментально разразилась «биржевая катастрофа». Скупалось подчистую всё «реальное», от продовольствия до недвижимости. Цены на товары резко скакнули вверх, образовался жуткий дефицит. Меры борьбы с «шоком» запаздывали из-за того, что паниковали и сами «борцы», воротилы финансового рынка. На всё происходящее наложились социальные протесты, объединившие все слои общества, связанные с невозможностью получить свои деньги из закрывшихся и банков и невозможностью их отоварить из-за исчезновения «реальных ценностей».

Справиться с хаосом, будто миксером перемешавшим экономики буржуазных стан, только-только начавшие подниматься, как вурдалаки, учуяв кровь большой войны, удалось лишь на пятый день, несмотря на все усилия правительств. Меньше прочих пострадали «недемократические» страны, такие, как Германия, где канцлер, фюрер нации Адольф Гитлер волевым решением «отрубил» рейхсмарку от золота, заявив, что отныне она обеспечена «всем достоянием Рейха». Практически сухими из воды вышли японцы, безусловно доверявшие императору Хирохито, выступившему перед подданными в первый же день кризиса с заявлением о том, что никакого «атомного золота» в СССР нет, в чём его, в свою очередь, в ответ на официальный запрос, заверил НКИД СССР.

Урон капиталистическим экономикам был нанесён колоссальный. Перераспределение богатств, разрыв налаженных связей, дефицит оборотных средств, всё это, и не только, спровоцировало четвёртое по счёту с последние двенадцать лет «пике», очередной виток глобального кризиса. И сделано это было лишь словами. Берия сказал, что если бы я просчитывал последствия и сказал то, что сказал, полностью осознавая, то меня надо было бы представить к ГСС. Но за шальную удачу высоких званий не дают.

Во-вторых, в странах с развитой наукой физиков-ядерщиков стали сгонять в закрытые лаборатории, причём не только государственные, но и созданные на частные деньги корпораций и банкирских домов, секретить. Это было опасно, о чём я не замедлил сказать. Берия меня успокоил лишь отчасти, рассказав, что среди учёных и их окружения с 36-го года у нас завелась агентура, благодаря которой задачи, поставленные перед лабораториями, нам известны. Точнее, одна задача. Да — золото. Денежным мешкам плевать на уран, есть вещи и поважнее. Что ж, людям Лаврентия Павловича остаётся лишь «постукивать» заказчикам на тех высоколобых, кто вздумает под шумок уклониться от основной цели.

У нас же в Союзе, под прикрытием строительства гигантской Западно-Сибирской плотины и Сибирского моря, колоссальные средства вливались в уран. Правильно. В соответствии с мудростью: «Зачем так дорого платишь за меч? Имея меч, добуду и золото!». Курчатов на Урале работал над оружием. Как далеко продвинулся? Берия сказал, что сам смогу спросить, если его увижу. Ближе к Москве, на Волге, другой коллектив из приглашённых в СССР «пацифистов», в основном немцев, к которым недавно, после вступления Дании в войну на стороне Германии, присоединились представители этой страны, работал над атомным энергетическим паровым котлом. У данной группы были достижения, тянувшие, как сказал Лаврентий Павлович, на Нобелевскую премию, но в соответствии с условиями «контракта», «обнародован» мог быть только реально работающий образец. В общем, на этой информации мой доступ к советским атомным секретам закончился, как в целом, и разговор с наркомом внутренних дел.

Лаврентий Павлович отзвонился в Кремль и доложил, что закончил. После чего, в треклятой ушанке, меня потащили на аудиенцию к двум самым-самым товарищам. Иосиф Виссарионович в целом, зла на меня не держал, судя по виду, но упрекнул, что я далеко отошёл от текста подготовленной совместно речи.

— Указую боярам в Думе говорить по ненаписанному, дабы дурь всякого видна была, — отшутился я, на память процитировав Петра Первого.

— Вы, товарищ Любимов, отнеслись к делу легкомысленно, — рассердился предсовнаркома. — Из-за вас нам в пожарном порядке пришлось подчищать!

Что крылось за этими словами, рассказал Киров. Съезд в тот же день удалось закрыть. Вступление в силу решения по закону о кооперативах и артелях, кстати, отложили на четыре года до следующего съезда, но само решение не отменили. Что касается очередной «речи Любимова», то её пообещали разослать депутатам, партийным и беспартийным, оформив мою в виде проекта программы партии для широкого обсуждения на местах. Путь от стенограммы до проекта программы, под пристальным вниманием верхушки членов ВКП(б), большой. Первые экземпляры ушли только перед Первомаем, причём со сглаженными «соавторами» острыми углами, полностью сохранив, как меня заверил Киров, основной смысл. Позже, дома, ознакомившись со своим, «авторским» экземпляром, я убедился, что «алхимия» исчезла оттуда целиком, как деталь несущественная. Да и остальные разделы были кое-где порезаны и изменены. Ну да ладно, не это сейчас главное. Главное, что партийцы получили игрушку, которую ближайшее время будут мусолить, меня не трогая. Почему я так решил? Товарищ Киров предложил перейти на партийную работу и заняться детальной подготовкой новой, стратегической, с горизонтом ближайшей задачи в 50-100 лет, партийной программы. И я, конечно, отказался. Оба, и Киров, и Сталин, выдохнули, причём, первый с сожалением, а вот второй с облегчением.

