Близнецы

Кельн скользил мимо, как подвижная декорация. Благодаря имени ее отца, произнесенному всуе, время и пространство утратили свои привычные свойства — происходящее напоминало быстро прокручиваемый фильм. Это было настоящее похищение. Неужели спустя столько лет он снова взял на себя ответственность за ее судьбу, а элегантная женщина за рулем была его посланником? Одной рукой она вела машину, в другой держала сигарету. Курящий ангел. Район застроек остался позади, обитаемый мир здесь кончался. Автомобиль свернул с дороги, наманикюренный палец графини нажал на клаксон, за коваными воротами появилась широкая аллея, обрамленная старыми деревьями с переплетающимися кронами. Парк напоминал Анне Элизиум, обитель душ героев из греческой мифологии герра Штольца. Ухоженные газоны, уходящие за горизонт, вечнозеленые живые изгороди, аккуратно подстриженные (как ногти водителя) деревья и кустарники. Под темным сводом ветвей они все дальше углублялись в туннель, который разрешался кругом света. На крыльце величественного, ослепительно белого дома их встречала неподвижная фигура в темном костюме; лишь глаза следили за полукружьем, который описывал автомобиль, перед тем как затормозить у подножья лестницы. Графиня вышла из машины. Совершенно сбитая с толку, Анна осталась сидеть на месте.
— Вылезай, мы приехали.
Дверца открылась, и, щурясь от яркого света, Анна вышла. Поднимаясь по широкой лестнице, она почувствовала головокружение. У темной фигуры обнаружились длинные руки, одна из которых придержала для них дверь, а вторая помогла им снять пальто — посреди огромного зала, куда выходили коридоры, лестницы и двери.
Ей отвели комнату на втором этаже, с видом на бирюзовый бассейн — ядовитое пятно на фоне естественно зеленого газона. Гувернантка, повариха, прислуга, шофер, прачка, горничные, садовники — казалось, все они хорошо уживались в мирном симбиозе на своей собственной территории. Столетиями отлаженное сотрудничество, форма служения древней прусской знати, доказавшая свою действенность на протяжении многовекового управления замками и поместьями. В качестве преемницы уволенной камеристки Анне поручили наблюдать за гардеробом фрау фон Гарлиц. Починить оторванную опушку, отнести грязную одежду прачке, подобрать с паркета брошенное вечернее платье и повесить его в шкаф. Подобная роскошная жизнь настолько резко контрастировала с ежедневной войной на выживание на прежней работе, что ей было стыдно за двойной размер жалованья, не считая чаевых и подарков, которыми фрау фон Гарлиц регулярно баловала своих служащих.
Когда делать было нечего, она бродила по дому. Мимоходом она узнавала, как сервировать стол, если к ужину ждут генерала, крупного промышленника или барона; как составлять букет из сезонных цветов для вазы на полукруглом столике, красующемся под натюрмортом восемнадцатого века с изображением винограда и фазанов. Фрау фон Гарлиц спала отдельно от супруга — их спальни в изолированном крыле дома соединялись друг с другом через ванную комнату из розового мрамора. Поиски ночной рубашки, которую утром надлежало повесить на место, привели Анну (по наводке ухмыляющегося слуги) в спальню герра фон Гарлица, где, к своему смущению, она и обнаружила искомый предмет, небрежно брошенный возле кровати. Так вот где графиня провела сегодняшнюю ночь!
Анна завоевала доверие поварихи, которая, под предлогом преданности своей госпоже, щедро снабдила ее закулисными сведениями. Милостивая госпожа, урожденная фон Фалкенау, происходила из старейшего прусского дворянского рода, а ее муж, Вильгельм фон Гарлиц-Дублов, напротив, был выходцем из «угольной дыры». Анна подняла брови. Из Рурской области, уточнила повариха. Его отец, капитан корабля, на борту которого плыл император, влюбился в придворную даму императрицы, графиню Дублов. Чтобы просить ее руки, он поспешил добиться дворянского титула. Так, фамилия Гарлиц обрела приставку «фон» и вторую часть «Дублов». В знак признательности императору Вильгельму первенца назвали его именем.
