Вернись и полюби меня (ЛП)

Поскольку пером и чернилами в дороге было пользоваться невозможно, он достал записную книжку и маггловскую ручку и открыл страничку с заметками о болезни Лили. Мадам Помфри точно сочтет его одержимым… но ей потребуется вся возможная информация, чтобы правильно поставить диагноз.
Северус повидал немало недоумков, страдавших от магической отдачи, и был практически уверен, что это не последствия Контрапассо. Даже если организм и был ослаблен болезнью еще до того, как Лили наложила темное заклятье, отдача все равно не приводила к тому, что самочувствие сначала улучшалось, а затем ухудшалось снова. А в больнице она явно шла на поправку. Да и нынешние ее симптомы не совпадали с описанными в то утро: ни дезориентации, ни головокружения, ни боли, только усталость и повышенная чувствительность к температуре. Она жаловалась, что зябнет – однако, когда прикасалась к нему, руки у нее были теплые, но не лихорадочно горячие. В любом случае, раз у нее такие теплые руки, то мерзнуть она точно не должна.
Если магическая отдача ни при чем, то либо у болезни длительный инкубационный период, либо Лили кто-то проклял. А в привычной Северусу реальности еще ни разу не случалось ложной тревоги из-за пустяков; напротив, все обычно оказывалось куда хуже, чем выглядело на первый взгляд.
Тем новогодним утром она встретилась с Люциусом, которому мать рассказала, что он, Северус, по милости Лили угодил в больницу. Времени на то, чтобы что-то наколдовать, у Люциуса было слишком мало – это подтверждали и мать, и Лили; кроме того, он наверняка был в весьма расстроенных чувствах и не смог бы наложить заклятье незаметно и не вызывая подозрений. Но Северус был уверен, что Лили кто-то проклял… и если не Малфой, то кто тогда?
Люциус всегда неплохо к нему относился – с некоторым пренебрежением, конечно, но чего еще ждать от чистокровного сноба, который общается с полукровкой из нищей семьи… точнее, нищей была только маггловская ее половина, но Принцы никогда не привечали ни Северуса, ни его мать. Однако если в случившемся с Лили и впрямь виноват Люциус, он сможет вволю налюбоваться на собственные кишки… о да, и весьма скоро.
Знай Северус заранее, что Пожирателям станет известно, как Лили помешала его встрече с Темным Лордом, он ни за что не стал бы ее впутывать в эту историю, и более того – без раздумий прикончил бы того, кто им об этом рассказал. Но жизнь словно задалась целью испытать пределы его человекоубийственной решимости, поскольку опасность на Лили навлек сначала он сам, а затем – его собственная мать. Корить за это себя он еще мог, но мать всегда будет в первую очередь заботиться о сыне, не о его друзьях, а чужие приоритеты слизеринцы уважали.
Северусу просто придется пересмотреть свои собственные – не только удержаться на плаву самому, но и потопить всех говнюков, что посмеют угрожать Лили в Хогвартсе.
Он вскинул глаза, заметив у дверей какое-то движение; волшебная палочка была уже в рукаве – на случай, если там окажутся молокососы-Пожиратели или же их зеркальные двойники, эти блядские Мародеры, но это была всего лишь Лили…
- Так вот ты где! Ну наконец-то!.. И это ты называешь “занять купе поближе”? Да мы тебя уже час по всему поезду ищем!
…вот только вслед за ней появился Люпин. Который выглядел так, словно луна прошлой ночью свалилась с неба и хорошенько треснула его по голове; когда же он обнаружил, что по каким-то неведомым причинам Лили свернула в купе к кошмарному Сопливусу, лицо его приобрело озадаченное и слегка смущенное выражение.
А может быть, Люпин смутился оттого, что Лили практически заползла – другим словом это назвать было нельзя – на тот диванчик, который занимал Северус.
- Сев, ты же не возражаешь, что я привела с собой Ремуса? Блэк и… Поттер, - она запнулась на этом имени, и Северус почувствовал, как сжимаются его пальцы – на волшебной палочке, на записной книжке, - как раз устраивают какой-то салют – судя по тому, что мы слышали, когда проходили мимо – а Ремус сейчас вырубится. Как и я.