В целом же, если не слишком обращать внимания на отдельные негативные моменты вроде наложившейся на «весенне обострение» эпидемии разводов, моё выступление принесло ВКП(б) колоссальные «дивиденды». Вопросы «Ты коммунист?» и «Живёшь ли ты по совести?» уже за прошедший месяц стали тождественными по смыслу. Выражение «сочетаться браком с членом партии» приобрело особенное понимание. На этом фоне, оставаться беспартийным стало уже немного… стыдно. Из-за вала заявлений о приёме в члены ВКП(б) правила этого самого приёма уже были почти до крайности ужесточены, чтобы с ходу отсеять тех, кто рвётся потому, «что Машка за меня замуж не выходит». Нет! Прежде чем жениться, будь добр постигни теорию, покажи себя на практике, не согреши ничем во время кандидатской стажировки, и вот тогда, когда успешно преодолеешь все преграды и пройдёшь все испытания, добро пожаловать в ЗАГС! Да уж, легче, наверное, как в сказке, за тридевять земель поход предпринять. В общем, получилось, что зашли мы с другого конца. Энгельс выступал за упрощение процедуры развода, а мы наоборот, осложнили процесс вступления в брак. Появилось и множество нетерпеливых «дон Кихотов» обоего пола, совершающих ради своих «дам…» и «кавалеров сердца», всевозможные подвиги. И вот тут надо было держать ухо востро. Если перевыполнение плана в разы есть момент положительный, то идея забраться к чёрту на рога и что-то оттуда покричать — не самая лучшая. Поэтому и разъяснительная работа по этому вопросу — один из первых номеров в повестке дня.

С другой стороны, требования к действующим членам ВКП(б), без всякой канцелярщины, выросли. Причём не со стороны «старших товарищей», а со стороны всего советского народа. И если «половой» вопрос можно было как-то решить, то вот вступивших в противоречие с принципом «жить по совести», вышибали из рядов без всякой жалости и сожаления. К счастью, таких оказалось не много, о чём и заявил Сергей Миронович с нескрываемой гордостью.

— Ты, товарищ Киров, с гаремом своим разберись, — упрекнул его тут же Сталин. — Иначе вышибут тебя из генеральных секретарей, да и из партии тоже.

— Товарищ Сталин, но что ж мне делать, если я всех люблю и они тоже все меня любят?! — взмолился записной партийный ловелас, байки о котором ходили, в узких кругах, почище, чем о поручике Ржевском.

— Узлом завяжи, — непреклонно бросил предсовнаркома. — Не можешь с собой справиться? Мы решим этот вопрос… хирургически. Ты нам как Генеральный секретарь нужен, а не как бык-производитель!

По тону, каким эти слова были сказаны, было понятно, что товарищ Сталин не постесняется вынести этот вопрос на голосование в ЦК.

Киров, расстроившись, стал срывать зло на «проклятых капиталистах». Да, буржуазная пресса уделила Первому съезду народны депутатов СССР небывало много внимания, в основном, благодаря «речи Любимова». Судить о ней западные журналисты могли только по пересказам «из третьих рук». Каковы были эти пересказы — понятно. Вон, у нас некоторые депутаты, вернувшись к своим избирателям, заявили, что Любимов придумал как делать золото из фекалий и скоро, но не раньше, чем через двадцать лет, все будем сказочно богатыми, всё купим и будем жить при коммунизме! Это, безусловно, крайность. Но в целом, ушедшая на запад информация была средненькой по своей полноте. Результатом стал разброс от издевательских фельетонов до вполне серьёзных статей на тему «Русские окончательно рехнулись!». Ватикан объявил «теорию Любимова» самой чудовищной ересью. Напротив, некоторые православные иерархи, как эмигрантские и зарубежные (японцы), так и наши, внутренние, наверное, в пику папе, заявили, с оговоркой, что Царствие Божие на земле невозможно, что единение душ, жизнь в любви и без греха, является лучшей «тренировкой» перед тем, как «прилепиться к Богу», после чего прислали Генсеку ВКП(б) Кирову (неслыханное дело) свои благословения. Здесь Сергей Миронович, ярый ненавистник «опиума для народа», рассердился ещё больше. Подумать только, попы стали заявления в партию подавать, ловко подводя под это дело «теоретический фундамент», опираясь на Евангелие! Зачем? Затем, что заблудшим овцам, которые потянулись к Богу, но не видят духовного пути к Нему, нужен пастырь!

— Пока я Генеральный секретарь, такого позорища не будет! — отрезал Киров, но по виду Сталина можно было понять, что тот думает об этом деле не столь радикально.

Интересная, конечно, у нас складывается беседа, но меня она начала немного тяготить. Хотелось уже попасть домой. Предсовнаркома с Генсеком тоже, выяснив самое для себя главное, ударится Любимов в «теории» или нет, вели её по инерции, поэтому она скоро сошла на нет. Выходя из сталинского кабинета, я столкнулся с ожидающими приёма наркомами, обороны и военно-морского флота, маршалом Ворошиловым и… генерал-адмиралом Кожановым. Да, ещё пока я был в Германии, адмирал Кузнецов, по-хорошему завидуя старшему товарищу, написал рапорт с просьбой направить его на корабли, ибо кабинетных моряков не бывает и быть не может. Иных кандидатур на должность наркома, кроме генерал-адмирала, не было и Кожанов вернул себе высший военно-морской пост, несмотря на подмоченную в прошлом избыточной самостоятельностью репутацию. Кузнецов же уехал в Мурманск, мечтая прошвырнуться по Атлантике возглавив экспедиционную эскадру. Впрочем, стратегический анализ в отношении Норвегии тоже сыграл в этом выборе далеко не последнюю роль.

