Не прикасайся! (СИ)

 Но я так, конечно, не сделаю. Помимо растревоженного сердца и предавшего тела есть еще невероятный порыв вдохновения, вызванный шансом помочь Лене. Ее родители уже изучают договор и, в тот момент, когда Азаровы отзвонятся и скажут, что согласны (а иначе они просто не могу поступить), Крестовскому придется смириться, что не все в этом мире поклоняются ему. И на каждую девчонку, которую он предпочел бы не видеть в своей группе, на каждую «недостойную» нашего миллионера найдется добрая фея с папочкиными деньгами. 
 Я бы многое отдала, чтобы увидеть его лицо! 
 Всю дорогу до клуба я размышляю о том, сильно ли плохо радоваться не возможности помочь Лене, а шансу утереть нос Крестовскому. Приходится пойти на компромисс: решить, что у меня и так не слишком много хорошего в жизни, и надо радоваться всему. 
  Правда, это только на словах выходит. Все время, что я переодеваюсь и, в сопровождении Риты иду на каток, коленки дрожат, словно я  -  семилетка, впервые выходящая на соревнования. 
 - Александр Олегович скоро подойдет, и вы начнете, - говорит девушка, усаживая меня на скамейку.  -  Подожди здесь. 
 Лед пустой, тишину арены нарушает лишь негромкая музыка. Прохлада немного отрезвляет, но мне все равно больше всего на свете хочется сбежать! Стыдно за мысли, но я впервые почти рада, что слепая. Видеть его сейчас было бы невыносимо... когда же из воспоминаний исчезнут обрывки той ночи? Когда я перестану чувствовать на себе горячие руки, помнить вкус губ... 
 - Настя! 
 Сначала сердце пропускает удар, а грудь словно сдавливает стальным обручем, но потом я узнаю в голосе Никиту и напрягаюсь. 
 - Что ты здесь делаешь? 
 - Пришел увидеться с тобой. 
 - Никит... я боюсь, сегодня Крестовский не разрешит тебе присутствовать. Это тренировка, подготовка к шоу, а не аренда льда, и... 
 Ответ обескураживает: 
 - Знаю. Ничего твой Крестовский не сделает. Администрация заказала мне видеоролик о подготовке шоу, так что я здесь на совершенно законных основаниях. Договор уже подписан, так что ваш Александр Олегович может засунуть все свои претензии... 
 - Куда?  -  раздается голос, в котором я без труда различаю усмешку. 
 Мне хочется спрятаться под лавочку, оказаться где-нибудь далеко-далеко, где нет воспоминаний и темноты, в которую врывается его голос. 
 - Так что? Куда там что я должен засунуть? 
 - Куда хотите, - холодно отзывается Никита.  -  Меня предупреждали, что у вас тяжелый характер. 
 - А какая тяжелая рука-а-а... 
 - Сергей Олегович сказал, чтобы я не обращал внимания на ваши возражения и снимал то, что сочту нужным. И я хочу снять тренировку. 
 - Одну?  -  с пугающей вежливостью уточняет Алекс. 
 - Что? 
 - Вы собираетесь посещать все тренировки Никольской, или вам хватит одной, чтобы смонтировать блокбастер? 
 - Столько, сколько сочту нужным. 
 - Ну, это вряд ли. Сейчас сходим к директору и обсудим границы ваших полномочий. 
 - Вам нужно, господин Крестовский  -  вы и обсуждайте. А мне надо подготовить оборудование. 
 - Десять минут, - бросает Алекс, и я понимаю, что это он мне.  -  Сиди здесь. 
 Я едва удерживаюсь от того, чтобы показать ему средний палец, так бесит и одновременно ранит холодный тон. Я как плюшевый медведь у него на полке. Взял, поиграл, отдал соседскому ребенку, потому что уже вырос и неинтересно играть в игрушки. 
 Не знаю, как вообще возможно выдержать по пять тренировок в неделю наедине с ним. А ведь Крестовский сейчас добьется, чтобы Никиту или вообще сняли с работы или ограничили его вход на мои репетиции. Нет ничего невозможного, когда ты  -  брат директора. Даже если Сергей Олегович делает вид, что спорит и воспитывает Алекса, он все равно делает практически все, что тот просит. 
 - Насть, я могу тебя попросить выйти на лед?  -  вдруг говорит Никита. 
 - Что?  -  Я вскидываю голову. 
 - Мне надо понять, как в кадре будут смотреться люди. Просто встань на середине, а я буду отстраивать камеру. Хорошо? 