Если о милостивой фрау повариха говорила с уважением и симпатией, то биографию герра фон Гарлица она рассказывала с явным презрением.
— Он бездельник, Казанова, — сказала она, — но графиня от него без ума, бедная женщина. Управление фабрикой по производству витаминных и травяных лечебных препаратов для укрепления здоровья солдат вермахта он передал своим подчиненным. Лошади — он вечно возится с этими лошадьми, — обреченно вздохнула женщина, как если бы от этих животных проистекали все горести мира.
Невидимая за средневековой крепостной стеной территория фабрики располагалась на границе парка. Время от времени владелец пришпоривал свою лошадь и объезжал постройку девятнадцатого века, дабы напомнить рабочим, что трубы дымят за его счет.
— Ты уже познакомилась с моим мужем? — спросила фрау фон Гарлиц. — Пошли, я тебя ему представлю.
Она ринулась ему навстречу, сбегая с крыльца по лестнице, Анна нехотя плелась позади. Перед ней словно мелькнул фрагмент из художественного фильма: крестник императора в белой форме восседает на своем липицанере, [53] который скачет между блестящими черными колоннами. У крыльца der Schimmelreiter [54] замирает, слезает с лошади и с отсутствующим видом позволяет себя обнять.
— Это Анна, моя новая камеристка, — фрау Гарлиц тихонько подтолкнула ее к нему. Он на ходу протянул ей руку, ища глазами место, где бы он мог закрепить повод. Для него, подумала Анна, я представляю меньшую ценность, чем лошадь.
Обнаружение библиотеки в доме положило конец терзаниям Анны по поводу своего иждивенчества. Просторное помещение, до потолка уставленное томами — лишь три окна с голыми виноградными лозами, постукивающими по стеклам на ветру, были свободны от книг. Сокровищница, где поддерживался исключительный порядок, всегда стояли свежие цветы и горел огонь в камине. Все для удовольствия воображаемого читателя — Анна ни разу не застала там ни одной живой души. «Божественная комедия», толковый словарь французского языка, «Симплициссимус», «Дон Кихот», «Пророчества» Нострадамуса, «Фауст» и «К учению о цвете» Гете бессистемно стояли на полках. Среди них были первые издания, неприветливо хрустевшие, когда Анна их раскрывала, — непрочитанная книга не существует, укоризненно шептали они. Анна поняла, что здесь ей уготована колоссальная работа.
Однажды она задала вопрос, который с первого дня вертелся на языке.
— Ах, — фрау Гарлиц задумчиво сложила трубочкой свои ярко-красные сердцевидные губы. — В то время, когда я перебирала все поступившие заявления о приеме на работу, здесь жил мой отец. Бамберг, произнесла я вслух, держа в руках твое письмо. Анна Бамберг. Мой отец оторвал взгляд от газеты: «Я знал одного Бамберга… постой-ка… Иоганнеса Бамберга… Отменный был парень… недюжинных способностей… У меня о нем особые воспоминания… Господи, да это было лет тридцать назад…» И тогда я сказала себе: если эта Анна Бамберг — его родственница, то ее-то я и найму. То был знак свыше. — Со смехом она добавила: — Я не верю в Бога или Иисуса Христа, но в знаки свыше я верю, ради забавы!
— О каких особых воспоминаниях он говорил? — поинтересовалась Анна.
— Спроси у него об этом сама. Раньше мой отец управлял фабрикой. Наверно, твой отец там работал и сумел произвести хорошее впечатление!
Дом представлял собой остров посреди клокочущего моря двадцатого века; библиотека, в свою очередь, была островом в том доме, где семнадцатый, восемнадцатый и девятнадцатый века были представлены лучше двадцатого. Анна копошилась там в свое удовольствие, пользуясь привилегированным положением камеристки фрау фон Гарлиц. Теперь она знала, что это и есть ее законная доля наследства — репутация отца (более ценная, чем деньги и недвижимость). Еще до ее рождения он, обладая неосознанным даром предвидения, уже оставил ей это наследство. Столь редкая форма родительской любви, которая начинается задолго до рождения и не кончается даже после смерти, приятно согревала ей душу. Он все еще заботился о ней.