— Здоров? — коротко спросил меня Клим Ефремович.

— Так точно! — ответил я и добавил. — Целиком и полностью!

— Зайди к Щаденко за новым назначением. Фронт твой уже расформирован, — приказал маршал.


Вот те раз! Опять мимо дома пролетаю, надо ехать на Знаменку!

— И мне с тобой переговорить надо, — многозначительно слегка помахал нарком ВМФ кожаной папкой, которую держал в руке.

— Иван Кузьмич, помилуй, дома не был два месяца! — чуть не застонал я от всеобщего внимания. — Давай завтра!

— Завтра, так завтра, — пожал плечами Кожанов. — Сам же будешь потом возмущаться, что сразу не рассказал.

— О чём? — насторожился я.

— Завтра! — отрезал, тем не менее, дружески улыбнувшись, Кожанов.

К счастью, Щаденко долго задерживать меня не стал, вручив приказ и предупредив устно:

— Вы назначаетесь начальником Главного Автобронетанкового управления Генштаба. Завтра в девять утра вам надо быть в НКО. Созывается большое совещание по подведению итогов работы наркомата за последние два года и по вопросу демобилизации. Дела у Павлова примете потом.

Потом так потом, справлюсь как-нибудь. Тем более, что на следующий день в наркомате мне стали известны такие новости, что даже моё назначение «главтанкистом» отошло на задний план. К наркому ВМФ после окончания рабочего дня я полетел вперёд собственного визга.





Эпизод 9




Гитлер дурак. Не будь он таковым, те, кто в него вложился, выбрали бы себе иной инструмент. Но им нужен был кто-то, кто сможет развалить всё вокруг и самоуничтожиться. Хитрецы посчитали себя умнее дурака. И первые же, расслабившись от своего мнимого интеллектуального превосходства, огребли.

Гитлер гений. Не будь он таковым, он не почуял бы те выигрышные политические и оперативные ходы, которые мы сами, на свою голову, ему подсказали. Не применил бы их, переосмыслив и перенеся на свою почву.

Атмосфера в северных европейских водах накалялась уже давно. С самого начала советско-польской войны. Русская экспедиционная эскадра именно из Мурманска вышла в Атлантику на страх морским перевозчикам, вызвав в их среде панику. С началом войны между Антантой и Германией из финского, а потом советского Петсамо-Печенги, шли в немецкие порты, прячась в норвежских территориальных водах, транспорты с никелем. Зимой к нему прибавлялась отгружавшаяся из Нарвика шведская железная руда.

В конце февраля месяца 1940 года произошёл инцидент с захватом английскими эсминцами в территориальных водах Норвегии, на виду не только кораблей норвежских ВМС, но и в зоне обстрела береговых батарей, германского парохода «Роберт Борнхофен», имевшего на борту шесть с половиной тысяч тонн коксующегося угля, уже оплаченного Советским Союзом. НКИД СССР заявил Британии протест и потребовал вернуть груз законному владельцу, поскольку он следовал не в блокированную Антантой Германию, а совсем наоборот, из Гамбурга в Мурманск. МИД Германии, в свою очередь, заявил протест правительству Норвегии, усомнившись в её строгом нейтралитете. Англичане же, взявшие приз и доставившие его на свою территорию, потянув время, всё-таки отпустили судно в сопровождении двух эсминцев в Мурманск, посадив на него свою команду. Увы, в порт назначения пароход не пришёл, будучи потопленным по пути, как официально было заявлено, немецкой подлодкой. Германия же заявила о своей полной непричастности. Да, мы имели все основания подозревать, что «Борнхофена» разгрузили, вывели в море и пустили ко дну, но доказать, разумеется, ничего не могли.

Возможно, именно поэтому, предполагая, что у нас вырос на них большой зуб, а также под впечатлением от прошлогоднего круиза генерал-адмирала Кожанова, Ройял Неви направил 5-го апреля на север эскадру в составе линейного крейсера «Худ», авианосца «Арк Ройял», двух тяжёлых крейсеров «Дорсетшир» и «Эксетер», трёх лёгких крейсеров в сопровождении эсминцев. Её целью, как вскоре стало всем очевидно, была не война с немцами, а «наблюдение» за Мурманском и стоящей там русской авианосной эскадрой. Повторять прошлогодние ошибки британцы не собирались. Одновременно с этой эскадрой из английских баз вышли лёгкие силы, крейсера, эсминцы и минзаги, которым была поставлена задача минирования норвежских территориальных вод.

У немцев же были свои проблемы. Визит советской закупочной комиссии, залезшей в самые потаённые уголки, не оставлял никаких сомнений, что русские знают о несчастных немцах всё! По рехсминистерствам поползли нехорошие слухи, дошедшие, через третьи руки, и до советской разведки. Ведь ко всем, как оказалось, известным русским секретам, одновременно имели доступ только сам фюрер и его ближайшее окружение в лице фактического секретаря Мартина Бормана и начальника Имперской канцелярии Генриха Ламмерса! Приходилось считаться с вероятностью, что и военные планы рейха для русских тайной за семью замками не являются. Со всей остротой встал вопрос, как славянские унтерменши этим знанием распорядятся. Да, в пакте о ненападении был соответствующий пункт за номером 2, гласивший: «В случае, если одна из Договаривающихся Сторон окажется объектом военных действий со стороны третьей державы, другая Договаривающаяся Сторона не будет поддерживать ни в какой форме эту державу». Но разве ж тут уследишь?