И с этими словами она положила голову Северусу на колени. От шока он едва не подпрыгнул до потолка – еле удержался, чтобы не уронить ее на пол; чтобы как-то отвлечься, уставился на Люпина, который был явно столь же ошарашен таким приступом внезапного безумия.
- Марш на сиденье! И прекрати запускать сюда чертов сквозняк! - рявкнул Северус, и Люпин повиновался с тем же проворством, что и остальные студенты: почти что влетел в купе и приземлился на свободный диванчик напротив – и только тогда моргнул, словно не мог сообразить, как именно туда попал. Будь Северус в силах сосредоточиться – он бы наверняка ухмыльнулся, но по коленям у него рассыпались темно-рыжие волосы Лили, и от этого зрелища все его мысли хором объявили выходной.
- Сев, - пробормотала полусонная Лили, - тебе надо больше есть. Ты слишком костлявый…
- Тогда найди себе другую подушку, - сказал он, но махнул волшебной палочкой в сторону стоявшего наверху сундука – крышка распахнулась, и выскользнувшая из-под нее школьная мантия спланировала вниз. Северус сложил ее и заставил Лили приподнять голову, чтобы подсунуть туда получившийся кривой четырехугольник; к тому же – или даже в первую очередь? – такая подушка позволила бы утаить определенные… постыдные реакции. Конечно, он мог сослаться на то, что семнадцатилетнее тело – это ад кромешный, но подозревал, что сделал бы своему самообладанию незаслуженный комплимент, если бы предположил, что дело тут в одном только возрасте.
Решив эту проблему, Северус пришел в подходящее расположение духа, чтобы как следует запугать Люпина – весь в испарине, тот казался ослабевшим и настолько растерянным, насколько полудохлый оборотень вообще способен растеряться.
- В чем дело, Люпин? - поинтересовался Северус, сощурившись для пущего эффекта. - Тебе тоже нужна подушка?
На влажном лбу выступили новые бисеринки пота – Северус наслаждался этим зрелищем. Невозмутимее взрослого Люпина был только Альбус. Невозможная сволочь. То есть сволочи.
- Мне и так неплохо, - сказал Люпин, вполне сносно имитируя нормальную интонацию.
Лили, похоже, уже спала. У Северуса сердце ушло в пятки – спасли только шпионские навыки – когда она вдруг взяла его за руку, заставляя коснуться ее волос. Он мог только смотреть – на то, как его ладонь покоится на шелковистых мягких локонах, а пальцы легонько трогают лоб, теплый, но не лихорадочно горячий.
Северус перевел взгляд на противоположное сиденье. Он слишком обомлел, чтобы съязвить, или презрительно фыркнуть, или придумать что-то обидное – чтобы сделать что угодно, кроме как просто уставиться на Люпина. Тот был по-прежнему покрыт испариной, но из растерянного и слегка напуганного стал задумчивым. Будь на его месте кто-то еще, Северус решил бы, что тот что-то просчитывает.
- Ложись, Люпин, пока совсем не отрубился. Я ничего тебе не сделаю… скорее всего.
- Я бы все равно все проспал, - очень медленно он залез на сиденье с ногами и все так же медленно откинулся назад, то и дело морщась от боли. Опустившись наконец на диванчик, он весь обмяк, словно растекся по обивке. Северус узнал этот вздох: так бывает, когда боль бесконечна, и ты забываешь, что это такое – больше ее не испытывать, и все, на что ты можешь надеяться – недолгое облегчение, мгновение, когда она не так сильна, как во все остальное время.
Под ладонью Северуса Лили что-то пробормотала, глубже зарылась в свою подушку и подсунула руку под голову, пряча ладонь в складках ткани. Он провел пальцами по ее волосам, не мешая мелким прядкам забиваться под ногти; Лили довольно вздохнула, словно так же расслабилась на его жестких коленях, как Люпин – на мягком диване.
Северус за ним наблюдал – поначалу исподтишка, потом перестал таиться, когда осознал, что тот все равно ничего не замечает. Оказывается, превращения уже в то время давались оборотню весьма нелегко; Северус не припоминал ничего подобного… должно быть, потому, что не стремился сокращать дистанцию, как в прямом, так и в переносном смысле слова. Да и вообще плевать хотел на Люпина – тот был одним из них, и как бы этот поганый оборотень ни страдал, ничего иного он не заслуживал.