 - Я... 
 - Насть, ну, пожалуйста! Он сейчас вернется вместе с Сергеем, и мне бы лучше заниматься работой, ты же знаешь. 
 - Ладно, - вздыхаю я.  -  Сейчас. 
 Это несложно, я все еще помню арену, как свои пять пальцев. Снимаю чехлы и осторожно выхожу на лед. Двигаться в полной темноте и одиночестве немного нервно, но в то же время как-то... не знаю, будоражащее, что ли. 
 - Ага, отлично, становись там. Так, чуть левее... ага, круто! Ты прямо создана для камеры. А можешь подвигаться? Ну просто туда-сюда, что там тебе несложно сделать? Посмотрю, как в движении. Света бы еще... интересно, кто отвечает вон за тот прожектор? 
 - Его редко включают, только на генеральных репетициях, - отвечаю я.  -  Очень жаркий. 
 - Жаль. Ну, хорошо. В принципе, с этим можно работать. Если Крестовский не будет ставить мне палки в колеса, я сниму ролик, в котором он даже предстанет в выгодном свете. Помаши руками еще... ага... 
 - У тебя есть телефон?  -  вдруг спрашиваю я. 
 - Конечно. А что? 
 - Включи музыку, пожалуйста. Найди «Steel Dream» из цирка дю Солей и отмотай на сорок пять секунд. Сможешь? 
 Крестовского все равно нет, я на середине катка, где ничто не может стать препятствием, и видит бог, как же я соскучилась по фигурке! По возможности слиться с музыкой, стать ее частью, ловить акценты и полностью контролировать каждое движение тела. 
 Это одна из программ, поставленных для шоу. Простенькая, но эффектная  -  я тогда разбила обе коленки и с трудом приземляла прыжки. Контракт не давал откосить от выступления, и вместе с Мариной мы поставили небольшой номер под «Steel Dream» с эффектной дорожкой. 
 Конечно, слабенький динамик телефона не дает полноценное погружение в звук, когда он настолько громкий, что кажется, словно проходит через тебя. Но я все же слышу знакомые мотивы, и все внутри наполняется ностальгией, смешанной с воодушевлением. 
 Чоктау, перетяжка, несколько простых дуг  -  и, на свой страх и риск, закусив губу, тройку твиззлов. Руки сами вспоминают давно оставленные в прошлом движения. Можно на миг даже представить, что я катаюсь не в спортивном костюме, а в легком, усыпанном стразами, платье. Сейчас это адски страшно, я словно теряюсь в пространстве, и лишь нечеловеческим усилием воли заставляю себя не паниковать и осторожно выехать, чтобы перейти к бауэру, как вдруг... 
 - НИКОЛЬСКАЯ! 
 Да, я знаю, что нельзя было выходить на лед, но ни за что не променяю две минуты, за которые восстанавливала дорожку, на скучное сидение за бортиком. И пусть мне сейчас тысячу раз попадет от Крестовского, я чувствую  -  впервые с тех пор, как вернулась на лед  -  абсолютное спокойствие. 
 - Иди сюда, маленькая стервозина, я тебя сейчас за ухо оттаскаю!  -  рычит Алекс. 
 - Не оттаскаешь, - говорю я.  -  Я больше не твоя ученица, поэтому приказывать ты мне не можешь. И за уши таскать  -  тоже. 
 - А вот сейчас и проверим!  -  Я слышу в его голосе угрозу.  -  Ты  -  вон! 
 - Но... - Никита пытается возражать. 
 - Постановку ты не снимешь. Придешь снимать на репетициях, когда будут программы. Не хватало мне еще кусков сырых постановок в интернете. Давай-давай, шуруй отсюда, пока я охрану не вызвал. Можешь побежать жаловаться директору, только в своей группе я сам решаю, что можно снимать, а что нет. Свободен. 
 Я стою, закусив губу, вцепившись в бортик и размышляя, не попроситься ли малодушно вслед за Никитой. Но пути назад у меня точно нет. 
  - Ролик о шоу не будет снимать твой приятель, - говорит Крестовский.  -  Не хватало мне еще одного громкого видео о том, как злобный тренер мучает слепую подопечную. Какого хрена ты вылезла на лед? Ты не знаешь правила? Жить надоело? В травму хочешь поехать, запнувшись о шнурок? 
 - Мои шнурки в порядке. Я просто раскатывалась перед тренировкой. 
 - Твиззлами? Я тебя сейчас выпорю!