План операции «Везерюбунг», уже утверждённый фюрером, рассчитанный на внезапность, моментально потерял свою актуальность. Но с Норвегией надо было что-то решать! Генералу Фалькенхорсту и адмиралу Редеру, в хозяйстве которого русские не показали какой-либо особой информированности, были даны беспрецедентные полномочия составить новый план операции и провести её, не ставя в известность в деталях руководство Рейха!

Операция «Везерюбунг», ради конспирации, сохранила прежнее название и началась 9 апреля, но в усечённом до плана «Везерюбунг-зюйд» виде. Как и в «эталонном мире» немцы, задействовав три пехотные дивизии, воздушные и морские десанты, в кратчайшие сроки оккупировали страну, развернув на её территории аэродромы, с которых люфтваффе могли дотянуться до Норвегии. Но, как известно, дьявол кроется в мелочах. Пример Польши стоял у Гитлера перед глазами. Если в её западной части, в Генерал-губернаторстве, то и дело, происходили диверсии и нападения бандитов, то на коммунистическом востоке в первой половине 40-го года было, на удивление, тихо. Наверное потому, что первым делом на этих территориях было организовано, в том числе и силами РККА, бесплатное медицинское обслуживание всего населения, бесплатное семиклассное образование с изучением, со второго класса, русского языка, все прочие социальные блага, соответствующие социальным стандартам СССР. Да, Советский Союз вкладывал, вроде бы, себе в убыток деньги в приобретённые территории. Немцы же все соки оттуда выкачивали. Да и как иначе было поступать с поляками, унтерменшами, нанёсшими германцам столько обид после Версаля? Но Дания — совершенно другое дело! Хоть между датчанами и немцами не утихал спор из-за Шлезвига, но это всё-таки арийский, германский народ! Два дня политическая картина в Дании была неопределённой. Но к концу этого срока король объявил о вступление в военный союз с Рейхом, мобилизации и о войне со странами Антанты. Что же произошло? Почему датчане пошли на сотрудничество, как показало время, активное и добровольное, с фашистами? Секрет этот продержался недолго. Им, в первую очередь буржуазии, было обещаны после победы свобода торговли и равноправие с «хозяевами» во французских и английских колониях. Гитлер в 40-м году демонстративно не собирался, подобно его предшественнику, императору Вильгельму, сражаться за новые заморские колонии для Германии, с него было довольно того, что англичане и французы несли бы все издержки по их содержанию, а Рейх (а за компанию — датчане) снимал бы с этих территорий сливки. В ответ на заявление датских властей фюрер 3-го Рейха разразился одной из своих зажигательных речей, заявив, что Германия положит конец британскому произволу и никогда не допустит повторения «копенгагирования», произошедшего в наполеоновскую эпоху.

В Норвегии первый шаг Гитлера на север вызвал вполне оправданную тревогу, но в 40-м году это была бедная страна, которая даже при очевидной угрозе вторжения не могла позволить себе объявить полную мобилизацию. Поэтому была объявлена частичная, а на всю катушку действовать потомки викингов решили только в случае реального нападения. Впрочем, вооружись они до зубов, вряд ли это им помогло бы. Слишком велика была разница между Норвегией и любой из сторон европейской войны. Понятно, почему норвежцы изо всех сил старались придерживаться политики строгого нейтралитета и ни с кем не ссориться. Между тем, это был народ-мореход, живший морскими перевозками, и торговый флот маленькой и бедной скандинавской страны был, для её экономики, поистине колоссальным. Англичане, ещё в самом начале войны приложили все усилия, чтобы контрактами привязать судовладельцев к себе и весьма в этом преуспели, оприходовав порядка двух третей всего торгового тоннажа. Вместе с тем, Великобритания оказывала нешуточное дипломатическое давление на власти Норвегии с целью запечатать «коридор» территориальных вод этой страны, не дававший великой морской державе установить полную блокаду державы сухопутной. Однако, предъявленный ультиматум со списком «контрабандных товаров», который можно было бы и не составлять, ограничившись одним словом «все», правительство маленькой, но гордой страны отклонило, сохранив баланс. Да, у норвежцев не было с немцами такого сотрудничества в бизнесе, как с британцами, но и жёстких противоречий, как с британцами же, тоже не было. Честный нейтралитет. И бесполезный, поскольку, если тебя решили сожрать, то важно лишь есть ли у тебя силы отбиться. Таких сил у Норвегии не было.

Наверное поэтому её правительство впало в полный ступор, когда Антанта, сама готовившая операцию против Норвегии и встревоженная продвижением немцев в Данию, форсировала свои действия и предприняла 14 апреля высадки десантов в Ставангере, Бергене, Тронхейме, а на следующий день, 15-го, в Нарвике. Как бы не реагировало правительство, но береговая оборона, настропалённая вероятностью вторжения немцев, встретила Ройял Неви огнём. Тот, в свою очередь, один из двух сильнейших флотов мира, в своих действиях полагался исключительно на силу, а не на внезапность. Могли ли британские линкоры, продвигаясь по узким фьордам, избежать попаданий с пистолетных по меркам морского боя дистанций? Могли ли попадания норвежских 210-миллиметровых снарядов нанести значительный ущерб стальным исполинам? И то, и другое было с самого начала маловероятно. Когда в мае, после отдыха в санатории, на меня свалились все эти новости сразу, создалось впечатление, что английские адмиралы знали на что шли. И шли на это целенаправленно. «Родни», расположение артиллерии ГК которого хорошо подходило вот для таких штурмов узостей, тремя залпами прямой наводкой из своих шестнадцатидюймовок за две минуты практически снёс форт Кварвен на подступах к Бергену, также легко расправился с прочими «укреплениями», фактически — открытыми позициями, с пушками за невысокими барбетами, но не успокоился на этом, развалив, для острастки, своими снарядами часть городских построек ставшего беззащитным города вместе с находившемся в них гражданским населением. После этого высадка десанта прошла практически без сопротивления. Корабли норвежского флота, которым не повезло оказаться на пути англичан, также были безжалостно утоплены.

16-го апреля правительство СССР заявило, что не допустит приближение европейской войны к своим границам, объявило провинции Финнмарк и Тромс демилитаризованной, не военной зоной. Ни одна держава, включая и саму Норвегию, не могла, под угрозой прямого столкновения с СССР, вести в ней, а также в прилегающих норвежских территориальных водах, боевых действий. Подпускать кого бы то ни было на дальность полёта истребителей к никелевым рудникам Печенги Сталин не собирался. В тот же день, для контроля за Северо-Норвежской ДМЗ сухопутную границу со стороны Советской Финляндии пересекли четыре горнострелковые дивизии и инженерные подразделения, тут же приступившие к прокладке маршрутов для ввода стрелковых и танковых частей. В ключевых точках были высажены парашютные и, с помощью гидросамолётов, посадочные десанты. Вся территория была занята бескровно к утру 18-го апреля. Единственный инцидент произошёл только потому, что советский «Сандерленд», один из тех, захваченных в Польше и восстановленных, был принят за самолёт Великобритании и обстрелян из винтовок при посадке. Но и тут обошлось без жертв. В основном, благодаря правилам, установленным советской стороной. На территории ДМЗ полностью сохранялись вся гражданская и военная администрация, действовали все законы королевства, фактически полностью сохранялся норвежский суверенитет. СССР, всего лишь, введя войска, гарантировал нейтралитет территории, включённой в ДМЗ, чего и самим несчастным норвежцам хотелось.

Между тем, в Осло, столице страны с вечера 14-го апреля начались протесты против бездействия правительства, организованные нацисткой партией Квислинга. На первых порах в них участвовали только «хирдманны» этого новоявленного вождя викингов, но по мере поступления новостей о расстрелах городов, к демонстрациям присоединялось всё больше и больше народу. Правительство по-прежнему бездействовало. Да и какой у него был выбор? Объявить полную мобилизацию и войну Великобритании? Или попытаться с ней как-то договориться? Но тогда Германия… 16-го апреля протесты стали массовыми, а утром 17-го «хирдманны» Квислинга, вооружённые немецкими винтовками и пулемётами, при демонстративном бездействии полиции и королевской охраны, арестовали и само норвежское правительство, объявив о его отставке, и короля со всей семьёй. Советская разведка обратила внимание на то, что число «хирдманнов», именно боевиков, по сравнению с «мирным временем», чуть ли не утроилось, причём среди них были и говорящие по-немецки. Для меня это загадкой истории не являлось, явно отметился «Бранденбург».

Главой нового кабинета Норвегии стал Квислинг, который в тот же день объявил Великобритании войну и обратился к Германии за помощью, вступив с ней и Данией в «Северогерманский союз». Уже в полдень в порты южной Норвегии вошли транспорты с десантом и дивизии вермахта вступили на норвежскую землю. Одновременно с ними на союзные аэродромы стали перелетать истребительные штаффели люфтваффе и высаживаться посадочные десанты. С 18-го апреля бомбардировщики Германии, среди которых насчитывалось до двух групп «Штук», в сопровождении истребителей, действующих с новых взлётных площадок, стали наносить удары по Ставангеру и Бергену, топя в портах боевые корабли и транспортные суда англичан и французов. В первый же день воздушной войны на дно отправились французский лидер, четыре английских эсминца, шесть транспортов, ещё большее число было повреждено. Англичанам нечем было прикрыть с воздуха захваченные плацдармы, кроме как «Гладиаторами» с авианосцев «Глориес» и «Фьюриес», уступавшими Ме-109Е и Ме-109Т по всем показателям. Сами плавучие аэродромы не пострадали, оставаясь вне радиуса действия истребителей люфтваффе, но их авиагруппы за два дня понесли тяжелейшие потери. В довершение бед Ройял Неви, эскадрилья Хе-177 под командованием того самого Гейдриха, сбрасывая с пикирования специально для них сделанные 1800-килограммовые бронебойные бомбы, уничтожила 19 апреля в Бергене линкор «Родни», поразив его в снарядный погреб. Спаслись из экипажа считанные единицы. Под давлением базовой авиации немцев английский флот, понеся в течение двух дней тяжёлые потери, вынужден был отступить от Ставангера и Бергена к своим берегам, бросив на плацдармах без непрерывного снабжения французских и английских десантников.

И тут на сцену северо-европейской войны вышел Кригсмарине. Фюрер, наблюдая со стороны, был крайне недоволен действиями адмирала Редера с самого начала норвежской кампании. Подводные лодки, все 35 боеспособных, развёрнутые группами на вероятных путях подхода английских сил перехвата немецких кораблей и транспортных судов, действуй они по плану «Везерюбунг-1», столкнувшись с, казалось бы, более лёгкой целью, десантными конвоями, тем не менее, не достигли значительного успеха. Было, последовательными атаками трёх лодок из разных групп, потоплено такое же число транспортов из состава сил, направленных сначала в Тронхейм, а затем и в Нарвик. Однако, как оказалось впоследствии эта, казавшаяся незначительной для англичан потеря, сыграла очень важную роль. На дно отправились боекомплекты дивизионной артиллерии для обоих десантных отрядов и танкер, который должен был пополнить запасы топлива опекавшей Мурманск эскадры. Высадка же войск Антанты в Норвегии, особенно, в Нарвике, вывела фюрера из себя. Он потребовал от Редера отбить этот порт и обеспечить транзит никеля из Петсамо через норвежские воды любой ценой. Дополнительным стимулом послужила и советская ДМЗ в Финнмарке и Тромсе, тоже расцененная как продвижение к Нарвику. В сочетании с тем фактом, что Советы летом легко могли блокировать Лулео, такое продвижение вызывало серьёзную тревогу.

В 7.00 утра 19 апреля 1940 года патрульный самолёт Берегового командования обнаружил на широте Ставангера в тридцати милях от побережья Норвегии эскадру адмирала Маршалла, идущую полным ходом на север. Состав сил немцев был определён точно: линейные крейсера «Шарнхорст» и «Гнейзенау», тяжёлые крейсера «Блюхер» и «Хиппер», авианосец «Цеппелин» и четыре эскадренных миноносца. Английский разведчик был немедленно сбит «цвиллингами», но дело своё сделал, эскадры Хоум Флита пришли в движение. Присутствие авианосца не смутило английских адмиралов, поскольку, как оказалось впоследствии, те полагали, опираясь на данные собственной разведки, что в его авиагруппе состоят исключительно ИСТРЕБИТЕЛИ «Мессершмитт». А палубные бомбардировщики Ю-87С общим числом всего 24 штуки базируются только на «суррогатных авианосцах», перестроенных из судов типа «Ганза». И это была, отчасти, правда. Действительно, короткие корпуса бывших сухогрузов не давали возможности устроить на них полётную палубу такой длины, чтобы «церштёреры» могли взлетать с бомбовой нагрузкой. Не были Ме-109Z приспособлены и к катапультному запуску. И только поэтому, из двадцати четырёх самолётов на каждом «эрзаце», половина приходилась на «Юнкерсы». Это было несколько странно, что большие авианосцы Кригсмарине оснащены только истребителями, но, подгоняя решение под казавшийся ему правильным ответ, Адмиралтейство отнесло этот факт на счёт ориентации крупных надводных кораблей немцев на рейдерские операции в открытом океане. Раз по международным морским законам с бомбардировщика нельзя высадить досмотровую партию, посчитало оно, то вполне логично, что проклятые фашисты уделили внимание разведке и защите от воздушных налётов в ущерб бомбардировщикам и торпедоносцам.

Оценка соединения немцев, как рейдерской группы ещё более утвердилась после того, как в полдень, примерно в той же точке, вновь были обнаружены четыре эсминца, но уже идущие курсом на юг. За транспорты в районе Тронхейма и Нарвика Адмиралтейство не переживало, поскольку их, попарно, прикрывали все оставшиеся после гибели в Скапа «Ройял Ок», линейные корабли типа «R» в сопровождении лёгких сил, которых вполне хватало, чтобы отогнать «бандитов». Гораздо большее беспокойство вызывал Фареро-Исландский рубеж из лёгких, вспомогательных крейсеров и эсминцев, на который линейные крейсера немцев покушались с начала войны уже трижды, всякий раз уходя безнаказанными в свои базы. Тем более, что сейчас, прихватив с собой «Цеппелин», немцы сделали нешуточную заявку на прорыв в Атлантику и разбой на океанских коммуникациях, чего, понятно, никак нельзя было допустить. На усиление Фареро-Исландского барража были немедленно высланы линейные крейсера «Ринаун» и «Рипалс», 1-я тяжёлая крейсерская эскадра адмирала Каннингхэма в составе пяти единиц.

Ройял Неви, на этот раз, твёрдо решил не упустить рейдеры, если они, как бывало прежде, вознамерились совершить лишь набеговую операцию. На следующий день на перехват путей отхода к берегам Норвегии вновь вышли тихоходные линкоры «Уорспайт», «Малайя» и «Велиэнт». Севернее главных сил держалась эскадра в составе пяти тяжёлых крейсеров «Сассекс», «Шропшир», «Корнуолл», «Кент» и «Камберленд». Оба отряда сопровождали лёгкие крейсера. А вот эсминцы, вернувшиеся с востока последними, всё ещё принимали топливо и должны были догнать флот уже в пути. Вместе с авианосцами «Глориес», «Фьюриес» и «Гермес». Впрочем, последний отнюдь не был отменным ходоком и оказался слишком мал для того способа применения, который, по нужде, выбрали английские адмиралы. Имея в авиагруппе лишь торпедоносцы «Свордфиш», он должен был держаться поближе к побережью Англии под «зонтиком» сухопутных истребителей. Его более крупные собратья использовались иначе. Выявившаяся импотенция «Си-Гладиаторов» делала бессмысленным пополнение их авиагрупп истребителями. Но с защитой от воздушных налётов надо было что-то делать. Поэтому на палубы и в ангары «Глориеса» и «Фьюриеса» спешно грузили обычные «Харрикейны». На каждый запихнули по две эскадрильи, всего 48 машин в дополнение к «Свордфишам» и «Скуа», уже бышим на борту. Разумеется, не имея специального оборудования, садиться на палубу они не могли. Но вот взлететь один раз — вполне. В этом и заключался замысел. Доставить истребители поближе к норвежским берегам, откуда они, перелетев на сухопутные аэродромы, прикроют флот от ударов с воздуха. Авианосцы вышли из Розайта в час пополудни и, развив полный ход, взяли курс на Берген, надеясь успеть выпустить истребители с запасом времени, достаточным для посадки до захода солнца.

День рождения фюрера германской нации, канцлера Адольфа Гитлера стал триумфальным для Кригсмарине и Люфтваффе, для Редера и Геринга, национальным праздником Третьего Рейха и чёрным днём небывалой катастрофы для Ройял Неви и Великобритании в целом. И дело было даже не в погибших кораблях. Морское господство Англии, казавшееся несокрушимым и незыблемым, единомоментно скукожилось до смехотворных размеров, очерченных радиусом действия истребителей с аэродромов метрополии. В сражениях, развернувшихся в омывающих Англию морях было поставлено под сомнение само существование империи.

Командир линкора «Велиант» которого угораздило, всего полтора часа спустя после выхода из Скапа-Флоу, поймать торпеду из залпа немецкой подлодки, некстати подвернувшейся прямо на генеральном курсе линейной эскадры, наверное посчитал себя неудачником, не подозревая, как на самом деле ему повезло. Пусть с пробоиной ниже ватерлинии, но его корабль вернулся в базу. Прочие оказались не столь удачливы. То, что англичане приняли за главные силы Кригсмарине было всего лишь «отвлекающим отрядом» Редера, имевшим задачу оттянуть противника как можно дальше от норвежских берегов демонстрационной атакой Фареро-Исландского рубежа. Настоящие «Главны силы» из четырёх авианосцев-лайнеров с эскортом в виде карманного линкора «Адмирал Шеер» под флагом адмирала Лютьенса, всех четырёх немецких лёгких крейсеров и четырнадцати, после присоединения отряда, сопровождавшего на первых порах Маршалла, эсминцев шли тем же маршрутом, что и передовой отряд, но с отставанием в сутки, осуществяя дальнее прикрытие конвоя с войсковыми транспортами, в непосредственном охранении которого, кроме всевозможной мелочи из тральщиков, охотников, учебных судов, шло ещё два эрзац-авианосца и древний броненосец «Шлезвиг-Гольштейн».

У-бот, атаковавший «Велиант», сразу же нырнул под воду, но его командир, наверное с немалым удивлением, услышал доклад акустика, что корабли противника ушли полным ходом, даже не попытавшись найти обидчика и закидать глубинными бомбами. Повреждённый линкор, с оставшимся в его охранении крейсером, тоже отползал 16-тиузловым ходом восвояси, догнать его в подводном положении нечего было и думать, а в надводном — дураков нет. Оставалось только выждать и всплыть, чтобы передать радиограмму об обнаружении противника. У англичан же с разведкой не заладилось, «цвиллинги» перехватили все высланные на разведку «Бофорты», а их пропажа в зоне, куда ещё дотягивалась немецкая базовая авиация не вызвала подозрений. Поэтому первый авианосный удар по английской линейной эскадре оказался неожиданным и… безрезультатным. Немецкие торпеды, выбранные как наиболее эффективное оружие против крупных кораблей, оказались откровенным дерьмом. Все 84 торпедоносца (для собственной ПВО и разведки немцы оставили лишь 24 «цвиллинга») отстрелялись безрезультатно, несмотря на то, что «технически» было много попаданий. Во всяком случае, их наблюдал по пузырьковым следам оставшийся на высоте эскортный штаффель. Магнитные взрыватели торпед с глубиной хода выставленной так, чтобы пройти под целью, или вообще не срабатывали, или подрывали БЧ как Бог на душу положит. Больше всех пострадал линкор «Малайя», у которого преждевременный подрыв торпеды вмял обшивку буля, из-за чего в соединениях стала просачиваться забортная вода. Впрочем, зенитная артиллерия англичан была под стать немецким LT-5 и противники разошлись, напугав друг друга до мокрых штанов, но без потерь.

Сорок минут спустя, около полудня, 24 «Штуки» с эрзац-авианосцев, несущие по одной 250-килограммовой фугаске, которым и лететь было дальше, и скорость имевшие поменьше, достигли точки боя и, после доразведки, обнаружили англичан в семнадцати милях на норд-весте, во все лопатки удирающих этим же курсом. Очевидно, предполагалось, что с линкорами разберутся «церштёреры», поэтому пилоты лаптёжников атаковали крейсера. Иначе, как прямым однозначным приказом, трудно объяснить то, что они начисто проигнорировали гораздо более крупные и менее маневренные линкоры. С ходу распределив цели, по одному звену на каждый из семи лёгких крейсеров, сам командующий налётом со своей тройкой остался на высоте на добивание. Ещё выше барражировала восьмёрка «церштёреров» прикрытия. В результате первого удара треть всех бомб, шесть штук, пришлись прямыми попаданиями, остальные, в подавляющем своём большинстве, легли близкими разрывами, тоже нанеся те или иные повреждения. Из семи целей один крейсер, шедший параллельным курсом на левом крамболе «Уорспайта», получив бомбу в румпельное отделение, стал описывать циркуляцию и буквально напоролся на таран линкора, отправившись сразу после этого на дно. Командир ударной авиагруппы в это время пикировал со своими ведомыми на единственный, оставшийся не помеченным немцами, английский лёгкий крейсер. Два попадания из трёх! Немцы в этом налёте тоже сполна заплатили за свою удачу, на родные палубы не вернулись пять лаптёжников, два из которых рухнули прямо на виду английской эскадры. Но и британцы из-за «Уорспайта», который сам едва остался на плаву, не могли теперь развить эскадренный ход свыше 9 узлов. Из шести уцелевших крейсеров тяжёлые повреждения получили два. «Эмеральд» чудом не взлетел на воздух из-за попадания в установку главного калибра и последующего пожара в зарядном погребе. Его собрат «Энтерпрайз» поплатился за растяпистость немецких бракоделов, выпускавших взрыватели для бомб. 250-килограммовая фугаска проломила 25-миллиметровую бронепалубу и с большой задержкой разорвалась в главном котельном отделении, превратив ходока в едва ковыляющего инвалида.

Через полтора часа явилась вторая волна «церштёреров» с лайнеров-авианосцев. На этот раз, за банальным отсутствием противника в воздухе, эскортом и защитой собственных авианосцев пренебрегли, нагрузив все до единого самолёты бомбами. Адмирал Форбс и десяти миль не успел отползти в сторону Скапа, не помышляя уже ни о каком перехвате Лютьенса, как на него посыпались «гостинцы» и тяжелее, и качественнее, чем ранее. «Церштёреры» не «Штуки», воздушных тормозов на них не стояло, поэтому и бросали пилоты свои машины в пике с большой высоты, набирая в нём огромную для этого времени 600-километровую скорость. Избавляться от нагрузки тоже приходилось много раньше, чтобы успеть с выводом. Это снижало точность, но способствовало безопасности от зенитного огня. Сколько бронебойных 500-килограммовок ударило в цель, прежде чем оба линкора и половина их эскорта отправились на дно, а оставшиеся на плаву превратились в потерявшие боеспособность развалины, точно не мог сказать никто. Немцы, конечно, считали, что каждый из них Вильгельм Телль, англичане, которым посчастливилось пережить эту катастрофу, говорили о десятках бомбовых попаданий.

Адмирал Форбс тоже пережил налёт и успел, прежде чем преставиться, приказать дать СОС, чтобы хоть спасти людей, пока немецкие субмарины не добили ставшую лёгкой добычу. Ближайшим к месту катастрофы отрядом Ройял Неви к этому моменту были как раз авианосцы «Глориес» и «Фьюриес» с эскортом в дюжину эсминцев, так и не успевших соединиться с главными силами. Командующий отрядом отнюдь не был ни дураком, ни трусом. Он вполне отдавал себе отчёт в степени грозящей опасности, но, сопоставив произошедшее, оценив время и события, решил, что сможет успеть. К тому же немцы, положившись на разведку за счёт перелетевших в южную Норвегию Хе-111, обмишулились с пренебрежением к ПВО и были обнаружены авиадозором англичан как раз в тот момент, когда «церштёреры» заходили в атаку на главные силы Хоум Флита.

Давно уже сидевшие на английских аэродромах в полной боевой готовности эскадрильи торпедоносцев «Бофорт» получили приказ на немедленный взлёт. Момент, невольно подгаданный британцами, для немцев был наиболее неудачный. Последние «цвиллинги», вернувшиеся из боя с почти сухими баками, успели сесть и в воздухе удар отражать было попросту нечем. Казалось, что вот сейчас настал момент мести, сейчас уже не английские, а немецкие корабли будут гореть и тонуть, забирая с собой свои экипажи, но нет, надежды островитян оказались тщетны, а ожидания завышенны. Сколь недееспособной оказалась их собственная корабельная зенитная артиллерия против пикировщиков, настолько же эффективной показала себя германская. Англичанам удавалось сбить считанные единицы «налётчиков». Атакуя в свою очередь, они имели мало шансов вернуться на свои базы. Эскадрильи, вышедшие на немцев первыми, пытались прорваться к авианосцам и карманному линкору, игнорируя идущие в ордере ПВО-ПЛО эсминцы и крейсера. Из этих не вернулся на базу никто. Следующие волны торпедоносцев, видя гибель товарищей, влетавших в снопы трассеров невероятно скорострельной МЗА, благоразумно атаковали, прежде всего, эскорт. Среди них нашлись умники, успевшие бросить торпеды с максимально возможной дистанции и смыться, пока зенитки рвали на части их товарищей. Одна из таких шальных торпед попала в ЭМ «Антон Шмитт», команда которого не заметила атаку и пенный след за корпусом вовремя уклонившегося систершипа. На корабле был искорёжен нос, но он остался на плаву и смог своим ходом вернуться на родину. А из 63 торпедоносцев домой вернулись лишь 14. Не принёс англичанам пользы и удар самолётами Авиационного командования, нанесённый часом позже. «Веллингтоны» в плотном строю и с большой высоты отбомбились, фактически, на удачу, но она улыбнулась не им, а немцам. Среднекалиберные зенитки смогли ссадить пять экипажей, а взлетевшие «цвиллинги» довершили разгром. Из этого налёта в родную Британию не вернулся никто.